Максимилиан Волошин - Том 1. Стихотворения и поэмы 1899-1926

Май 1904

Париж

Старые письма

А. В. Гольштейн

Я люблю усталый шелестСтарых писем, дальних слов…В них есть запах, в них есть прелестьУмирающих цветов.

Я люблю узорный почерк –В нем есть шорох трав сухих.Быстрых букв знакомый очеркТихо шепчет грустный стих.

Мне так близко обаяньеИх усталой красоты…Это дерева ПознаньяОблетевшие цветы.

<1904>

Таиах

Тихо, грустно и безгневноТы взглянула. Надо ль слов?Час настал. Прощай, царевна!Я устал от лунных снов.

Ты живешь в подводной синиПредрассветной глубины,Вкруг тебя в твоей пустынеРасцветают вечно сны.

Много дней с тобою рядомЯ глядел в твое стекло.Много грез под нашим взглядомРасцвело и отцвело.

Всё, во что мы в жизни верим,Претворялось в твой кристалл.Душен стал мне узкий терем,Сны увяли, я устал…

Я устал от лунной сказки,Я устал не видеть дня.Мне нужны земные ласки,Пламя алого огня.

Я иду к разгулам будней,К шумам буйных площадей,К ярким полымям полудней,К пестроте живых людей…

Не царевич я! ПохожийНа него, я был иной…Ты ведь знала: я – Прохожий,Близкий всем, всему чужой.

Тот, кто раз сошел с вершины,С ледяных престолов гор,Тот из облачной долиныНе вернется на простор.

Мы друг друга не забудем.И, целуя дольний прах,Отнесу я сказку людямО царевне Таиах.

Весна 1905

Париж

«Если сердце горит и трепещет…»

Если сердце горит и трепещет,Если древняя чаша полна… –Горе! Горе тому, кто расплещетЭту чашу, не выпив до дна.

В нас весенняя ночь трепетала,Нам таинственный месяц сверкал…Не меня ты во мне обнимала,Не тебя я во тьме целовал.

Нас палящая жажда сдружила,В нас различное чувство слилось:Ты кого-то другого любила,И к другой мое сердце рвалось.

Запрокинулись головы наши,Опьянились мы огненным сном,Расплескали мы древние чаши,Налитые священным вином.

1905

Париж

«Мы заблудились в этом свете…»

Мы заблудились в этом свете.Мы в подземельях темных. МыОдин к другому, точно дети,Прижались робко в безднах тьмы.

По мертвым рекам всплески весел;Орфей родную тень зовет.И кто-то нас друг к другу бросил,И кто-то снова оторвет…

Бессильна скорбь. Беззвучны крики.Рука горит еще в руке.И влажный камень вдалекеЛепечет имя Эвридики.

Весна 1905

Париж

Зеркало

Я – глаз, лишенный век. Я брошено на землю,Чтоб этот мир дробить и отражать…И образы скользят. Я чувствую, я внемлю,Но не могу в себе их задержать.

И часто в сумерках, когда дымятся трубыНад синим городом, а в воздухе гроза, –В меня глядят бессонные глазаИ черною тоской запекшиеся губы.

И комната во мне. И капает вода.И тени движутся, отходят, вырастая.И тикают часы, и капает вода,Один вопрос другим всегда перебивая.

И чувство смутное шевелится на дне.В нем радостная грусть, в нем сладкий страх разлуки..И я молю его: «Останься, будь во мне, –Не прерывай рождающейся муки»…

И вновь приходит день с обычной суетой,И бледное лицо лежит на дне – глубоко…Но время, наконец, застынет надо мной,И тусклою плевой мое затянет око!

Лето 1905

Париж

«Мир закутан плотно…»

Мир закутан плотноВ сизый саван свой –В тонкие полотнаВлаги дождевой.

В тайниках сознаньяТравки проросли.Сладко пить дыханьеДождевой земли.

С грустью принимаюТягу древних змей:Медленную МайюТоропливых дней.

Затерявшись где-то,Робко верим мыВ непрозрачность светаИ прозрачность тьмы.

Лето 1905

Париж

«Небо в тонких узорах…»

Небо в тонких узорахХочет день превозмочь,А в душе и в озерахОпрокинулась ночь.

Что-то хочется крикнутьВ эту черную пасть,Робким сердцем приникнуть,Чутким ухом припасть.

И идешь и не дышишь…Холодеют поля.Нет, послушай… Ты слышишь?Это дышит земля.

Я к траве припадаю.Быть твоим навсегда…«Знаю… знаю… всё знаю», –Шепчет вода.

Ночь темна и беззвездна.Кто-то плачет во сне,Опрокинута безднаНа водах и во мне…

Лето 1905

Париж

«Эта светлая аллея…»

Эта светлая аллеяВ старом парке – по горе,Где проходит тень ОрфеяМолчаливо на заре.

Весь прозрачный – утром рано,В белом пламени туманаОн проходит, не помявВлажных стеблей белых трав.

Час таинственных наитий.Он уходит в глубь аллей,Точно струн, касаясь нитейСеребристых тополей.

Кто-то вздрогнул в этом мире.Щебет птиц. Далекий ключ.Как струна на чьей-то лиреЗазвенел по ветке луч.

Всё распалось. Мы приидемСнова в мир, чтоб видеть сны.И становится невидимБог рассветной тишины.

Лето 1905

Париж

«В зеленых сумерках, дрожа и вырастая…»

В зеленых сумерках, дрожа и вырастая,Восторг таинственный припал к родной земле,И прежние слова уносятся во мгле,Как черных ласточек испуганная стая.

И арки черные, и бледные огниУходят по реке в лучистую безбрежность.В душе моей растет такая нежность!..Как медленно текут расплавленные дни…

И в первый раз к земле я припадаю,И сердце мертвое, мне данное судьбой,Из рук твоих смиренно принимаю,Как птичку серую, согретую тобой.

1905

Париж

Второе письмо

И были дни, как муть опала,И был один, как аметист.Река несла свои зеркала,Дрожал в лазури бледный лист.Хрустальный день пылал так ярко,И мы ушли в затишье парка,Где было сыро на земле,Где пел фонтан в зеленой мгле,Где трепетали поминутноСтруи и полосы лучей,И было в глубине аллейИ величаво и уютно.Синела даль. Текла река.Душа, как воды, глубока.

И наших ног касалась влажноГустая, цепкая трава;В душе и медленно, и важноВставали редкие слова.И полдня вещее молчаньеТаило жгучую печальНевыразимого страданья.И, смутным оком глядя вдаль,Ты говорила:«Смерть суровоПридет, как синяя гроза.Приблизит грустные глазаИ тихо спросит: „Ты готова?“Что я отвечу в этот день?Среди живых я только тень.Какая темная обидаМеня из бездны извлекла?Я здесь брожу как тень Аида,Я не страдала, не жила…Мне надо снова воплотитьсяИ крови жертвенной напиться,Чтобы понять язык людей.Печален сон души моей.Она безрадостна, как Лета…Кто здесь поставит ей межи?Я родилась из чьей-то лжи,Как Калибан из лжи поэта.Мне не мила земная твердь…Кто не жил, тех не примет смерть».

Как этот день теперь далёкоС его бескрылою тоской!Он был как белый свет востокаПред наступающей зарей.Он был как вещий сон незрящей,Себя не знающей, скорбящей,Непробудившейся души.И тайны в утренней тишиСвершались:

«Некий встал с востокаВ хитоне бледно-золотом,И чашу с пурпурным виномОн поднял в небо одиноко.Земли пустые страшны очи.Он встретил их и ослепил,Он в мире чью-то кровь пролилИ затопил ей бездну ночи».

И, трепеща, необычайны,Горе мы подняли сердцаИ причастились страшной ТайныВ лучах пылавшего лица.И долу, в мир вела дорога –Исчезнуть, слиться и сгореть.Земная смерть есть радость Бога:Он сходит в мир, чтоб умереть.

И мы, как боги, мы, как дети,Должны пройти по всей земле,Должны запутаться во мгле,Должны ослепнуть в ярком свете,Терять друг друга на пути,Страдать, искать и вновь найти…

1904–1905