Павел Васильев - Стихотворения
1932
Строителю Евгении Стэнман
Осыпаются листья, Евгения Стэнман, пора мнеВспомнить вёсны и зúмы, и осени вспомнить пора.Не осталось от замка Тамары камня на камне,Не хватило у осени листьев и золотого пера.
Старых книг не хватило на полках, чтоб перечесть их,Будто б вовсе не существовал Майн Рид;Та же белая пыль, та же пыльная зелень в предместьях,И еще далеко до рассвета, еще не погас и горит
На столе у тебя огонек. Фитили этих ламп обгорели,И калитки распахнуты, и не повстречаешь тебя.Неужели вчерашнее утро шумело вчера, неужелиШел вчера юго-западный ветер, в ладони трубя?
Эти горькие губы так памятны мне, и похоже,Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки твои;И едва прикоснешься к прохладному золоту кожи, —В самом сердце пустынного сада гремят соловьи.
Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Над нимиТо же старое небо и тот же полет облаков.Так прости, что я вспомнил твое позабытое имяИ проснулся от стука веселых твоих каблучков.
Как мелькали они, когда ты мне навстречу бежала,Хохоча беспричинно, и как грохотали потомСредь тифозной весны у обросших снегами причалов,Под расстрелянным знаменем, под перекрестным огнем.
Сабли косо взлетали и шли к нам охотно в подруги.Красногвардейские звезды не меркли в походах, а тыВсе бежала ко мне через смерть и тяжелые вьюги,Отстраняя штыки часовых и минуя посты…
Я рубил по погонам, я знал, что к тебе прорубаюсь,К старым вишням, к окну и к ладоням горячим твоим,Я коня не зануздывал больше, я верил, бросаясьВпереди эскадрона на пулеметы, что возвращусь невредим.
И в теплушке, шинелью укутавшись, слушал я снова,Как сквозь сон, сквозь снега, сквозь ресницы гремят соловьи.Мне казалось, что ты еще рядом, и понято все с полуслова,Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки твои.
Я готов согласиться, что не было чаек над пеной,Ни веселой волны, что лодчонку волной унесло.Что зрачок твой казался мне чуточку меньше вселенной,Неба не было в нем — впереди от бессонниц светло.
Я готов согласиться с тобою, что высохла влагаНа заброшенных веслах в амбарчике нашем, и вотВесь июнь под лодчонкой ночует какой-то бродяга,Режет снасть рыболовной артели и песни поет.
Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Пора мнеВспомнить вёсны и зúмы, и осени вспомнить пора.Не осталось от замка Тамары камня на камне,Не хватило у осени листьев и золотого пера.
Мы когда-то мечтали с тобой завоевывать страны,Ставить в лунной пустыне кордоны и разрушать города;Через желтые зори, через пески КазахстанаВ свежем ветре экспресса по рельсам ты мчалась сюда.
И как ни был бы город старинный придирчив и косен, —Мы законы Республики здесь утвердим и поставим на том,Чтоб с фабричными песнями свыклась и сладилась осень,Мы ее и в огонь, и в железо, и в камень возьмем.
Но в строительном гуле без памяти, без переменыБуду слушать дыханье твое, и, как вечность назад,Опрокинется небо над нами, и рядом мгновенноЯ услышу твой смех, и твои каблучки простучат.
1932
Путь на Семиге
Мы строили дорогу к СемигеНа пастбищах казахских табунов,Вблизи озер иссякших. ЛихорадкаСначала просто пела в тростникеНа длинных дудках комариных стай,Потом почувствовался холодок,Почти сочувственный, почти смешной, почтиПохожий на ломóть чарджуйской дыни,И мы решили: воздух сладковатИ пахнут медом гривы лошадей.Но звезды удалялись всё. Вокруг,Подобная верблюжьей шерсти, тьмаРазвертывалась. Сердце тяжелело,А комары висели высокоНа тонких нитках писка. И тогдаМы понимали — холод возрасталМедлительно, и всё ж наверняка,В безветрии, и все-таки прибоемОн шел на нас, шатаясь, как верблюд.Ломило кости. Бред гудел. И вотВдруг небо, повернувшись тяжело,Обрушивалось. И кричали мыВ больших ладонях светлого озноба,В глазах плясал огонь, огонь, огонь, —Сухой и лисий. Поднимался зной.И мы жевали горькую полынь,Пропахшую костровым дымом, иЗаря блестела, кровенясь на рельсах…Тогда краснопутиловец КрасновБрал в руки лом и песню запевал.А по аулам слух летел, что мыМертвы давно, что будто вместо насДостраивают призраки дорогу!Но всем пескам, всему наперекорБригады снова строили и шли.Пусть возникали города вдалиИ рушились. Не к древней синевеПолдневных марев, не к садам пустыни —По насыпям, по вздрогнувшим мостамЛожились шпал бездушные тела.А по ночам, неслышные во тьме,Тарантулы сбегались на огонь,Безумные, рыдали глухо выпи.Казалось нам: на океанском днеСредь водорослей зажжены костры.Когда же синь и розов стал туманИ журавлиным узким косякомКрылатых мельниц протянулась стая,Мы подняли лопаты, грохочаЖелезом светлым, как вода ручьев.Простоволосые, посторонились мы,Чтоб первым въехал мертвый бригадирВ березовые улицы предместья,Шагнув через победу, зубы сжав.… … … … … … … … … … …Так был проложен путь на Семиге.
1932
Сердце
Мне нравится деревьев стать,Июльских листьев злая пена.Весь мир в них тонет по колено.В них нашу молодость и статьМы узнавали постепенно.
Мы узнавали постепенно,И чувствовали мы опять,Что тяжко зеленью дышать,Что сердце, падкое к изменам,Не хочет больше изменять.
Ах, сердце человечье, ты лиМоей доверилось руке?Тебя как клоуна учили,Как попугая на шестке.
Тебя учили так и этак,Забывши радости твои,Чтоб в костяных трущобах клетокТы лживо пело о любви.
Сгибалась человечья выя,И стороною шла гроза.Друг другу лгали площадныеЧистосердечные глаза.
Но я смотрел на все без страха, —Я знал, что в дебрях темнотыО кости черствые с размахуПрипадками дробилось ты.
Я знал, что синий мир не страшен,Я сладостно мечтал о дне,Когда не по твоей винеС тобой глаза и души нашиОстанутся наедине.
Тогда в согласье с целым светомТы будешь лучше и нежней.Вот почему я в мире этомБез памяти люблю людей!
Вот почему в рассветах алыхЯ чтил учителей твоихИ смело в губы целовал их,Не замечая злобы их!
Я утром встал, я слышал пеньеВеселых девушек вдали,Я видел — в золотой пылиУ юношей глаза цвелиИ снова закрывались тенью.
Не скрыть мне то, что в черном дымеБежали юноши. Сквозь дым!И песни пели. И другимСулили смерть.И в черном дымеРубили саблями слепымиГлаза фиалковые им.
Мело пороховой порошей,Большая жатва собрана.Я счастлив, сердце, — допьяна,Что мы живем в стране хорошей,Где зреет труд, а не война.
Война! Она готова своройРвануться на страны жилье.Вот слово верное мое:Будь проклят тот певец, которыйПоднялся прославлять ее!
Мир тяжким ожиданьем связан.Но если пушек табуныПридут топтать поля страны —Пусть будут те истреблены,Кто поджигает волчьим глазомПороховую тьму войны.
Я призываю вас — пора нам,Пора, я повторяю, намСчитать успехи не по ранам —По веснам, небу и цветам.
Родятся дети постепенноВ прибое. В них иная стать,И нам нельзя позабывать,Что сердце, падкое к изменам,Не может больше изменять.
Я вглядываюсь в мир без страха,Недаром в нем растут цветы.Готовое пойти на плаху,О кости черствые с размахуБьет сердце — пленник темноты.
1932
