Давид Самойлов - Стихи

Работается плохо. Две недели я вообще приходил в норму. Но в рабочую норму так и не пришел. А надо переводить всякую всячину.

Пока же читаю толстовские номера журналов. Старик, наверное, сто раз уже перевернулся в гробу от своего юбилея. Он на открытие пушкинского памятника ехать не захотел, хоть Тургенев его уговаривал. А тут происходит нечто настолько антитолстовское, что душа болит.

Но толстовские документы публикуются иногда замечательные. Например, записки Маковицкого об уходе и смерти Толстого.

Поразительней всего простота и ясность происходящего. И о Софье Андреевне Л.Н. говорит яснее и проще всего: «Жалко».

А ее действительно жалко. Часто говорят, что всегда прав художник. Субъективно, может быть, и прав. Но субъективно прав любой человек. А с художника спрос другой. Можно ли говорить, что Пушкин — жертва Гончаровой, а Толстой — жертва Софьи Андреевны? Между ними суда нет и быть не может.

История отношений Толстого с близкими, это история, как он их давил своей тяжестью, а они, кто мог, сопротивлялись. И у Пушкина произошло бы то же самое, если бы его не убили на дуэли.

Почему-то Гончарову последнее время принято любить. Даже славный человек Непомнящий2 упрекает Анну Андреевну и Цветаеву в бабьей ревности. А Софью Андреевну еще не канонизировали. Уж больно ее не любили друзья старого Толстого. Маковицкий тоже пишет о ней без приязни. (Есть и в ней от заразы.) А почитаешь ее «Мою жизнь» (тоже в «Новом мире») и понимаешь, что в ней немало было способностей и, действительно, — «жалко».

…В Москве видел Часового. Он тихий и, по-моему, бедный. Дело не движется. А внутренне что-то уже безвозвратно изменилось. Действительно —

по мненью Гераклита

Нельзя два раза сесть в одно корыто.

Читал мне свой ответ на пакостную книгу какого-то чеха3. Сейчас это звучит слабо, как бы и не нужно. Вроде справки из домоуправления: можно предъявить если потребуется…

Дописываю на следующий день. Вода все еще стоит вокруг дома, очень медленно куда-то утекает. Варвара в резиновых сапогах ухлюпала в школу. И все же приятно знать, что живешь рядом с морем, которое может рассердиться.

Посылаю Вам стихотворение, вариант которого однажды читал, но там что-то не получалось с «он» и «она».

Начнем с подражанья. И этоНеплохо, когда образец —Судьба коренного поэта,Приявшего славный венец.

Терновый, а может, лавровый —Не в этом, пожалуй что, суть.Пойдем за старухой суровой,Открывшей торжественный путь.

И сами почти уже старцы,За нею на путь становясь,Напишем суровые стансыСовсем безо всяких прикрас.

В тех стансах, где каждое словоДля нас замесила она,Не надо хорошего слогаИ рифма пусть будет бедна.

Зато не с налету, не сдуру,Не с маху и не на фу-фу,А трижды сквозь сердце и шкуруПротаскивать будем строфу.

Великая дань подражанью!Нужна путеводная нить!Но можно ли горла дрожаньеИ силу ума сочинить?

Пускай по чужому заквасуВ нас будет строка вызревать!Но можно ли смертному часуИ вечной любви подражать?

Начнем с подражанья. Ведь позжеПридется узнать все равно —На что мы похожи и гожиИ что нам от бога дано.

Что такое «стансы», я не знаю. Но думаю, что это именно они и есть. Так один мой знакомый думал, что сонет это более или менее короткое стихотворение с более или менее неприличным содержанием. Второе стихотворение я Вам не читал.

Что остается? Поздний Тютчев?Казалось, жизнь ложится в масть.Уже спокоен и невлюбчив.Но вдруг опять — стихи и страсть…

Что остается? Поздний тоже,Но, Господа благодаря,Вдруг упадающий на ложеВ шум платья, листьев, октября…

Что остается? Пушкин поздний…Какой там поздний!.. Не вчера ль —Метель, селитры запах грозный,И страсть, и гибель, и февраль…

Передали ли Вам пластинки? Мою слушайте только вторую сторону. Первую я читаю скверно.

Будьте здоровы.

Ваш Д. Самойлов

Как Маша Пантелеева?

1 Пометка Л.К.: получено 20–23.8.78.

2 Валентин Семенович Непомнящий (р. 1934), критик, историк литературы, пушкинист.

3 Речь идет о клеветнической и лживой книге Т. Ржезача «Спираль измены Солженицына» (М.: Прогресс, 1978). В книге выражена благодарность Л.З. Копелеву за предоставленные сведения.

40. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

28 сентября 1978

28/IX

Дорогой Давид Самойлович. На Ваше письмо, где проза по прелести своей соревнуется со стихами, мне хотелось отвечать мгновенно. Увы! Уже неделю вожу его с собой с дачи в город и обратно, успеваю иногда перечитывать — но — но не только часа, 20 минут не было и нет, чтобы ответить. С утра до утра делаю срочную, бессмысленную (ну как для Вас, скажем, подстрочники) и неотступную работу. Кажется, завтра кончу. Уже выскочила из всякого режима, нарушила сон; начался «сердечный дефицит» — т. е. пульс 120–130, с запинками и таким способом: в руке 90, на сердце 120, а в ногах почти нет.

Но вот — хоть пытаюсь писать Вам, авось завтра и допишу как следует.

Сижу у открытого окна, пахнет листвой и яблоками. Яблок нынче много. Одна яблоня доится ежедневно и дает по 5 ведер в день! Но — холод. Я в шапке, в куртке, в сапогах. Стынут руки. Зато — кислород! Воздух спасителен при аритмии. (Восстанавливается пульс, однако, лишь десятичасовым сном.)

Оба Ваши стихотворения (и поздний Тютчев, и ранняя старуха Ахматова) прекрасны. Слышали ли Вы когда-нибудь от АА наивную (и такую странную из ее уст!) похвалу: «Правильное стихотворение»? Причем она имела в виду вовсе не «мастерство», не «умелость», а суть. Так вот: правильные — прекрасные — Ваши стихи — и, как писал Чехов, «да хранят Вас ангелы небесные». Бога-то нет, а вот хотя бы ангелы — быть может, и летают над нами, и хранят нас?

Да хранят Вас ангелы небесные — хотя, милостивый государь, я, не обладая ни высоким званием Вашей супруги, ни ее тактом [на полях: Галя молодец. Привет ей.], вынуждена заметить: пропили Вы нашу встречу! а так хотелось и надо было повидаться! Но Вы предпочли «массированные встречи с друзьями»…

О Нат. Гончаровой АА говорила: «Я не знаю ни одной фразы, которую можно было бы сказать в защиту этой женщины». «Она была не только глупая, но хищная, жадная, злая». (Существует дивная звукозапись монолога АА против Гончаровой.) Зачем ее сейчас поднимают и оправдывают — непонятно, и зачем участвует в этом милый и умный В[алентин] С[еменович] Н[епомнящий] — еще непонятнее. Ахм[атова] и Цв[етаева] вовсе не ревнуют к ней Пушкина: уж на них-то, ни на одной, Александр Сергеевич наверняка не женился бы… Обе они для него были бы «академики в чепце». Ему нужна была «прелестная дура». Что ж! Пусть бы дура, но хоть с «правилами». А она и «правил» не соблюдала, один разор и пляс.

Софью Андреевну, конечно, «жалко». О Господи, кого же на свете не жалко! Она, конечно, была «талантливая» («Вы, Берсы, все талантливые» — сказал Л.Н. сыну) и 11 человек детей родила, и рукописи переписывала, и на голоде работала и пр. и т. п. Но я ей никогда не забуду и не прощу, что она была супротивницей гения — делала у него, напр., обыск в поисках дневника и завещания; что она унижала женское достоинство канюченьем: «не могу без твоих нежностей» — бррр! и, главное: Толстой из-за нее покончил самоубийством. Ведь в 80 лет дом — это основа здоровья и жизни; уйти из дому значит умереть. Он ушел и умер, а мог бы прожить еще лет 8—10… На самом же деле должен был состояться не уход Толстого (смертельный), а уход Софьи Толстой — от мужа, который ее разлюбил. Она свободно могла переехать, оскорбленная его нелюбовью, — могла и должна была — переехать к одному из сыновей; позаботились бы о манной каше для старика умные и любящие дочери. Нет. Надо было состоять при нем в жандармах и вымогать любовь — и завещание. Ненавижу. И какая это чушь: «она любила и ценила лучшее: т. е. художественные произведения Толстого». Да ведь источник творчества един; «Хаджи Мурат», «Анна Каренина» и «Не могу молчать», «Исповедь», «Чем люди живы» написаны одной и тою же рукой и почерпнуты из того же духовного океана. Тут никто не смеет вмешиваться.

Жаль ли мне «Часового»? О да! Очень. Он и ко мне пришел и прочел свою справку из домоуправления. В справку я не вникала. Вы пишете верно: она может быть или не быть, это дела не меняет. Я ему сказала: «Вы думаете, с Вами случилась неприятность? С Вами случилось несчастье, а Вы этого не понимаете… Первую половину жизни Вы заблуждались; вторую — каялись в ошибках молодости. Где вы возьмете третью (третьей половины не бывает!), чтобы отмыться от новой грязи, в которую плюхнулись?»