Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения
Неизвестность
Замирает дыханье и ярче становятся взорыПеред сладко волнующим ликом твоим, Неизвестность,Как у путника, дерзко вступившего в дикие горыИ смущенного видеть еще не открытую местность.
В каждой травке намек на возможность несбыточной встречи,Этот грот — обиталище феи всегда легкокрылой,Миг… и выйдет, атласные руки положит на плечиИ совсем замирающим голосом вымолвит: «Милый!»
У нее есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный,Он отмстит, он, как сетью, опутает душу печалью.И поверить нельзя, что и здесь, как повсюду, всегдашний,Бродит школьный учитель, томя прописною моралью.
1911
В саду
Целый вечер в саду рокотал соловей,И скамейка в далекой аллее ждала,И томила весна… Но она не пришла,Не хотела, иль просто пугалась ветвей.
Оттого ли, что было томиться невмочь,Оттого ли, что издали плакал рояль,Было жаль соловья, и аллею, и ночь,И кого-то еще было тягостно жаль.
— Не себя! Я умею быть светлым, грустя;Не ее! Если хочет, пусть будет такой;…Но зачем этот день, как больное дитя,Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?
1911
Лиловый цветок
Вечерние тихи, заклятья,Печаль голубой, темноты,Я вижу не лица, а платья,А может быть, только цветы.
Так радует серо-зеленый,Живой и стремительный весь,И, может быть, к счастью, влюбленныйВ кого-то чужого… не здесь.
Но душно мне… Я зачарован;Ковер надо мной, словно сеть;Хочу быть спокойным — взволнован,Смотрю — а хочу не смотреть.
Смолкает веселое слово,И ярче пылание щек:То мучит, то нежит лиловый,Томящий и странный цветок.
1911
Освобожденье
Кончено! Дверь распахнулась пред ним, заключенным;Руки не чувствуют холода цепи тяжелой,Грустно расстаться ему с пауком прирученным,С хилым тюремным цветком пичиолой.
Жалко тюремщика… (он иногда улыбалсяСтранно-печально)… и друга за тяжким затвором…Или столба, на котором однажды качалсяТот, кого люди назвали убийцей и вором…
Жалко? Но только как призрак растаяли стены —В темных глазах нетерпенье, восторг и коварство:Солнце пьянит его, солнце вливается в вены,В сердце… Изгнанник идет завоевывать царство.
1911
Акростих («Ангел лег у края небосклона…»)
Ангел лег у края небосклона,Наклоняясь, удивлялся безднам.Новый мир был темным и беззвездным.Ад молчал. Не слышалось ни стона.
Алой крови робкое биенье,Хрупких рук испуг и содроганье,Миру снов досталось в обладаньеАнгела святое отраженье.
Тесно в мире! Пусть живет, мечтаяО любви, о грусти и о тени,В сумраке предвечном открываяАзбуку своих же откровений.
<1911>
«Да! Мир хорош, как старец у порога…»
Да! Мир хорош, как старец у порога,Что путника ведет во имя БогаВ заране предназначенный покой,А вечером, простой и благодушный,Приказывает дочери послушнойВойти к нему и стать его женой.
Но кто же я, отступник богомольный,Обретший все и вечно недовольный,Сдружившийся с луной и тишиной?Мне это счастье — только указанье,Что мне не лжет мое воспоминаньеИ пил я воду родины иной.
<1911>
Вилла Боргезе
Из камня серого иссеченные вазы,И купы царственные ясени, и бук,И от фонтанов ввысь летящие алмазы,И тихим вечером баюкаемый луг.
В аллеях сумрачных затерянные парыТак по-осеннему тревожны и бледны,Как будто полночью их мучают кошмарыИль пеньем ангелов сжигают души сны.
Здесь принцы грезили о крови и железе,А девы нежные о счастии вдвоем,Здесь бледный кардинал пронзил себя ножом…Но дальше, призраки! Над виллою БоргезеСквозь тучи золотом блеснула вышина, —То учит забывать встающая луна.
<1913>
Флоренция
О сердце, ты неблагодарно!Тебе — и розовый миндаль,И горы, вставшие над Арно,И запах трав, и в блеске даль.
Но, тайновидец дней минувших,Твой взор мучительно следитРяды в бездонном потонувшихТебе завещанных обид.
Тебе нужны слова иные,Иная, страшная пора…Вот грозно встала СиньорияИ перед нею два костра.
Один — как шкура леопарда,Разнообразен, вечно нов.Там гибнет «Леда» ЛеонардоСредь благовоний и шелков.
Другой, зловещий и тяжелый,Как подобравшийся дракон,Шипит: «Вотще СавонаролойМой дом державный потрясен».
Они ликуют, эти звери,А между них, потупя взгляд,Изгнанник бледный, Алигьери,Стопой неспешной сходит в ад.
<1913>
Тразименское озеро
Зеленое, все в пенистых буграх,Как горсть воды, из океана взятой,Но пригоршней гиганта чуть разжатой,Оно томится в плоских берегах.
Не блещет плуг на мокрых бороздах,И медлен буйвол, грузный и рогатый,Здесь темной думой удручен вожатый,Здесь зреет хлеб, но лавр уже зачах.
Лишь иногда, наскучивши покоем,С кипеньем, гулом, гиканьем и воемОно своих не хочет берегов,Как будто вновь под ратью ГаннибалаВздохнули скалы, слышен визг шакалаИ трубный голос бешеных слонов.
<1913>
На палатине
Измучен огненной жарой,Я лег за камнем на горе,И солнце плыло надо мной,И небо стало в серебре.
Цветы склонялись с высотыНа мрамор брошенной плиты,Дышали нежно, и былаПлита горячая бела.
И ящер средь зеленых трав,Как странный и большой цветок,К лазури голову подняв,Смотрел и двинуться не мог.
Ах, если б умер я в тот миг,Нетвердо знаю, я б проникК богам, в Элизиум святой,И пил бы нектар золотой.
А рай оставил бы для тех,Кто помнит ночь и верит в трех,Кто тайно каждому стеблюНе говорит свое «люблю».
<1913>
«Скоро полночь, свеча догорела…»
Скоро полночь, свеча догорела.О, заснуть бы, заснуть поскорей,Но смиряйся, проклятое тело,Перед волей железной моей.
Как? Ты вновь прибегаешь к обману,Притворяешься тихим; но лишьЯ забудусь: «Работать не стану,Не хочу, не могу», — говоришь…
«Подожди, вот засну, и наутро,Чуть последняя канет звезда,Буду снова могуче и мудро,Как тогда, как в былые года…»
Полно. Греза, бесстыдная сводня,Задурманит тебя до утра,И ты скажешь, лениво зевая,Кулаками глаза протирая:«Я не буду работать сегодня,Надо было работать вчера».
<1913>
«Когда вступила в спальню Дездемона…»
Когда вступила в спальню Дездемона,Там было тихо, тихо и темно,Лишь месяц любопытный к ней в окноЗаглядывал с ночного небосклона.
И черный мавр со взорами дракона,Весь вечер пивший красное вино,К ней подошел, — он ждал ее давно, —Он не услышит девичьего стона.
Напрасно с безысходною тоскойОна ловила тонкою рукойЕго стальные руки… было поздно.И, задыхаясь, думала она:«О, верно, в день, когда шумит война,Такой же он загадочный и грозный!»
<1913>
