Владимир Маяковский - Во весь голос (сборник)

Пионеры мы.

Мы фашистов не боимся,

                                                 пойдём на штыки».

Напрасно

                   кулак Европы задран.

Кроем их грохотом.

                                     Назад!

                                                 Не сметь!

Стала

           величайшим

                                  коммунистом-организатором

даже

         сама

                  Ильичёва смерть.

Уже

        над трубами

                               чудовищной рощи,

руки

         миллионов

                              сложив в древко,

красным знаменем

                                    Красная площадь

вверх

          вздымается

                                страшным рывком.

С этого знамени,

                                 с каждой складки

снова

           живой

                        взывает Ленин:

– Пролетарии,

                             стройтесь

                                                к последней схватке!

Рабы,

          разгибайте

                              спины и колени!

Армия пролетариев

                                      встань стройна!

Да здравствует революция,

                                                   радостная и скорая!

Это —

            единственная

                                       великая война

из всех,

              какие знала история.

Про это

Про что – про это?

В этой теме,

                       и личной

                                         и мелкой,

перепетой не раз

                                и не пять,

я кружил поэтической белкой

и хочу кружиться опять.

Эта тема

                сейчас

                            и молитвой у Будды

и у негра вострит на хозяев нож.

Если Марс,

                      и на нём хоть один сердцелюдый,

то и он

              сейчас

                           скрипит

                                           про то ж.

Эта тема придёт,

                               калеку за локти

подтолкнёт к бумаге,

                                        прикажет:

– Скреби! —

И калека

                  с бумаги

                                  срывается в клёкоте,

только строчками в солнце песня рябит.

Эта тема придёт,

                               позвони́тся с кухни,

повернётся,

                      сгинет шапчонкой гриба,

и гигант

               постоит секунду

                                              и рухнет,

под записочной рябью себя погребя.

Эта тема придёт,

                               прикажет:

– Истина! —

Эта тема придёт,

                               велит:

– Красота! —

И пускай

                 перекладиной кисти раскистены —

только вальс под нос мурлычешь с креста.

Эта тема азбуку тронет разбегом —

уж на что б, казалось, книга ясна! —

и становится

– А —

                                     недоступней Казбека.

Замутит,

                оттянет от хлеба и сна.

Эта тема придёт,

                               вовек не износится,

только скажет:

– Отныне гляди на меня! —

И глядишь на неё,

                                   и идёшь знаменосцем,

красношёлкий огонь над землёй знаменя.

Это хитрая тема!

                               Нырнёт под события,

в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,

и как будто ярясь

– посмели забыть её! —

затрясёт;

                 посыпятся души из шкур.

Эта тема ко мне заявилась гневная,

приказала:

– Подать

                                       дней удила! —

Посмотрела, скривясь, в моё ежедневное

и грозой раскидала людей и дела.

Эта тема пришла,

                                 остальные оттёрла

и одна

             безраздельно стала близка.

Эта тема ножом подступила к горлу.

Молотобоец!

                         От сердца к вискам.

Эта тема день истемнила, в темень

колотись – велела – строчками лбов.

Имя

         этой

                  теме:

. . . !

I

Баллада Редингской тюрьмы

Стоял – вспоминаю.

Был этот блеск.

И это

тогда

называлось Невою.

О балладе и о балладах

Немолод очень лад баллад,

но если слова болят

и слова говорят про то, что болят,

молодеет и лад баллад.

Лубянский проезд.

                                    Водопьяный.

                                                             Вид

вот.

       Вот

              фон.

В постели она.

                           Она лежит.

Он.

       На столе телефон.

«Он» и «она» баллада моя.

Не страшно нов я.

Страшно то,

                        что «он» – это я,

и то, что «она» —

                                 моя.

При чём тюрьма?

                                 Рождество.

                                                      Кутерьма.

Без решёток окошки домика!

Это вас не касается.

                                      Говорю – тюрьма.

Стол.

          На столе соломинка.

По кабелю пущен номер

Тронул еле – волдырь на теле.

Трубку из рук вон.

Из фабричной марки —

две стрелки яркие

омолниили телефон.

Соседняя комната.

                                    Из соседней

                                                            сонно:

– Когда это?

                         Откуда это живой поросёнок? —

Звонок от ожогов уже визжит,

добела раскалён аппарат.

Больна она!

                       Она лежит!

Беги!

          Скорей!

                         Пора!

Мясом дымясь, сжимаю жжение.

Моментально молния телом забегала.

Стиснул миллион вольт напряжения.

Ткнулся губой в телефонное пекло.

Дыры

           сверля

                        в доме,

взмыв

            Мясницкую

                                   пашней,

рвя

       кабель,

                     номер

пулей

           летел

                     барышне.

Смотрел осовело барышнин глаз —

под праздник работай за двух.

Красная лампа опять зажглась.

Позвонила!

                      Огонь потух.

И вдруг

               как по лампам пошло́ куролесить,

вся сеть телефонная рвётся на нити.

– 67–10!

Соедините! —

В проулок!

                     Скорей!

                                    Водопьяному в тишь!

Ух!

      А то с электричеством станется —

под Рождество

                            на воздух взлетишь

со всей

             со своей

                             телефонной

                                                    станцией.

Жил на Мясницкой один старожил.

Сто лет после этого жил —

про это лишь —

                              сто лет! —

говаривал детям дед.

– Было – суббота…

                                       под воскресенье…

Окорочок…

                       Хочу, чтоб дёшево…

Как вдарит кто-то!..

                                      Землетрясенье…

Ноге горячо…

                           Ходун – подошва!.. —

Не верилось детям,

                                     чтоб так-то

                                                          да там-то.

Землетрясенье?

                              Зимой?

                                            У почтамта?!

Телефон бросается на всех

Протиснувшись чудом сквозь тоненький шнур,

раструба трубки разинув оправу,

погромом звонков громя тишину,

разверг телефон дребезжащую лаву.

Это визжащее,

                            звенящее это

пальнуло в стены,

                                  старалось взорвать их.

Звоночинки

                        тыщей

                                     от стен

                                                  рикошетом

под стулья закатывались

                                                и под кровати.

Об пол с потолка звоно́чище хлопал.

И снова,

                звенящий мячище точно,

взлетал к потолку, ударившись о́б пол,

и сыпало вниз дребезгою звоночной.