Эдуард Асадов - Судьбы и сердца

Глава VI

Может, помоложе, чем Акрополь,Но стройней и тверже во сто кратТы звенишь, как песня, Севастополь, —Ленинграда черноморский брат.

В День Победы, на исходе дня,Вижу я, как по твоим ступенямТихо всходят три знакомых тениПостоять у Вечного огня.

И, глазами корабли окинув,Застывают, золотом горя,Три героя, три богатыря —Ушаков, Корнилов и Нахимов.

Севастополь — синяя волна!Сколько раз, шипя девятым валом,На тебя со злобой налеталаПод любыми стягами война?!

И всегда, хоть любо, хоть не любо,Та война, не ведая побед,О тебя обламывала зубыИ катилась к черту на обед!

Потому что, позабыв о ранах,Шли в огонь, не ведая преград,Тысячи героев безымянных —Стриженых «братишек» и солдат.

И горжусь я больше, чем наградой,Тем, что в страдной, боевой судьбе,Сняв с друзьями черную блокаду,Словно петлю, с шеи Ленинграда,Мы пришли на выручку к тебе!

И, прижав нас радостно к груди,Ты кулак с усилием расправилИ врага по челюсти ударил,Так что и следов-то не найти!

Мчится время, на чехлы орудийПадает цветочная пыльца…Только разве позабудут людиПодвиги матроса и бойца?!

И над чашей негасимый пламеньПотому все жарче и красней,Что любой твой холмик или каменьТепл от крови павших сыновей!

Шелестит над обелиском тополь,Алый флаг пылает над волной,Севастополь, гордый Севастополь —Город нашей славы боевой!

И недаром в звании герояТы стоишь, как воин, впередиЧасовым над кромкою прибояС Золотой Звездою на груди!

1

Сколько верст проехали, протопалиПо воронкам выжженной земли,И сегодня наконец дошлиДо морского сердца — Севастополя.

Наша радость — для фашиста горе.Как в падучей бесновался враг.Но, не в силах вырваться никак,Вновь сползал и окунался в море.

Превосходный оборот событий:Никакого выхода нигде!Получалось так, что, извините,Нос сухой, а задница в воде.

Под Бельбеком жарко и бессонно.Севастополь — вот он, посмотри!Снова резкий зуммер телефона.Генерал Стрельбицкий возбужденно:— Поднажмите, шут вас подери!

Дать, братва, гвардейскую работу!Приготовьтесь к новому огню!Жмите, шпарьте до седьмого пота!Если ночью не пройдет пехота,Залп с рассветом. Я вам позвоню.

Вот он, наш «артиллерийский бог»! —В генеральских полевых погонахИ, хоть был он и суров и строг,Все-таки в лихих дивизионах.В пересвисте пуль на огневой.

В громе залпов на переднем крае,Всюду по-суворовски простой,С честною и храброю душой,Был он и любим и почитаем.

Враг плевался тоннами тротила,Только врешь, не выдержишь, отдашь!Три-четыре дня еще от силыИ — конец! И Севастополь наш!

Три-четыре… Ну совсем немного…Да была загвоздочка однаВ том, что многотрудная дорогаПод конец особенно трудна.

Ведь тому, кто вышел из огняСотен битв, где и конца не видно..Как-то до нелепого обидноПасть вот в эти три-четыре дня.

Впрочем, что с судьбою препираться?!Фронтовик бессменно на посту.Здесь война. И надобно сражатьсяИ кому-то солнцу улыбаться,А кому-то падать в темноту…

2

Ax, как буйно яблони цвелиТой военной, майскою весною,Будто вновь рванулись от землиПарашюты в небо голубое!

Или будто, забывая страх,В трех шагах от грохота и горяСотни чаек, прямо из-за моряПрилетев, расселись на ветвях.

Словно снегом ветви осыпалиВсе вокруг на целую версту.Только хлопцы вряд ли замечалиНеземную эту красоту.

Мать-земля, не сетуй на ребят,Ибо сад в жестокой обстановкеМог ли быть хоть чем-то для солдат,Кроме белопенной маскировки?!

Будет время, и настанет час,И ребята где-нибудь у домаБелым жаром яблонь и черемухВстретят свет привороженных глаз.

Ну а тех, кто не придет домой,Ты, как мать, и примешь и укроешь,Соловьиной песней успокоишьИ осыплешь белою пургой…

Память, память. Нелегко, не скрою,Возвращать исчезнувшую тень.Что ж, давай же вспомним этот деньПеред тем, перед последним боем…

Быстро цифры множа в головеИ значки условные рисуя,Я сижу под яблоней, в траве,Нанося на карту огневую.

Муравей по карте пробежал,Сел и пузо лапками погладил.Ну ни дать ни взять солидный дядя.Что там дядя — целый генерал!

Обошел сердито огневую,Ус потрогал: дескать, молодец!А потом, отчаянно рискуя,Дунул прямо на «передовую»,Наплевав на вражеский свинец.

Не спеша у немцев покрутился.Вдруг насторожился и затих,И затем обратно припустился…То-то, брат, не бегай от своих}

Вот и нам бы действовать так юрко!Кто-то веткой хрустнул за спиной,Почему-то сразу, всей душой,И не обернувшись понял: Шурка!

Села, быстро за руку взяла.— Извини… Не помешаю? Можно?До чего же рада, что нашла.Я ведь нынче даже не спала,Вот тревожно как-то и тревожно.

Словно сыч уставилась во тьмуИ не сплю. Себя не укоряю,Но причину так и не пойму.— А теперь-то знаешь почему?— А теперь как будто понимаю.

Завтра ты идешь на огневую?— Нет, наверно, не пойдет никто.— Не шути. Я знаю.— Ну и что?Ведь не с прошлой пятницы воюю!

С ревом пролетев над головами,Грохнул за оврагами снаряд.И, тряхнув испуганно плечами,Сад рассыпал белый снегопад.

— Можешь ехать. Ну и шут с тобой!— Тоже мне веселое напутствие.— Нет, прости. Я глупая… Постой…Но сейчас прошу вот всей душой,Я ведь не шутила о предчувствии.

Понимаю, чушь и ерунда.Я сама ругать себя готова,Ничего не будет никогда!Но послать ведь можно же тудаНу хоть раз кого-нибудь другого?!

Вроде улыбнуться попыталась,А потом упала на плечоИ впервые горько разрыдаласьКак-то вдруг по-детски, горячо.

Ни от горя, ни от резкой фразы,Ни от злых обид или похвал,Никогда нигде еще ни разуЯ тебя в слезах не заставал.

Замолчала, руку отвела:— Погоди, не утешай, не надо. —Улыбнулась повлажневшим взглядом.— Видишь, вот и Шура не скала.

От пригорка к морю — две дороги.На поселок издали взгляни —Словно путник, вытянувший ноги,Сунул в воду голые ступни.

Две дороги — разные пороги,За спиной двадцатая весна,Две дороги у войны в залоге,И бог весть какая суждена…

Но какие б ни гремели грозы,Шурка, Шурка, светлая душа,С этою улыбкою сквозь слезыДо чего ж была ты хороша!

— Ты скажи мне честно, как бывало!Даже жизнь до ярости любя,Ты б в огонь когда-нибудь послалаНу хоть раз кого-то за себя?

Я спросил. И ты молчала хмуро.Ах, как долго мучился ответ.— Хорошо… Ну, вероятно, нет…Но пойми!— Я понимаю, Шура.

Ты мой самый задушевный штаб.Только что нам краешек передний!А к тому же ведь последний залп.Понимаешь, самый распоследний!..

Годы, годы… Рыжий листопад,Голубые зимние метели,Где сейчас тот яблоневый садВ шрамах от пожаров и шрапнели?

Может, сгинул в душный суховейИли стал ворчливее и гуще,Только вечно в памяти моейОн все тот же: юный и цветущий!

Вот и нас с тобою, вот и насВижу вдруг взволнованно и четко:Эту грусть тревожно-серых глазИ слезинку возле подбородка.

Вижу пальцев легкую печаль,Гладящих мне голову и руку,И морскую, ветровую даль,Словно предвещавшую разлуку.

Встала. Взглядом обежала сад.— Ох и яблок тут, наверно, зреет!Жаль, нельзя вот так: цветы белеют,А под ними яблоки висят…

Ну пора. Но поимей в виду,Завтра я приду на огневую.Что смеешься? Думаешь, впустую?Да хоть в ад упрячешься — найду!

Я смотрю, как ты мне улыбаешься,И отнюдь не ведаю сейчас,Что в душе ты навсегда останешьсяВот такой, как в этот самый час,

Как стоишь ты, глаз не опуская,Словно бы задумалась о чем,Тоненькая, светлая, прямая,С яблоневой веткой за плечом…

Я смотрю и даже не предвижу,Что ни глаз, ни этого лицаНикогда уж больше не увижу,Никогда… До самого конца…

Надо бы листок перевернуть,Но сейчас, в последнюю минуту,Я не в силах, кажется, шагнутьИ все медлю, медлю почему-то…

На душе щемящая печаль,Был иль нет я в юности счастливым,Только нынче, вглядываясь в даль,Мне до боли расставаться жальС этим днем весенним и красивым.

И пока не опустилась тень,Тщусь запомнить все его приметы.Ибо это мой последний день,Полный красок, облаков и света…

Жизнь не ждет. Она торопит в путь.Ах, как было б славно, вероятно,Если б каждый почему-нибудьМог хоть раз свой день перевернуть,Словно лист тетрадочный, обратно…

Ну да раз нельзя, так и нельзя!Было все обычным: огневая,Рев машин, хорошие друзьяИ в дыму дорога фронтовая.

Враг, пока не наступил рассвет,Бил всю ночь, снарядов не жалея,И разгрохал нашу батарею,А у друга, у соседа — нет.

Значит, было до зарезу надо,Чтоб напор пехоты не ослаб,Передать товарищу снарядыИ рвануть наш знаменитый залп.

Сделать быстро, точно по часам,И расстаться с краешком передним.Но комбат, как в море капитан,Пусть хоть смертью пахнет ураган,Все же сходит с мостика последним.

И уж вспоминать так вспоминать:О дороге в огненной завесе,О пехоте, что не может ждать,И о том и о последнем рейсе…

Как с шофером в грузовой машинеСквозь разрывы мчались напроломВверх по склону в стонущей кабинеПо воронкам, по разбитой глине…

И еще, наверное, о том,Как упал пред самой огневой…Только дважды вспомнить-слишком больно.Есть моя поэма «Снова в строй»,Там про это сказано довольно…

Шурка, Шурка! Подожди, не плачь!Понимаю, трудно примириться,Только в сердце, как весенний грач,Может, снова что-то постучится?

Может, радость и подымет стяг.Но когда и у какого дома?Ведь теперь уже не будет такВсе, как встарь: и ясно и знакомо.

Из-за срочных врачевальных делК нам ты на рассвете припоздала.И когда ты на гору взбежала —Залп уже раскатисто гремел.

Впрочем, может, даже лучше все же,Что ты малость позже подошла.Ведь спасти б меня ты не спасла,Только вся б перетряслась от дрожи.

И потом, куда себя ни день,Сердце б это вынесло едва ли.Позже мне и так порассказали,Что с тобою было в этот день.

Но хоть боль не схлынет никогда,Я хочу, чтоб знала ты и ведала:Да, стряслась тяжелая беда,Было горько, даже страшно, да,Было все, но вот ошибки не было!

Ложь ни разу не была меж нами,Так поверь, что в трудные часыСколько раз бессонными ночамиВсе былое клал я на весы.

Зло стряслось, и самое-пресамое…Но, весь путь в сознанье повтори,Говорю открыто и упрямо я:Ничего не получилось зря!

Разве груз, сквозь пламя пробивая,Я доставить к сроку не сумел?Разве, доты к небу подымая,Наш последний залп не прогремел?

Разве следом не пошла работаОстальных армейских батарей?И сквозь дым не ринулась пехотаШтурмовать остатки рубежей?

Не разбили разве, не расхлопалиКаждый метр, где огрызался враг?Разве кровью полыхнувший стягНе забился в небе Севастополя?!

Люди гибли, падали во тьму,Хоть, конечно, горько умиралось,Но когда на свете и комуБез потери счастье доставалось?!

И за тех, кто не дошел до цели,Говорю я мирным этим днем:Пусть не все мы увидать сумелиСтяг победы, взмывший над Кремлем.

Каждый, кто упал на поле боя,Твердо знал заранее, поверь,Хоть непросто жертвовать собою.Только мир и счастье над страноюСтоят этих тягот и потерь!

Глава VII