Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений
30 мая 1872
Карлсбад
Злопамятность духовенства
Петр Первый не любил попов. Построив Питер, Он патриарха сократил…Чрез двести лет ему Кустодиев-пресвитер Своею речью всё отмстил.
30 мая 1872
Проповеднику
По всевышней воле БогаБыл твой спич довольно пуст.Говорил хотя ты много,Всё же ты не Златоуст.
30 мая 1872
Карлсбад
С. Я. Веригиной
Напрасно молоком лечиться ты желаешь, Поверь, леченье нелегко:Покуда ты себе питье приготовляешь,От взгляда твоего прокиснет молоко…
Май или июнь 1872
Молитва больных
От взора твоего пусть киснет шоколад,Пусть меркнет день, пусть околеет пудель,Мы молим об одном – не езди ты в Карлсбад,Боимся убо мы, чтоб не иссякнул шпрудель.
Май или июнь 1872
Спор
Как-то раз пред сонмом важным Всех Богемских горБыл со Шпруделем отважным У Мюльбрунна спор.«Не пройдет, смотри, и века,– Говорит Мюльбрунн,–Как нам всем от человека Будет карачун.Богатея год от году Нашим же добром,Немец вылижет всю воду Пополам с жидом.Уж и так к нам страху мало Чувствует народ:Где орел парил, бывало, Нынче динстман прет!Где кипел ты, так прекрасен, Сядет спекулянт,Берегися: ох опасен Этот фатерланд».– «Ну, бояться я не буду,– Шпрудель отвечал.–Посмотри, как разом всюду Немец измельчал.Из билетов лотерейных Сшив себе колпак,В пререканиях семейных Дремлет австрияк.Юн летами, сердцем старец, Важен и блудлив,Сном глубоким спит баварец, Вагнера забыв.Есть одно у немцев имя, Имя то – Берлин,–Надо всеми он над ними Полный господин;Но и там в чаду канкана Бранный клич затих…Лавры Вёрта и Седана Усыпляют их.Пруссаку, хоть он всесилен, Дальше не пойти:Может ведь durch Gottes willen[79] Всё произойти…А кругом, пылая мщеньем И казной легки,Бродят вечным привиденьем Прежние князьки;Остальные боязливо Спят, покой ценя…Нет, не немцу с кружкой пива Покорить меня!»– «Не хвались еще заране,– Возразил Мюльбрунн,–Там, на севере, в тумане… Посмотри, хвастун!»Тайно вестию печальной Шпрудель был смущенИ, плеснув, на север дальний Взоры кинул он.И тогда в недоуменье Смотрит, полный дум,Видит странное движенье, Слышит звон и шум:От Саратова от града По чугунке в рядВплоть до самого Карлсбада Поезда летят.Устраняя все препоны, Быстры, как стрела,Стройно катятся вагоны, Коим нет числа.В каждом по два адъютанта, Флаги и шатры,Для служанок «Элефанта» Ценные дары.Маркитантки, офицеры Сели по чинам,Разных наций кавалеры, Губернатор сам.И, зубря устав военный, Зазубрив мечи,Из Зубриловки почтенной Едут усачи…И, испытанный трудами Жизни кочевой,Их ведет, грозя очами, Генерал седой…И, томим зловещей думой, Полный черных снов,Шпрудель стал считать угрюмо – И не счел врагов.«Может быть, свершится чудо, Стану высыхать…–Прошептал он. – А покуда Дам себя я знать!»И, кипя в налитой кружке, Грозен и велик,Он ганноверской старушке Обварил язык.
14 июля 1872
«„Жизнь пережить – не поле перейти!“…»
«Жизнь пережить – не поле перейти!»Да, правда: жизнь скучна и каждый день скучнее;Но грустно до того сознания дойти,Что поле перейти мне все-таки труднее!
Певец во стане русских композиторов
Антракт. В театре тишина, Ни вызовов, ни гула,Вся зала в сон погружена, И часть певцов заснула.Вот я зачем спешил домой, Покинув Рим счастливый!На что тут годен голос мой: Одни речитативы!Но петь в отчизне долг велит… О Шашина родная!Какое сердце не дрожит, Тебя воспоминая!
Хвала вам, чада новых лет, Родной страны Орфеи,Что мните через менуэт Распространять идеи!Кого я вижу? Это ты ль, О муж великий, Стасов,Постигший византийский стиль, Знаток иконостасов?Ты – музыкальный генерал, Муж слова и совета,Но сам отнюдь не сочинял… Хвала тебе за это!
Ты, Корсаков, в ведомостях Прославленный маэстро,Ты впрямь Садко: во всех садках Начальник ты оркестра![80]Ты, Мусоргский, посредством нот Расскажешь всё на свете:Как петли шьют, как гриб растет, Как в детской плачут дети.Ты Годунова доконал – И поделом злодею!Зачем младенца умерщвлял? Винить тебя не смею!
Но кто сей Цезарь, сей Кюи? Он стал фельетонистом,Он мечет грозные статьи На радость гимназистам.Он, как Ратклиф, наводит страх, Ничто ему Бетховен,И даже престарелый Бах Бывал пред ним виновен.И к русским мало в нем любви: О, сколько им побитых!Зачем, Эдвардс, твой меч в крови Сограждан знаменитых?Ты, Афанасьев, молодец, И Кашперов наш «грозный…»,И Фитингоф, Мазепы льстец,– Вам дань хвалы серьезной!О Сантис, ты попал впросак: Здесь опера не чудо,В страну, где действовал Ермак, Тебе б уйти не худо!О Бородин, тебя страна Внесла в свои скрижали:Недаром день Бородина Мы тризной поминали!
О Рубинштейн! Ты подчас Задать способен жару:Боюсь, твой Демон сгубит нас, Как уж сгубил Тамару!Не голос будет наш страдать, А больше поясница:Легко ль по воздуху летать?[81] Ведь баритон не птица!Но ты века переживешь, Враги твои – дубины;Нам это доказал Ларош, Создатель «Кармозины»!
И ты, Чайковский! Говорят, Что оперу ты ставишь,В которой вовсе невпопад Нас в кузне петь заставишь!Погибнет в ней певца талант, Оглохнем мы от гула:Добро б «кузнечик-музыкант», А то – «Кузнец Вакула»!Не обездоль нас, Петр Ильич, Ведь нас прогонят взашей:Дохода нет у нас «опричь» Того, что в глотке нашей!
Пока же, други, исполать Воскликнем дружно снова,И снова будем мирно спать Под звуки «Годунова».Один ты бодрствуешь за всех, Наш капитан-исправник,По темпу немец, родом чех, Душою росс – Направник!Подвластны все тебе, герой: Контральто, бас, сопрано,Смычок, рожок, труба, гобой. Ура! Опоковано!
1875
«Стремяся в Рыбницу душою…»
Стремяся в Рыбницу душою,Но сомневаясь, там ли Вы,Я – в Киеве одной ногою,Другой – хватаю до Москвы.
И в этой позе, столь мне новой,Не знаю, что мне предпринять:Свершить набег на ПирожковоИль пирожки Масью[82] глотать.
О, сжальтесь, сжальтесь надо мноюИ напишите, как мне быть:Когда не только мне душою,Но телом в Рыбницу прибыть?
Начало 1870-х годов?
