Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1

Уильям Шекспир

Король Лир. Сцены из трагедии

Лир

Тем временем мы вам хотим открытьДругой наш замысел. – Подайте карту. –Мы разделили наше королевствоНа три удела и решили твердоСтряхнуть с усталых плеч обузу властиИ возложить на молодых и сильныхГруз государственный, – чтоб налегкеДоковылять до гроба. Этот деньМы выбрали, любезные зятья,Чтобы заране выделить вам долюНаследства нашего, предотвративГрядущий спор. Два славных жениха,Король французский и бургундский герцог,Соперники за руку нашей младшей,Сегодня также ждут от нас решенья.Но прежде, чем сложить монарший жезл,Хотел бы я от дочерей услышать,Кто больше любит нас, чтобы щедрейТу наградить из них, в ком громче голосПриродных чувств. Пусть первой говорит,Как старшая рожденьем, Гонерилья.

Гонерилья

О государь! Не передать словамиМоей любви; вы мне дороже жизни,Здоровья, красоты, богатства, чести,Свободы, радости, земли и неба.Я вас люблю, как мать – свое дитяИ как дитя – кормилицу родную.Нет мочи продолжать, язык немеетИ грудь спирает от такой любви.

Корделия

А что сказать Корделии? Молчи.Люби без слов.

Лир (показывает на карте)

Весь этот край обширныйС прохладой рек и пестротой лугов,С полями и тенистыми лесами –От сих границ до сих – передаюТебе с супругом и потомкам вашимВ владенье вечное. – А что нам скажетДочь средняя, разумница Регана?

Регана

Мой государь, я из того же тестаИ чувствую все то же, что сестра,Хотя могла бы кое-что прибавить.Я вас люблю так, что любая мысльО радости иной мне ненавистна,Как недостойная моей души,Что нет мне счастья большего, чем вечноЛюбить вас одного!

Корделия

Что мне сказать?Кто любит сердцем, а не языком,Тот чувствами богаче, чем словами.

Лир (показывает на карте)

Тебе с твоим потомством отдаюТреть королевства вплоть до сей границы,Обширностью и красотой не хуже,Чем доля Гонерильи. – А теперьЧто скажет младшая из дочерей,За чью любовь французская лозаСоперничает с молоком бургундским?Что скажешь ты, чтоб за собой оставитьКрай более обширный и богатый,Чем сестрин?

Корделия

Ничего, мой государь.

Лир

Как – ничего? Подумай хорошенько.Из ничего не выйдет ничего.Скажи ясней.

Корделия (в сторону)

Как приневолить сердцеЖить напоказ? (громко) Мой добрый государь,Я вас люблю, как долг велит дочерний,Не больше и не меньше.

Лир

Это –  всё?Корделия, поправься поскорей,Пока еще не поздно.

Корделия

Государь,Меня вы породили, воспитали,Любили и лелеяли. В ответЯ вас люблю и чту, как подобаетПослушной дочери. Но не скажу,Как сестры, что я больше никогоНе полюблю. Когда я выйду замуж,Часть моей нежности, любви, заботыДостанется супругу. Я не стануЛюбить и в женах одного отца.

Лир

Так говоришь от сердца?

Корделия

Да, милорд.

Лир

Так молода и так черства душой?

Корделия

Так молода, отец, и так правдива.

Голое место среди степи. Буря не стихает.

Входит Лир и Шут.

Лир

Дуй, дуй, ветрище, лопни от натуги!Хлещи наотмашь, ливень! ЗатопиКоньки домов и шпили колоколен!Вы, мстительные вспышки грозовые,Предвестники громовых мощных стрел,Валящих наземь сосны, опалитеСедую голову мою! Ты, гром,Расплющи чрево круглое земли,Испепели зародыши ПриродыИ размечи по ветру семенаЛюдей неблагодарных!

Шут

И то, дядюшка! Сладкая водичка при дворе небось лучше, чем ливень в поле. Воротись-ка назад, поклонись дочкам. Эта ночь не щадит не дурака, ни умного.

Лир

Греми, гроза! Плюй ветром и дождем!В неблагодарности не упрекнуВас, гром и ливень, молния и буря;Ведь я не отдавал вам королевства,Не называл вас дочками родными.С чего бы стал я ждать от вас добра?Вершите вашу волю. Вот я здесьПред вами – слабый, жалкий и несчастныйБольной старик. О буйные стихии!Не стыдно ль вам – со злыми дочерьмиПротив отца седого ополчитьсяВсей вашей силой грозной? О-хо-хо!

Шут (поет)

В такую пору мы с дружкомЗа двери ни ногой;Укрылся в домике один,И в гульфике – другой.Бродяга нынче, как султан,Ночует в шалаше,И с ним в обнимку – весь отрядЕго любимых вшей.

И только умник под дождемБлуждает без дорог;Он пятку до небес вознес,А сердцем пренебрег.

Лир

Молчи, старик, будь образцом терпенья.

О «Буре» Шекспира

Я люблю старые песни, особенно если веселую поют печально, а печальную – весело.

«Буря» – последняя пьеса Шекспира, по крайней мере, последняя, написанная им целиком, без соавторов. Не только последняя по порядку; ее не без основания считают прощальной пьесой Шекспира, его театральным завещанием.

Но прощальная не обязательно значит печальная; европейская культура со времен античности знает жанр веселых похорон, шутовских завещаний (вспомним Вийона) и так далее. Шекспир решил сделать свою последнюю пьесу, прежде всего, подарком зрителю; так и вышло. Это веселая пьеса – три клоуна, двое пьяниц и один дурень, оживляют ее регулярным появлением на сцене. Это живописная и романтическая пьеса – действие происходит на таинственном южном острове, где живут маг Просперо, его прекрасная дочь Миранда, прислуживающие ему духи, меняющие обличья, и уродливый дикарь Калибан. Это музыкальная пьеса – музыка навевает чары и развеивает их, усыпляет и будит, пугает и нежит; весь остров, как волшебная шкатулка, наполнен ее мелодичным гулом. Это одна из самых успешных пьес Шекспира, – несмотря на то, что в ней почти нет драматического конфликта. Но достаточно и любопытства, достаточно того, как поддерживается атмосфера необычного, странного и трогательного, печально-веселого и нестрашно-страшного.

Калибан, Миранда и Просперо. Гравюра К. У. Шарпа, XIX в.

Начинается пьеса с места в карьер – с впечатляющей картины паники на борту корабля, застигнутого бурей. Поэт Уильям Давенант – тот самый, который через двадцать лет станет намекать собутыльникам, что он, дескать, незаконный сын Шекспира и оксфордской трактирщицы, – тот, что вместе с Джоном Драйденом переделал в 1667 году «Бурю» в пьесу «Волшебный остров», шедшую с успехом на английской сцене в эпоху Реставрации, – так вот, этот самый Давенант явно не без влияния Шекспира изобразит сходную картину в своем стихотворении «Зимний шторм»:

Зимний шторм

Проклятье! Охрипшие ветры во мгле сатанеют!Мы слепнем от снега, плевки на ветру леденеют!А волны вспухают на страх новичкам:Все выше, все кручеВзлетают за тучиИ солнце хотят отхлестать по щекам!

Эй, лево руля! Ну и град! Упаси наши души –Все золото мира не стоит и краешка суши!Эй, круче под ветер – три тыщи чертей!Кругом громыхает,Вверху полыхает,И тлеют от молний обрывки снастей!

Держитесь, держитесь! Смотрите, как те галеоныСтолкнул, повалил, разметал океан разозленный!Наш боцман, бедняга, простуду схватилИ стонет на юте,Закрывшись в каюте, –Должно быть, со страху свисток проглотил![128]

Впрочем, вся эта «Буря» – в стакане воды. Со второй сцены, с речи Просперо нам делается ясно, что неожиданностей не будет. В этом принципиальное отличие этой пьесы не только от трагедий Шекспира, но и от большинства его комедий. Никакая злая воля, никакая пагубная страсть или блажь не могут ничего изменить в ходе действия. Все персонажи – не более чем фигурки на шахматной доске, которыми движет опытный игрок. В чем же тогда зрительский интерес, если нет интриги? Ну, бродят потерпевшие кораблекрушение по острову, постепенно приближаясь к жилищу волшебника, который должен определить их дальнейшую судьбу. Зрителю не о чем беспокоиться; все нити – в руках Просперо, он дергает их, а марионетки пляшут. Где тут «боренье Рока с Перстью вдохновенной», о которой писал Китс? Как бы и не пьеса совсем, а придворная маска – представление с музыкальными дивертисментами и шутовскими интерлюдиями.