Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

ГЛАВА ШЕСТАЯ

РАССТАВАНЬЕ С ДАВЫДОВЫМ

Наступила весна. Вскрылся лед на заливе.Разливаются реки. Тает снег на горах.Враг еще не сдается в последнем надрыве,И заставы таятся в дремучих лесах.Но конец уже близится схватки кровавой.Сладко плачет труба. День победы настал.Кульнев — в списке героев, увенчанных славой.За последний поход — он уже генерал.

Воевали на севере — нынче ж на югеНеспокойно, и Кульнев отчислен на юг…«Что ж, не грустно ль, Денис? Будешь помнить о друге?Приходи посидеть… Разлучаемся, друг…»

Беспокоен Давыдов:                                      «Неужто разлукуМне с тобою теперь суждено перенесть?Знаешь, буду я счастлив: жал Кульневу руку,Вместе с ним завоевывал славу и честь.Я влюблен до безумия…» — «Что же, приятно,Позавидовать только могу я тебе».— «Нет, потеряна вовсе она, безвозвратно,Нет ей места в моей бесприютной судьбе…»

— «Я на двадцать один год постарше… Ты мальчик.Позабудешь любовь — прилетишь в Петербург…»— «Как, ты сильно любил?»                          — «Только, может быть, жальчеМне о ней вспоминать, чем тебе, милый друг…Я за двадцать семь лет всё в строю неизменно,Ни единого дня не бывал в отпуску,В Петербурге — случайно, как шли мы на смену,Лишь однажды, проездом, увидел Москву…

Это было давно. Я гусарским майоромВ захолустье попал, в город старых оград.Там водил эскадрон по пустынным просторам,В одиночестве жил, обучая солдат…Скучно в тихой глуши.                          Тосковал я без фронта,Без огня, без опасности.                                         Только поройОтводил себе душу, когда вдруг с ремонтаКонь негаданно мне попадался лихой.Я скакал на нем в степь. Отводил себе душу.Край там тихий. Повсюду печать старины.И в усадьбах гаданья ничто не нарушит…Однодворцы толкуют про вещие сны…Время было такое: все празднуют свадьбы.Балы всюду. Знакомства. Волненье в крови.Вот однажды под липами старой усадьбыПовстречался я с ней… Объясненье в любви…Молчалив я, задумчив, ты знаешь, а с неюРазговорчивым стал. Всё рассказывал ей.Как мальчишка, бывало, встречая, краснею,Разлучусь хоть на час — и дышать тяжелей.Обручились. Готовили свадьбу. Но барскийПогубил меня вздор. Захотела она,Чтоб я бросил свой полк захолустный гусарскийИ в отставку ушел навсегда…                                                     А война?Честь и слава моя — лишь солдатская жатва,Никогда не бросать боевую страдуВ дни похода дана мной Суворову клятва:Лишь тогда разлучусь, если мертвым паду…Если так… Ведь загадано жить мне сурово…Что же? Кульневу бросить родные полки?Возвратил я немедля ей данное слово,Вновь остался один — чуть не запил с тоски.Может статься, труднее забыть про печаль бы…Да однажды мне почту подносят к столу…Из депеш узнаю о походе чрез Альпы.Что ж, на Альпах отец наш… А я где? В тылу…Да к чему вспоминать…                          Только кликнет: „Ударьте,Дети, вместе со мной на врага…“ —                                                                почитай,Все поскачут за ним на рысях в авангарде —Победить иль погибнуть за отческий край…На ночь лягу и саблю кладу к изголовью,И оседланный конь вечно ждет у костра.На войне ли еще жить былою любовью?Для меня навсегда отошла та пора…»

— «Я тебя узнаю, — тут Давыдов промолвил.—Вот такой, без упрека, без страха, борецСнился смолоду нам… Будешь в сказочной нови,Как Суворов, святыней для наших сердец…Нынче время такое, великие войныПриближаются к нашим родным рубежам.Если Кульневы есть среди нас — мы спокойны,Значит, солнце победы завещано нам».

И по-юношески, говоря про разлуку,Резко дернув плечом и заплакав навзрыд,Вдруг, нагнувшись, целует он Кульневу руку.«Это я, как отцу… — тихо он говорит. —

Если б все могли жить так, как ты…                                               Всё — отчизне,Ничего для себя, ею — жить, ей — гореть,Не хватило б тогда и Гомеровой жизни,Чтоб героев таких в Илиаде воспеть…»

Вздрогнув, Кульнев смутился:                                        «К чему это, право?И сравненья излишни. Ты проще гляди…Ведь в боях сообща вырубали мы славу…»

В дверь стучат…                    «Кто пришел? Ерофеев?                                                               Входи».Входит старый фланкер. Взгляд его озабочен.«Как вы жили одни? Кто за вами ходил?»— «Да скучал без тебя, если молвить короче.Я на ленте медаль для тебя получил.

Славно ты там скакал да рубил ротозеев,—А подлекарь-молодчик фланкера сберег.Только что ты нарядный такой, Ерофеев?Что еще у тебя? Вот ведь… вроде серег».

— «Их мне друг подарил — вроде как покрасивше.Подарил, говорит, он их мне для красы».— «Нет, не станет красивым те серьги носивший —Для красы, милый друг, у гусара усы…

А уж прочее — попросту молвить — морока.Честью чист наш солдат… Ну, снимай-ка серьгу. —И промолвил потом, улыбнувшись широко: —Не грусти, Ерофеев, я, право, не лгу…

А теперь — за работу… Быстрей собирайся…Уезжаем с тобой — прямо маршем на юг…Миновала страда зимних вьюг Оровайса…Ну, Дениска, прощай… До свидания, друг…»

Он поднялся… Коснулся плечом перекладинЭтой старой избы — перегнивших досок.Рядом с низким Дениской казался громаден,Да и в самом-то деле, конечно, высок…

ЭПИЛОГ

СМЕРТЬ КУЛЬНЕВА

Год двенадцатый… Месяц июнь… НеспокойныЭти дни — перемены и смут времена…Финский, южный поход — это малые войны,А теперь наступает большая война.

Враг вступает в Россию. Большим полукругомНаступая, выходят его корпуса.Растянулась меж Вислою, Неманом, БугомАрьергардных тяжелых боев полоса.

Враг упорно идет к нашей грозной преграде,И по селам старинным набатов трезвон…Помню слово Давыдова об ИлиадеВ эти грозные дни наступающих войн.

«Честь и слава от веку — солдатская жатва».Над полями сражений в родной сторонеДа свершится Суворову данная клятваНыне в грозной, решающей судьбы войне…

И воспитанных им — от седых генераловДо седых трубачей — в этот час роковой,Как в былые года, снова битва скликала,И они откликались на голос родной.

Кульнев был в арьергарде, с прославленной частью,Прикрывавшей пути к Петербургу, на Псков…Он грядущей России отстаивал счастьеВ непрерывном труде арьергардных боев.

«Я с полком тут один. Бой тяжел арьергардный,До последнего драться, чтоб дать отойтиГлавным силам.                            Ведь близок тот полдень отрадный,Когда кончим отход, перережем путиИ сначала набегом, наездом и поискомБудем мучить врага,                                  после — выйдем вперед,И появится мститель пред вражеским войском —Защищающий родину русский народ».

…В этот день за Клястицею вражьи мортирыБили с часа того, как всходила заря.На гнедых жеребцах пронеслись кирасиры,По болоту французские шли егеря.

Тяжело отходить, и с коня он слезает…Повод дал Ерофееву… Тихо идет…Кто поверит, что Кульнев теперь отступает?Но получен приказ — неизбежен отход…

Тихо шел по дороге, насупленный, сгорбясь…«Что же, прямо сказать, ведь не всё решено.Еще выйду с полком я на вражеский корпусИ сомну в грозной рубке войска Удино…»

Бомба падает рядом… «Быстрей разрывайся,—Он сказал, отходя с Ерофеевым. — ВотВидишь, старый фланкер, потрудней ОровайсаЭто дело — ну, прямо без устали жмет…»

Он, прищурясь, смотрел… О, родная картина:Волчья ягода в мшанике топком растет,Впереди, за обрывом, по скату плотина,Низкорослая жимолость возле болот…

За широким оврагом бегут перелески.Небогатый лесок. Белым спинам березБудто зябко сейчас в ослепительном блеске,В ярких вспышках июльских мучительных гроз…

Разорвалось ядро… Яркий блеск над завалом…Черный дым над травой — и мгновенный разрыв.Ерофеев рванулся тогда к генералу,Чтоб спасти его, собственным телом прикрыв…

Опоздал… Взрыв… Что это? Оторваны ноги…Истекающий кровью, в примятой пылиОн обрубком сегодня лежит на дороге,Ставший издавна гордостью русской земли.

И лежит на спине он, беспомощный, строгий,Истекающий кровью…                                    О, кто перечтетВ этот день все его боевые дорогиОт финляндских снегов до балканских высот…

Молча сняв кивера, пред своим генераломВсе стояли в слезах.                             Он лежал недвижим.Вдруг открыл он глаза.                                     Странно, был не усталымИх стремительный блеск, а совсем молодым.

И лежит он в короткой походной шинели,В доломане простом…                                Из-за туч с высотыСолнце вышло на миг.                                 Луч скользнул.                                                      ЗаблестелиНа широкой груди ордена и кресты.Получил их в сраженьях за риск, за отвагу,И за каждый он кровью по капле платил.Этот вот                  дал Суворов когда-то                                                           за Прагу,Этот — с финской войны,                                   тот — в бою получил…

«Дети, я умираю…»                                 Все плачут угрюмо…«Ни клочка не отдайте родимой земли…Снять прошу ордена, чтобы враг не подумал,Что убит генерал…                            если б тело нашли…»

Вздох последний…                            И смерть…                                      Подошел Ерофеев,Снял кресты, ордена…                                  Положил на глазаСтертых два пятака…                           Пахло дымом, шалфеем…Мелкий дождь моросил…                                         Грохотала гроза…

И казалось, на миг распахнулись просторы.И обратно, под яростным свистом свинца,Поскакали тогда казаки и фланкеры —В арьергардном бою отомстить за отца.

О, беспамятство рубки! Сверкая клинками,Звонко тенькая пиками, рваться впередИ стремительной лавой скакать пред врагами,По оврагам, по мшанику ближних болот.

Ерофеев хранил вечный сон генерала…Тело Кульнева было накрыто плащом…Первый раз не в бою они оба… НасталоВремя нам горевать, вспоминая о нем.

«Что же, смерти такой разве ты прекословишь?Сам я стар, где-нибудь да подстрелят в бою.Без тебя разве жизнь будет, Яков Петрович?Только тело б отвезть мне в деревню твою…»

Не смешав своего боевого порядка,Кони мчались назад, чуть касаясь земли.Смолкли выстрелы. Стихла кровавая схватка.Возвращались гусары и песню вели;

             «Молодца мы потеряли,             Кульнева злодей убил,             Да зато и отчесали —             Дорого ты заплатил.             Сколько тысяч меж рядами             Ты своими не дочтешь,             Сколько саблями, штыками             На плечах ты ран несешь».

В грозный год его смерти, в заветную зиму,Отходили враги вдоль пылающих рощ,И опять довелось бивуачному дымуНад Клястицею стлаться в ненастную ночь,

И припомнили здесь все дороги герояОфицеры московских и тульских полков —От кровавых трудов арьергардного бояДо заветной поры авангардных боев.

На рассвете послали дозор по верховью,Напоили коней и на запад ушли,Честь отдавши ему, оросившему кровьюЭти топкие мшаники русской земли.

…Много лет пронеслось, но сейчас, если едешьВ летний пасмурный день из далеких краевПо дороге, ведущей из Полоцка в Себеж,Ты увидишь места этих грозных боев.

И услышишь тогда, как над зреющей рожью,На широких полях снова песня звучит,И поклонишься низко тому раздорожью,Где в бою арьергардном был Кульнев убит.

232. БЕЛОВЕЖСКАЯ ПОВЕСТЬ