Александр Блок - Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921

Поле битвы при Гастингсе

Аббат Вальдгэма тяжелоВздохнул, смущенный вестью,Что саксов вождь — король Гарольд —При Гастингсе пал с честью.

И двух монахов послал аббат, —Их Асгот и Айльрик звали, —Чтоб тотчас на Гастингс шли ониИ прах короля отыскали.

Монахи пустились печально в путь,Печально домой воротились:«Отец преподобный, постыла нам жизньСо счастием мы простились.

Из саксов лучший пал в бою,И Банкерт смеется, негодный;Отребье норманнское делит страну,В раба обратился свободный.

И стали лордами у насНорманны — вшивые воры.Я видел, портной из Байе гарцовал,Надев золоченые шпоры.

О, горе нам и тем святым,Что в небе наша опора!Пускай трепещут и они,И им не уйти от позора.

Теперь открылось вам, зачемВ ночи комета большаяПо небу мчалась на красной метле,Кровавым светом сияя.

То, что пророчила звезда,В сражении мы узнали.Где ты велел, там были мыИ прах короля искали.

И долго там бродили мы,Жестоким горем томимы,И все надежды оставили нас,И короля не нашли мы».

Асгот и Айльрик окончили речь;Аббат сжал руки, рыдая,Потом задумался глубокоИ молвил им, вздыхая:

«У Гринфильда Скалу ПевцовЛес окружил, синея;Там в ветхой хижине живетЭдит,  Лебяжья Шея.

Лебяжьей Шеей звалась онаЗа то, что клонила шеюВсегда, как лебедь; король ГарольдЗа то пленился ею.

Ее он любил, лелеял, ласкал,Потом забыл, покинул.И время шло, шестнадцатый годТеперь тому уже минул.

Отправьтесь, братья, к женщине той,Пускай идет она с вамиНазад на Гастингс — и женский взорНайдет короля меж телами.

Затем в обратный пускайтесь путь.Мы прах в аббатстве скроем, —За душу Гарольда помолимся все.И с честью тело зароем».

И в полночь хижина в лесуПредстала пред их глазами.«Эдит, Лебяжья Шея, встаньИ тотчас следуй за нами.

Норманнский герцог победил,Рабами стали бритты,На поле Гастингском лежитКороль Гарольд убитый.

Ступай на Гастингс, найди его, —Исполним наше дело, —Его в аббатство мы снесем,Аббат похоронит тело».

И молча поднялась Эдит,И молча пошла за ними.Неистовый ветер ночной играяЕе волосами седыми.

Сквозь чашу леса, по мху болотСтупала ногами босыми,И Гастингса меловой утесНаутро встал перед ними.

Растаял в утренних лучахПокров тумана белый,И с мерзким карканьем вороньеНад бранным полем взлетело.

Там на поле тела бойцовКровавую землю устлали,А рядом с ними в крови и пылиУбитые кони лежали.

Эдит, Лебяжья Шея, в кровьСтупала босою ногою,И взгляды пристальных глаз ееЛетели острой стрелою.

И долго бродила среди бойцовЭдит, Лебяжья Шея,И, отгоняя воронье,Монахи брели за нею.

Так целый день бродили они,И вечер приближался,Как вдруг в вечерней тишинеУжасный крик раздался:

Эдит, Лебяжья Шея, нашлаТого, кого искала.Склонясь, без слов и без слез онаК его лицу припала.

Она целовала бледный лоб,Уста с запекшейся кровью,К раскрытым ранам на грудиСклонялася с любовью.

К трем малым рубцам на плече егоОна прикоснулась губами, —Любовной памятью были они,Прошедшей страсти следами.

Монахи носилки сплели из ветвей,Тихонько шепча молитвы,И прочь понесли своего королиС ужасного поля битвы.

Они к Вальдгэму его несли.Спускалась ночь, чернея,И шла за гробом своей любвиЭдит, Лебяжья Шея.

Молитвы о мертвых пела она,И жутко разносилисьЗловещие звуки в глухой ночи.Монахи тихо молились.

«Весенней ночи прекрасный взор…»

Весенней ночи прекрасный взорТак кротко меня утешает:«Любовь обрекла тебя на позорИ вновь тебя возвышает».

На липе молодой поетТак сладко Филомела;Мне в душу песнь ее течет, —И, ширясь, душа запела.

«Люблю я цветок, но не знаю который…»

Люблю я цветок, но не знаю который;Томлюсь, грущу;Склонив в цветочный венчик взоры,Сердца ищу.

Благоухают цветы на склонеУгасшего дня;Ищу я сердца еще влюбленней,Чем у меня.

Поет соловей, и слышу в пеньиПодавленный стон.И плачу я, и он в томленьи,И я, и он.

«Все деревья зазвучали…»

Все деревья зазвучали,Гнезда все запели вместе —Кто ж, однако, капельмейстерВ этом девственном оркестре?

Или важный серый чибис?Он кивает носом вечно.Или тот педант, которыйВ тон кукует безупречно?

Или аист, — он серьезно,Как заправский дирижер,Длинной хлопает ногою,Направляя общий хор?

Нет, уселся капельмейстерВ сердце собственном моем,Чувствую, как такт он держит,Узнаю Амура в нем.

«В начале был лишь соловей…»

«В начале был лишь соловей,Он пел свое: цюкют! цюкют!С тех пор побеги трав нежней,Фиалки, яблони цветут.

Он клюнул в грудь себя, и вотТечет из красной раны кровь,Куст роз из крови той растет,Ему поет он про любовь.

Всех нас, лесных пернатых, здесьСроднил своею кровью он;По смолкнет розе песнь — и весьНаш лес на гибель обречен».

Так старый воробей твердитВ гнезде сынишке своему;На первом месте мать сидитИ от себя пищит ему.

Вот мастерица, хоть куда,Детей высиживать своих;Старик от скуки иногдаЗакону божью учит их.

«Весенней ночью, в теплый час…»

Весенней ночью, в теплый часТак много цветов народилось!За сердцем нужен глаз да глаз,Чтоб снова оно не влюбилось.

Теперь который из цветовЗаставит сердце биться?Велят мне напевы соловьевОт лилии сторониться.

«Ах, я слез любовных жажду…»

Ах, я слез любовных жажду,Жажду нежно-скорбных снов,И боюсь, что эту жаждуУтолю в конце концов.

Ах, небесной муке сладкойВновь любовь открыла путь,Яд любви проник украдкойВ неокрепнувшую грудь.

«Глаза весны синеют…»

Глаза весны синеютСквозь нежную траву.То милые фиалки,Из них букет я рву.

Я рву их и мечтаю,И вздох мечты моейПротяжно разглашаетПо лесу соловей.

Да, всё, о чем мечтал я,Он громко разболтал;Разгадку нежной тайныВесь лес теперь узнал.

«Мечтательно лилея…»

Мечтательно лилеяВзирает на небо из вод;Привет тоски любовнойЕй с неба месяц шлет.

Она свою головкуСтыдливо клонит к волнам —А бедный бледный мечтательУ ног ее уже там.

«Если только ты не слеп…»