Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Широко улыбнувшись, Танасе дочитал записку Мунтяну, и тщательно порвал ее. Если бы бумажка была не такой грязной, Константин, в соответствии с им же разработанной инструкцией, непременно съел бумажку… Инструкциями своими он очень гордился, и считал, что таких хороших, как в СИБе, больше нет ни в одной спецслужбе мира. Подчиненные поначалу ворчали, но потом привыкли к тому, что секретные документы необходимо съедать. Некоторые даже вошли во вкус: в отделе шифровальщиков, вспомнил Константин, был оригинал, который утверждал, что тонкая папиросная бумага отдает рисом, и очень вкусна, если ее слегка присыпать паприкой. Сам Танасе предпочитал черный, грубо молотый перец.
Встав из-за стола, Константин прошелся в угол кабинета, где за подзорной трубой был спрятан портрет президента России, Путина. Танасе преклонялся перед судьбой этого человека, и втайне надеялся, что рано или поздно повторит его путь.
— Чем черт не шутит? — спрашивал он себя. — Вдруг и я когда-нибудь стану президентом?
И понимал: станет. Кто, как не он, — человек, который вот — вот схватит опаснейшего террориста мира, — достоин крепко взять в свои мужественные руки руль тонущего корабля по названию Молдавия? Но это потом. А сейчас надо заняться делами.
Константин смахнул пыль с портрета, и спрятал его за трубу. Потом подумал, и решил перепрятать. Очень долго директор СИБ метался по своему кабинету, прижимая фотографию Путина к груди, пока его не осенило. Потолок! Конечно же, потолок. Константин залез на стул, и, достав из ящика маленький медицинский молоточек и тонкие гвоздики (обычно он пользовался этим во время допросов), приколотил портрет президента России к потолку. Получалось, что Путин смотрит на весь кабинет Танасе сверху.
— Это добрый знак, — прошептал Танасе, — что меня посетила такая хорошая идея.
Подмигнув коллеге, Танасе включил диктофон. Настало время ознакомиться со следующей прослушкой лейтенанта Петреску. На этот раз записывающее устройство установили у Сергея в кабинете, поэтому Танасе мог не опасаться, что запишут и Наталью. Привычно поморщившись, Константин прослушал песню группы «Гостья из будущего». Началась запись прослушки.
— Послушайте, Балан, вы же интеллигентный человек, — укоризненно говорил собеседнику Петреску.
Голос у лейтенанта был уставший, с удовлетворением отметил Танасе.
— А что я могу поделать? — хрипло забубнил человек, с которым беседовал лейтенант, и Константин узнал голос журналиста Дана, — Это не люди, а животные. В туалете они курят, на кухне, простите, гадят.
— Но это же не повод бить людей до потери пульса, — мягко увещевал Петреску.
— А что, — встревожился Балан, — у него пульс действительно пропал? Меня посадят в тюрьму?
— Нет, — заверил его Петреску, — на этот раз не посадят. Я считаю, что лучшая мера борьбы с преступлениями, это их профилактика. Но вам необходимо что-то менять в своей жизни. Вы слишком много пьете, у вас сдают нервы. Чего уж там, ни к черту у вас нервы.
— Это верно, — горько согласился Балан. — Кстати, лейтенант, моя соседка, ну, та, что балерина, еще раз просила передать вам огромную благодарность.
— А, ерунда, — отмахнулся Петреску, — вернемся к вам. Поймите, в этом районе вам не место. Здесь живут люмпены. Асоциальные личности. Еще немного, и вы станете таким же.
— Лейтенант, а позвольте спросить вас, что вы делаете в этом районе? Молодой, способный полицейский, из обеспеченной, насколько я знаю, семьи…
— Я знаю, что вы мне не поверите, как и никто не верит, но — я верю, что принесу здесь пользу.
— Ну, почему же не верить? По крайней мере, мне вы уже помогли, колонку вернули…
— Давеча в вашем доме отключали воду, — вспомнил Петреску.
— Да. А что?
— Я бы вас убедительно просил, — слова давались Петреску с трудом, слышно было, что он стесняется, — не выбрасывать отходы жизнедеятельности в целлофановых кульках из окна.
Наступила пауза. Танасе, согнувшись пополам, хлопал себя по ляжкам, и плакал от смеха.
— Простите, — неловко вымолвил Балан. — Я так понимаю, убеждать вас, что я, в отличие от остальных обитателей дома, так не поступаю, бессмысленно?
— Это вы меня простите. Конечно, бессмысленно. Просто кулек с теми самыми отходами вылетал из вашего окна как раз на крышу нашего служебного автомобиля.
— В человеке уживается высокое и низкое, лейтенант. Можно выбрасывать из окна дерьмо в пакете на улицу, и быть при этом святым, почти ангелом.
— Сомневаюсь, — сухо ответил прагматичный Петреску. — Весьма сильно.
На пленке послышался шорох. Балан встает на стул, догадался Танасе.
— Что это вы на стул взгромоздились? — подтвердил догадку Танасе лейтенант.
— Слушайте. Умоляю вас, слушайте меня, лейтенант, — с надрывом попросил Балан, и, шумно сопя, начал декламировать:
Я был счастлив с вами одинТолько разКажется,В Болгарии. Город Балчик,Где чайки рыбу рвутКривыми когтямиНа балках,Вспотевших от южнойСтрасти,Где горы слоятсяКак сыр,Обжигает ракия.Я был с вами счастливОдин только разКажется,Я был молод и выНе стары.На набережной,От любви посеревшей,Толпились разбитые корабли.Я был ваш Фитцджеральд,А вы — его сумасшедшей.Я был Хэмингуэй и Лорка,Вийон, и отчасти Гашек,Скажите, разве не странноЭтоПри антагонизме нашем?Мы ведь с вами совсем не похожи.Вы ведь худшее,Что у меня было,Когда полночь на ратушеБалчикаПростучало-звонило-отбило,Я отчаянно клеил болгарок,Заигрывал с официанткой.Вы сквозь лакричный вкусМастикиЛыбились — комедиантка.Помните день, когда змеиНа прибрежные камни вползали,В зубах у них были странныеРыбы-чудо,Глазами сверкали.Я вас ненавижу, но все жеСчастлив былС вами,Кажется,На заброшенном скользком молеВ городе у моря —Балчике…
— Что с вами? — осведомился лейтенант, — вам нехорошо?
— Да. Я всегда чуть волнуюсь, когда читаю свои стихи. Это стихотворение было издано в Бухаресте. 1996 год. Издательство «Конштиинца». Хорошие стихи?
— Отличные, — мягко согласился Петреску, — только вы слезьте со стула, пожалуйста.
— Ах, лейтенант, — расчувствовался Балан, — вы даже не подозреваете, в эпицентре каких событий находитесь. Вы — агнец на заклание. Все вас предали. Глядя на вас, я чувствую себя Иудой…
Танасе сжал кулаки. Неужели чертов болтун проговорится? К счастью, Петреску не отнесся к словам Балана серьезно.
— Вам лучше пойти домой и поспать, — выпроводил он Дана, — а то вы начинаете заговариваться. И последнее: никого в доме не бить, ладушки?
Диктофон замолк. Танасе протянул руку, чтобы выключить машинку, как послышались новые звуки. Константин закусил губу. Предчувствия его не обманули.
— Так вот где работает мой лейтенант, мой мужчина, мой мачо в кителе, — замурлыкал с пленки голос Натальи.
— Гм. Тебе сюда нельзя приходить, — негромко сказал Петреску, — это же грязный полицейский участок.
— Так вот где он служит, вот где не спит ночами, — не обращала на него внимания Наталья, — вот где я сейчас отдамся ему…
— С ума сошла? И вообще, ты вся какая-то искусственная. Ненатурально получается.
В этот момент Танасе даже почувствовал по отношению к лейтенанту некоторую симпатию. Но против Натальи не устоять, это Константин знал.
— Это я-то?! — Наталья улыбалась, это Танасе знал наверняка, как и знал, что в тот момент она прижималась к спине Петреску, — я-то, мой лейтенант… а-хм… как раз настоящая. Это все остальные ненастоящие какие-то. Все придуманное, все искусственное. И мы, если не будем откровенными, тоже куклами станем…
— Как это?
— А вот поверим, что вся эта ложь, — подушка на двоих, завтрак, беседы, — «что на работе было», «ах, какие родственники засранцы», «заведем детей? или лучше пока диван купим» — правда. Давай лучше просто трахаться… лейтенант…
Судя по звукам, Петреску почти сдался. Замок на двери кабинета щелкнул. Запираются, с ненавистью подумал Танасе.
— Значит, — голос Петреску дрогнул, — просто трахаться.
— Совершенно… верно… до чего дурацкий узел у тебя на галстуке…
— Дай сниму.
— Умница, лейтенант… зашевелился, мой страж порядка… так… ох.
— Где здесь застежка?
— Просто закатай… да… так.
— Мы, — лейтенант уже шумно дышал, — сходим с ума из-за твоих прихотей.
— Нет, лейтенант. Нет. Сегодня мы трахаемся. Просто трахаемся, и, причем, грязно ругаемся. Очень грязно трахаемся. Да, милый?
