Забава, Горыныч и Бова королевич - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

с богатырешкой Бовой отваживался

драться лишь самый смелый,

да и то, напрасно он это делал.

Потому как слухи ходили:

мол, Добрыня или Чурило

у принца в батюшках ходит.

Но кто слухи такие разносит,

тот без башки оставался.

Королевич на это смеялся

и отца обнимал покрепче,

а как станет обоим полегче,

так айда в шахматы биться!

Шут дворцовый тогда веселится,

кукарекает да кудахчет,

Забава Путятична плачет,

Настасья крестом вышивает,

а нянька младенца качает.

Вот такая идиллия в царстве.

Но сказывать буду, что дальше

в государстве нашем случилось.

Птица в оконце билась

и кричала: «Там горе снаружи,

богатырь на подмогу нужен!

Монгол потоптал всех татар,

татарчат же в войско прибрал».

Хм, с монголами драться

мы устали уже. Сбираться,

хошь не хошь, а надо.

Пока молод детина, бравады

в нём хоть отбавляй!

Поэтому, мать, собирай

сына в бой одного-одинёшенька.

Настасья ревёт, как брошенка,

Николай кряхтит, не верит птице:

«Ой, заманит его сестрица!»

Но кто родителей слушал,

тот щи да кашу кушал,

а наш в котомку копчёных свиней

и со двора поскорей!

* * *

А как вышел в чисто поле,

так от рождения горе

сгинуло всё как есть.

– Эй, монголка, ты здесь? —

расправил богатырь свои плечи,

протёр у копья наконечник

и пешком попёр по белу свету,

аукает врага, а того нету.

Забрёл в гнилую мрачную долину,

вымочил там ноги, руки, спину,

и в огромную яму провалился.

А как на ножки встал, так открестился

от него мир прошлый да пропащий.

Будущее стеной встало: «Здравствуй,

проходи, посмотри на наше лихо,

только это, веди себя тихо».

Отряхнулся Бова, в путь пустился,

на машины, на дома глядел. Дивился

как одеты странно горожане,

каждого глазами провожает:

– Почему же на меня

никто не смотрит,

по другому я одет, походно? —

удивляется детина богатырска. —

А от вони уж не дышит носопырка!

Ой, не знал королевич, не ведал,

что он «Дурак-театрал пообедал

и из кафе идёт в свою театру», —

так прохожие думали. Обратно

захотелось в прошлое вояке,

страшно ему стало, чуть не плакал.

Машины, дома, вертолёты,

ни изб, ни коней, ни пехоты,

лишь одна бабуля рот раскрыла:

«Никак Иван? А я его забыла!»

Плюнул богатырь и открестился.

Белый свет в глазищах помутился,

и пошёл в пекарню наш вояка:

– Дайте хлебушка, хочу, однако.

Удивились пекари, но хлеб подали,

и как кони, в спину Бове ржали:

– Эй артист, а где твоя театра?

– Домой хочу, верни меня обратно,

добрый хлебопёк, я заблудился.

Там у нас леса, поля. Глумился

монгол над бабами долго,

на него я и шёл вдоль Волги.

Не поверили хлопцы Бове:

– Иди-ка ты, дружище, в чисто поле,

там родноверы пляшут,

реконструкторы саблями машут,

ты от них, по ходу и отбился.

Королевич с булочной простился,

поклонился ей тридцать три раза.

Пекари аж плюнули: «Зараза!»

И пошёл богатырь в чисто поле,

там с радостью приняли Бову,

хоровод вокруг него водили,

саблями махали, говорили:

– Ты откуда такой былинный?

Меч у тебя дюже длинный,

да и не в меру острый,

держи деревянный, будь проще!

Поглядел богатырь на это дело,

меч деревянный взял и всех уделал!

Крутой горкой ратников сложил

да дальше свой путь продолжил.

«Странно как-то все», – подумал

и меч булатен вынул

из ножен на всякий случай.

А на небе сгущались тучи —

«птицы» чёрные надвигались,

королевичу в рупор кричали:

– Без сопротивления, парень,

руки за голову!

Вдарил

богатырь бегом с этого места.

Сколько бежал неизвестно,

но подбежал к замшелой избушке,

где жила не старая старушка.

– Спрячь меня, бабка, скорее,

а то вороньё одолеет!

– Ты, воин, чего-то попутал,

тайга кругом. Чёрт тут плутал,

да и тот, поди, заблудился.

Ты случаем мне не приснился?

– Я богатырь королевич Бова.

– А я Агафья Лыкова, будем знакомы.

Отдохни да иди отсюда лесом,

сама тут прячусь от прогресса,

но он проклятый меня находит:

то и дело сюда приходят

учёные да спасатели,

геологи иль старатели.

Нахмурился богатырь, сказал:

– В какой же мир я попал?

Всё чудно, ни изб, ни пехоты,

телеги сами бегут и в небе эти…

– Вертолёты! —

Агафья ему подсказала. —

Ну, об этом и я не знала,

а изб у нас было много,

насчёт пехоты не помню что-то.

Сама давно в миру я не живала,

что там и как уже позабыла.

– Значит, мы с тобой, бабуля,

с одной сказки?

– Нет, мой милый, не строй глазки!

Тебе одному в своё царство

как-нибудь надо верстаться.

Я ведь здешняя, живая,

ты ж весь светишься. Не знаю

как тебя обратно и вернуть.

Надо б мне немного отдохнуть, —

и тут же старушка уснула.

Печурка тихонько вздохнула

и шепнула богатырю:

– Прыгай в меня, помогу!

– В огонь?

– Да прям в кострище,

а как станешь ты пепелищем,

так в сказку свою и вернёшься.

– Ай, жизнь не мила! – берётся

королевич за дверцу печи

и в пекло прыгает! Не кричи,

сгорел богатырь дотла.

Тут проснулась Агафья, сама

дровишек в печурку подкинула

да вслед за служивым и сгинула.

Искали с тех пор Агафью:

– Нет её, сгинула нафиг! —

геологи хмуро кивали.

Журналисты статейки писали:

«Лыкова свет Агафья

съела весь ей подаренный трафик».

Но людям до этого не было дела,

они на работе ели

свои с колбасой бутерброды

и думали о пехоте,

о машинах, домах, вертолётах,

о дальних военных походах.

* * *

Герои ж наши приземлились в царство,

где вовсе не знали барства,

и не было этих … людей.

Проникли они в мир зверей.

Там медведи сидели на троне,

ёлки тоже считались в законе

и издавали указы:

«На ёлки, ели не лазить!»

К ним лисы ходили с подносами

с очень большущими взносами:

медок несли и колышки —

вокруг елей ставить заборишки.

А зайцы так низко кланялись,

что их глаза землёй занялись:

всех жучков вокруг ёлок вывели

и листву опавшую вымели.

Ай да хорошее было то царство!

Про людское писали барство

длинные мемуары:

«Жили людишки, знаем,

но было дело, вооружились,

сами с собой не сдружились

и прахом пошли, рассыпались!

А мы от их смрада одыбались

и закон подписали дружно:

люд дурной нам больше не нужен!»

* * *

Ну так вот, богатырь огляделся,

на старушку покосился, отвертелся:

– Ты ж гутарила, что не из сказки?