Александр Пушкин - Евгенiй Онѣгинъ

VI.

Въ свою деревню въ ту же поруПомѣщикъ новый прискакалъ,И столь же строгому разборуВъ сосѣдствѣ поводъ подавалъ.По имени Владиміръ Ленскій,Съ душою прямо Геттингенской,Красавецъ, въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ,Поклонникъ Канта и поэтъ.Онъ изъ Германіи туманнойПривезъ учености плоды:Вольнолюбивыя мечты,Духъ пылкій и довольно странный,Всегда восторженную рѣчьИ кудри черныя до плечъ.

VII.

Отъ хладнаго разврата свѣтаЕще увянуть не успѣвъ,Его душа была согрѣтаПривѣтомъ друга, лаской дѣвъ.Онъ сердцемъ милый былъ невѣжда;Его лелѣяла надежда,И міра новый блескъ и шумъЕще плѣняли юный умъ.Онъ забавлялъ мечтою сладкойСомнѣнья сердца своего.Цѣль жизни нашей для негоБыла заманчивой загадкой;Надъ ней онъ голову ломалъ,И чудеса подозрѣвалъ.

VIII.

Онъ вѣрилъ, что душа роднаяСоединиться съ нимъ должна;Что, безотрадно изнывая,Его вседневно ждетъ она;Онъ вѣрилъ, что друзья готовыЗа честь его принять оковы,И что не дрогнетъ ихъ рукаРазбить сосудъ клеветника;Что есть избранныя судьбою. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IX.

Негодованье, сожалѣнье,Ко благу чистая любовь,И славы сладкое мученьеВъ немъ рано волновали кровь.Онъ съ лирой странствовалъ на свѣтѣ;Подъ небомъ Шиллера и Гете,Ихъ поэтическимъ огнемъДуша воспламенилась въ немъ.И Музъ возвышенныхъ искуства,Счастливецъ, онъ не постыдилъ;Онъ въ пѣсняхъ гордо сохранилъВсегда возвышенныя чувства,Порывы дѣвственной мечтыИ прелесть важной простоты.

X.

Онъ пѣлъ любовь, любви послушный,И пѣснь его была ясна,Какъ мысли дѣвы простодушной,Какъ сонъ младенца, какъ лунаВъ пустыняхъ неба безмятежныхъ,Богиня тайнъ и вздоховъ нѣжныхъ.Онъ пѣлъ разлуку и печаль,И нѣчто, и туманну даль,И романтическія розы;Онъ пѣлъ тѣ дальныя страны,Гдѣ долго въ лоно тишиныЛились его живыя слёзы;Онъ пѣлъ поблеклый жизни цвѣтъ,Безъ малаго въ осьмнадцать лѣтъ.

XI.

Въ пустынѣ, гдѣ одинъ ЕвгенійМогъ оцѣнить его дары,Господъ сосѣдственныхъ селенійЕму не нравились пиры;Бѣжалъ онъ ихъ бесѣды шумной.Ихъ разговоръ благоразумнойО сѣнокосѣ, о винѣ,О псарнѣ, о своей роднѣ,Конечно не блисталъ ни чувствомъ,Ни поэтическимъ огнёмъ,Ни остротою, ни умомъ,Ни общежитія искуствомъ;Но разговоръ ихъ милыхъ женъГораздо меньше былъ уменъ.

XII.

Богатъ, хорошъ собою, ЛенскійВездѣ былъ принятъ какъ женихъ:Таковъ обычай деревенскій;Всѣ дочекъ прочили своихъЗа полурусскаго сосѣда;Взойдетъ ли онъ — тотчасъ бесѣдаЗаводитъ слово сторонойО скукѣ жизни холостой;Зовутъ сосѣда къ самовару,А Дуня разливаетъ чай,Ей шепчутъ: «Дуня, примѣчай!»Потомъ приносятъ и гитару:И запищитъ она (Богъ мой!):Приди въ чертогъ ко мнѣ златой!...12

XIII.

Но Ленскій, не имѣвъ конечноОхоты узы брака несть,Съ Онѣгинымъ желалъ сердечноЗнакомство покороче свесть.Они сошлись: волна и камень,Стихи и проза, ледъ и пламеньНе столь различны межъ собой.Сперва взаимной разнотойОни другъ другу были скучны;Потомъ понравились; потомъСъѣзжались каждый день верхомъ,И скоро стали неразлучны.Такъ люди — первый каюсь я —Отъ дѣлать нечего — друзья.

XIV.

Но дружбы нѣтъ и той межъ нами;Всѣ предразсудки истребя,Мы почитаемъ всѣхъ — нулями,А единицами — себя;Мы всѣ глядимъ въ Наполеоны;Двуногихъ тварей милліоныДля насъ орудіе одно;Намъ чувство дико и смѣшно.Сноснѣе многихъ былъ Евгеній;Хоть онъ людей конечно зналъ,И вообще ихъ презиралъ;Но правилъ нѣтъ безъ исключеній:Иныхъ онъ очень отличалъ,И вчужѣ чувство уважалъ.

XV.

Онъ слушалъ Ленскаго съ улыбкой:Поэта пылкій разговоръ,И умъ, еще въ сужденьяхъ зыбкой,И вѣчно вдохновенный взоръ —Онѣгину все было ново;Онъ охладительное словоВъ устахъ старался удержать,И думалъ: глупо мнѣ мѣшатьЕго минутному блаженству;И безъ меня пора придетъ;Пускай покамѣстъ онъ живетъДа вѣритъ міра совершенству;Простимъ горячкѣ юныхъ лѣтъИ юный жаръ, и юный бредъ.

XVI.

Межъ ними все раждало спорыИ къ размышленію влекло:Племенъ минувшихъ договоры,Плоды наукъ, добро и зло,И предразсудки вѣковые,И гроба тайны роковыя,Судьба и жизнь въ свою чреду,Все подвергалось ихъ суду.Поэтъ въ жару своихъ сужденійЧиталъ, забывшись, между тѣмъОтрывки сѣверныхъ поэмъ;И снисходительный Евгеній,Хоть ихъ не много понималъ,Прилѣжно юношѣ внималъ.

XVII.

Но чаще занимали страстиУмы пустынниковъ моихъ.Ушедъ отъ ихъ мятежной власти,Онѣгинъ говорилъ объ нихъСъ невольнымъ вздохомъ сожалѣнья.Блаженъ, кто вѣдалъ ихъ волненьяИ наконецъ отъ нихъ отсталъ;Блаженнѣй тотъ, кто ихъ не зналъ,Кто охлаждалъ любовь разлукой,Вражду злословіемъ; поройЗѣвалъ съ друзьями и женой,Ревнивой не тревожась мукой,И дѣдовъ вѣрный капиталъКоварной двойкѣ не ввѣрялъ!

XVIII.

Когда прибѣгнемъ мы подъ знамяБлагоразумной тишины,Когда страстей угаснетъ пламя,И намъ становятся смѣшныИхъ своевольство, иль порывыИ запоздалые отзывы: —Смиренные не безъ труда,Мы любимъ слушать иногдаСтрастей чужихъ языкъ мятежныйИ намъ онъ сердце шевелитъ;Такъ точно старый инвалидъОхотно клонитъ слухъ прилѣжныйРасказамъ юныхъ усачей,Забытый въ хижинѣ своей.

XIX.

За то и пламенная младостьНе можетъ ничего скрывать:Вражду, любовь, печаль и радость,Она готова разболтать.Въ любви считаясь инвалидомъ,Онѣгинъ слушалъ съ важнымъ видомъ,Какъ, сердца исповѣдь любя,Поэтъ высказывалъ себя;Свою довѣрчивую совѣстьОнъ простодушно обнажалъ.Евгеній безъ труда узналъЕго любви младую повѣсть,Обильный чувствами расказъ.Давно не новыми для насъ.

XX.

Ахъ, онъ любилъ, какъ въ наши лѣтаУже не любятъ; какъ однаБезумная душа поэтаЕще любить осуждена:Всегда, вездѣ одно мечтанье,Одно привычное желанье,Одна привычная печаль!Ни охлаждающая даль,Ни долгія лѣта разлуки,Ни музамъ данные часы,Ни чужеземныя красы,Ни шумъ веселій, ни наукиДуши не измѣнили въ немъ,Согрѣтой дѣвственнымъ огнемъ.

XXI.

Чуть отрокъ, Ольгою плѣненный,Сердечныхъ мукъ еще не знавъ,Онъ былъ свидѣтель умиленныйЕя младенческихъ забавъ;Въ тѣни хранительной дубравыОнъ раздѣлялъ ея забавы,И дѣтямъ прочили вѣнцыДрузья-сосѣди, ихъ отцы.Въ глуши, подъ сѣнію смиренной,Невинной прелести полна,Въ глазахъ родителей, онаЦвѣла какъ ландышъ потаенный,Незнаемый въ травѣ глухой,Ни мотыльками, ни пчелой.

XXII.

Она поэту подарилаМладыхъ восторговъ первый сонъ,И мысль объ ней одушевилаЕго цѣвницы первый стонъ.Простите, игры золотыя!Онъ рощи полюбилъ густыя,Уединенье, тишину,И ночь, и звѣзды, и луну —Луну, небесную лампаду,Которой посвящали мыПрогулки средь вечерней тмы,И слезы, тайныхъ мукъ отраду....Но нынѣ видимъ только въ нейЗамѣну тусклыхъ фонарей.

XXIII.