Михаил Ромм - Четыре птицы

Улыбка грешницы

И осуждение, и кара —

Какая это чепуха

Пред обаянием кошмара

И вожделенностью греха.

Прелестной грешницы улыбка —

Небрежный ангельский лубок,

Такой таинственный и зыбкий,

Как сладкое движенье ног.

И не грешу уже, не каюсь,

Не приклоняюсь, не молюсь —

Я, точно сахар, растворяюсь,

Шипенью жизни отдаюсь.

На Волге

Ты выбираешь полубога —

Он молод, крепок и красив.

И выбор твой, подумав строго,

Естественен и справедлив…

А мне отсыпано сверх края

От ночи радостных даров:

Следить, как баржи проплывают,

Кормить нахальных комаров,

Где опрокинутые звёзды

Над огоньками за рекой

Рассеивают тёплый воздух,

Как будто говорят со мной.

И вовсе это не проклятье,

А просто – жизни колея.

Не для меня твои объятья,

Зато Вселенная – моя!

Монета

Когда мы впервые с тобой обнялись

В ночи уходящего лета –

Как будто бы две половинки слились

Разломленной древней монеты.

Как будто бы время для нас истекло

Раздельного существованья.

Нам холодно было, а стало тепло,

И кто бы свиданьем назвать это смог,

Ошибкой, любовной напастью?

Дворовые кошки собрались у ног –

Куклы

Куклы женщин – опарыши в биомассе,

Они знают цель, марафет наводят,

Они сами растут и ресницы красят,

Грузят в память звуки простых мелодий.

Как одна по лекалу, и все – принцессы!

Куклы женщин развозят на Мерседесах.

На потеху господ, что сегодня в силе, —

Смысл игрушек в том, чтобы их купили.

Для них счастье – дом, где внизу детины

Со свиным прищуром и вонью псины.

Счастье – жить безбедно, листать журналы,

Обсуждать с подружками сериалы,

Иногда целуя в свиные рыльца

Своих толстых боссов, своих кормильцев.

Море, яхты, солнце, всё это будет,

Но владельцы кукол, и те – не люди.

В магазине, в офисе, на тусовке,

Да, не люди вовсе, а заготовки:

Те кусочки глины, что вниз упали,

При созданьи Адама, тогда, в начале,

Прихватив случайно с собой немного,

От Святого Духа, живого Бога.

Расползлись по шару и расплодились,

И в обличье божие нарядились.

А кусочкам глины, ну что им надо?

Ухватить, продать, отгрузить со склада.

Дальний звук трубы их порой тревожит,

Но неспящих он разбудить не может.

Ни открыть глаза, ни вернуться к свету,

Ни отдать души – её просто нету.

Остается им набивать утробу,

И на нас смотреть с затаённой злобой.

Только всё – неправда. И те, и эти

Обитают со мной на одной планете.

Также плач их тих, иногда болеют,

Нет внедрённых в них марсиан на шее.

Различить нас в зеркале не сумею,

И чем ближе сходство – тем всё страшнее.

Полюбил я принцессу

Полюбил я принцессу волшебной страны

И коварными чарами замуж сманил.

До того эти хитрые чары сильны,

Что и сам я поверил, мол, буду ей мил.

Но когда я играю кудрями её,

А она свои грустные песни поёт,

Всё же помню: украдено счастье моё,

И когда-нибудь одурь спадёт.

Принц прекрасный прискачет на белом коне

И разбудит её поцелуем,

Потому-то не спится, проклятому, мне,

Оттого я ночами тоскую.

К счастью, в жизни так редок счастливый конец —

Принцев разве на всех напасёшься?

Вот сижу я на кухне и ем огурец,

Жду, когда с магазину вернёшься.

Близость

Проникновенье в глубину,

Проникновенье

Двух тел, узнавших тишину,

Соединенья.

Четырёхруким существом,

Изгибом, тенью,

Став мотыльком, став божеством

И став растеньем.

Всё лишнее отбросив прочь,

Всё сделав бывшим.

Мы возвратимся в эту ночь,

И мы услышим.

Как медленно, чуть погодя,

В часах, по кругу,

Зубцы сливаются, входя

На миг друг в друга.

Недоступное мягко в ладони ложится

Недоступное мягко в ладони ложится

Сгустком света, проникшим сквозь тьму,

И трепещет в руках, словно тёплая птица —

Вся полёт, вся изгиб, неподвластный уму.

Сладкий шёпот мечты, летний шорох зарницы,

Наполняющий лёгкие юной грозой,

Это может привидеться или присниться,

Кожи бархат горячий и шёлк ледяной.

Но как сорванный парус трепещет одежда,

Сумасшедшее сердце стучит.

В лунном море внезапном, в покое безбрежном,

Точно реки, сливаются двое в ночи.

Осенний парк

И снова тем парком осенним

Мы, за руки взявшись, бредём,

Блуждаем в тропинок сплетенье,

Мечтая остаться вдвоём.

Но хитрые их повороты

Выводят нас к людям опять,

Как будто насмешливый кто-то

Никак нас не хочет понять.

Тепло – две расстегнутых куртки,

Соединенных внахлёст,

И сыплются жёлтые шкурки —

Засохшие листья берёз.

Шурша, как по своду палатки,

Вдоль складок скользнув, упадут.

В объятья томительно-сладких

Прозрачных осенних минут.

Жёлтые пушистые цветы

Жёлтые пушистые цветы

На пригорке солнечном в апреле.

Помню я, как улыбалась ты,

Помню, как глаза твои блестели.

Я был пьян той бешеной весной

В нашем общем головокруженье.

Тем, что стало для меня судьбой,

Для тебя – недолгим приключеньем.

Наша связь прервалась навсегда,

Да ещё хлестнула на прощанье.

Я ещё не понимал тогда:

Это дар – такое наказанье.

Обжигает сердце та же плеть,

Двадцать лет в душе весенний ветер.

Говорите – «Нет любви на свете»?

Я могу вас только пожалеть.

Скамейка

Скамейка кружилась от пары бокалов,

И было так сладко хотеть и не сметь,

И летнее небо над нами сплетало,

Из лучиков звёздных дрожащую сеть.

И сеть, нас запутав, соединила,

Прижала друг к другу, и руки сплелись.

И взгляд твой наполнился нежною силой,

Как будто смотрела вся звёздная высь.

С тех пор испытал я не много, а слишком

И бед и чудес, хоть в коробки пакуй.

Но всё же остался он – в памяти вспышкой —

Тот первый, единственный наш, поцелуй

маршрутка

У отеля пустынно и жутко,

Гаснут вывески мелких бистро,

Ждет своих пассажиров маршрутка,

У закрытого на ночь метро.

И маршрутке всё грезится яркий

Надоевший навязчивый сон,

Как помчится по тёмному парку,

Торопясь в твой далёкий район;

Как проедет дорогой знакомой

И уже через сорок минут

Остановится прямо у дома,

Где горит твоих окон уют.

Где сопит наша дочка в кроватке,

Одеяло во сне теребя,

И ты смотришь в окошко украдкой,

А твой муж обнимает тебя.

Сумерки

Сумерки, сумерки, сумерки,

Оранжевые фонари —

Свечи в декабрьском сумраке —

Вечное жженье внутри.

Встречи-воспоминания —

Тёмное, сладкое – «мы»,

Сдержанное обещание

В запахе новой зимы.

Счастье обетованное —

Не воплощено вдвоём.

Юность моя несказанная,

Горькое счастье моё.

Оленёнок

Вы мне – о политике умные речи,

А голос Ваш нежен и сладок.

Хочу обнимать Ваши тонкие плечи,

Касаться руками лопаток.

Расставил силки я и сети,

Звериные принял повадки,

А Вы о серьёзном предмете:

О Риме эпохи упадка.

И что же? Мой друг, Оленёнок,

Ведь мне уж пятый десяток,

А Вы ещё просто ребенок,

И крылышки между лопаток!

К портрету юной Лолиты

Хрупкий женственный мальчик —

Девчонка с короткою стрижкой

Демонической грезой, растлевающей ум,

Этот ангел, что кажется глупой малышкой,

Не Лолита – скорбящая Улялум.

Это имя весны, что течёт между пальцев —

Недоступно-желанной и юной весны

В суете валентиновых зайцев,

Ускользающей в мёртвые сны.

Сны, где чахнет на окнах герань,

Где извёлся несчастный отец,

И Лолита – вульгарная дрянь,

Матерится и жрёт леденец.

Прогулка

Выпью пива из горлышка в тёмном дворе,

Где склонились поблекшие звезды.

И кому рассказать о моём сентябре?

Рано в морг, а любить уже поздно!

Седина в бороде, а под рёбрами бес,

И всё по фигу этому чёрту.

Вдруг посыплется счастье в ладони с небес,

Разрывая на вздохе аорту.

Так смеётся судьба. В паутине долгов,

В липких нитях вишу я, как муха.

Бросить всё и бежать? Не могу, не готов,

Не хватает присутствия духа.

Ведь не деньги, а жизнь – мой неслабый «должок»,

И на всех векселях – бескорыстье!

Мне оставлено небо, да пива глоток,

Да шуршащие осенью листья.

Наш роман длинною в поцелуй

Наш роман длинною в поцелуй,

Влажный блеск миндалевидных глаз,

На стекле автобуса рисуй,

Эту тайну в профиль и анфас.

Где-то тихий ангел пролетел

В райский сад за окнами тюрьмы,

Когда близость душ на близость тел,

На мгновенье поменяли мы.

На мгновенье нам открылся сад,

И без вёсел в лодке по реке,