Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений
Что в поэтическом мире Апухтина противостоит, что может противостоять жестокости жизни, в которой человек обречен на «сомненья, измены, страданья»? Прежде всего – память. Пожалуй, можно говорить об особом типе апухтинских элегий – элегии-воспоминании («О Боже, как хорош прохладный вечер лета…», «Над связкой писем», «Прости меня, прости!», «Когда в душе мятежной…») У апухтинского лирического героя главное в жизни – счастье, радость, взаимная любовь – обычно в прошлом. Наиболее дорого, близко то, что уже ушло, что отодвинуто временем. Событие или переживание, став прошлым, отделенное временной дистанцией, становится герою Апухтина понятнее и дороже. Так, лирический герой стихотворения «Гремела музыка…», только оказавшись вдали от «нее», оглянувшись, так сказать, на их встречу, которая уже в прошлом, понял (как господин NN, герой тургеневской «Аси») главное:
О, тут я понял всё, я полюбил глубоко,Я говорить хотел, но ты была далеко…
Герой Апухтина очень чувствителен к грузу времени: «Я не год пережил, а десятки годов» («На Новый год»). Но память не подвластна времени, и искусство в этом – ее главный союзник. Об этом прямо сказано в стихотворении «К поэзии»:
Нам припомнятся юные годы,И пиры золотой старины,И мечты бескорыстной свободы,И любви задушевные сны.
Пой с могучей, неслыханной силой,Воскреси, воскреси еще разВсё, что было нам свято и мило,Всё, чем жизнь улыбалась для нас!
Одна из главных претензий Апухтина к современной жизни – он судит ее, как правило, не в социальном, а нравственном плане, – в ней недооценивается или даже опошляется высокое искусство. Пример тому – оперетта «Маленький Фауст», в которой гетевская героиня оказывалась кокоткой:
Наш век таков. – Ему и дела нет.Что тысячи людей рыдали над тобою,Что некогда твоею красотоюБыл целый край утешен и согрет.
(«К Гретхен»)Но и надежды на нравственное возрождение связаны с искусством. Наибольшей силой воздействия из всех видов искусства обладает театр. Об этом – стихотворение «Памяти Мартынова». Искусство великого артиста способно было разбудить души, как говорил Гоголь, «задавленные корой своей земности».[43]
Все зрители твои: и воин, грудью смелойТворивший чудеса на скачках и бегах,И толстый бюрократ с душою очерствелойВ интригах мелких и чинах,
И отрок, и старик… и даже наши дамы,Так равнодушные к отчизне и к тебе,Так любящие визг французской модной драмы,Так нагло льстящие себе, –
Все поняли они, как тяжко и обидноСтрадает человек в родимом их краю,И каждому из них вдруг сделалось так стыдноЗа жизнь счастливую свою!
Но современный человек так погружен в суетные интересы дня, что даже великое искусство может возродить его душу лишь на «миг один»:
Конечно, завтра же, по-прежнему бездушны,Начнут они давить всех близких и чужих.Но хоть на миг один ты, гению послушный,Нашел остатки сердца в них!
Мир театра был близок и дорог Апухтину. Об Апухтине – страстном театрале – рассказывали мемуаристы.[44] В этих воспоминаниях он предстает не только как внимательный, квалифицированный зритель, но и как человек, реагирующий на представление очень эмоционально, способный буквально разрыдаться на потрясшем его спектакле. Дружба с актерами, участие в любительских спектаклях – все это не могло не отразиться в его творчестве.
Театр – постоянная тема Апухтина, ей посвящен целый ряд его стихотворений: «В театре» («Часто, наскучив игрой бесталанною…»), «М-me Вольнис», «Мы на сцене играли с тобой…», «Мне было весело вчера на сцене шумной…», «Актеры», «В театре» («Покинутый тобой, один в толпе бездушной…»), «Публика (Во время представления Росси)». В решении этой темы Апухтин использует традиционное сравнение: жизнь есть театр. Мотив лицедейства, маски, театральной игры объединяет поэзию и прозу Апухтина. Стихотворение «Актеры» построено на уподоблении жизни театру. Но не тому театру, где, как потом скажет Блок, от «истины ходячей» всем станет «больно и светло» («Балаган»), а театру как лицедейству, когда за внешней праздничностью скрывают убогую и безнравственную суть жизни. Дело для Апухтина не только в том, что маска, игра какой-то роли – признак лицемерия, неискренности. Для писателя не менее важен другой смысл мотива: человек в маске проживает не свою, чужую жизнь.
Вот вышли молча и дрожим,Но оправляемся мы скороИ с чувством роли говорим,Украдкой глядя на суфлёра.
(«Актеры»)Лирический герой Апухтина больше всего мучается одним – загадкой любви. В лирическом мире Апухтина – это главный вопрос жизни. Недаром известный критик рубежа веков А. Л. Волынский назвал свою статью об Апухтине «Певец любви».[45]
Любовь у Апухтина таинственна, стихийна и дисгармонична.
Она меня лишила верыИ вдохновение зажгла,Дала мне счастие без мерыИ слезы, слезы без числа.
(«Любовь»)Очень часто любовь у Апухтина это – говоря тютчевским языком – «поединок роковой». Точнее, Апухтин очень подробно, психологически убедительно раскрывает отношения, которые можно назвать завершившимся поединком, потому что один из двоих (чаще «он», реже «она») оказался в роли побежденного, подчиненного, зависимого:
Не званная, любовь войдет в твой тихий дом,Наполнит дни твои блаженством и слезамиИ сделает тебя героем и… рабом.
(«Когда в объятиях продажных замирая…»)Апухтин охотно прослеживает развитие чувства, когда зависимость от другого человека оборачивается утратой воли, рабским подчинением. Но даже в этих мучительных и для постороннего глаза унизительных отношениях герой Апухтина может находить и находит радость. Вот удивительное по своей емкости и убедительности выражение этого чувства (на сей раз речь идет о женщине):
Она отдаст последний грош,Чтоб быть твоей рабой, служанкой,Иль верным псом твоим – Дианкой,Которую ласкаешь ты и бьешь!
(«Письмо»)Может быть, самое существенное в том, что и такая любовь в мире Апухтина не может унизить человека. Любовь у него всегда – знак живой души, души, поднятой над обыденностью. В поэзии Апухтина, как позже у Блока, «только влюбленный имеет право на звание человека» («Когда вы стоите на моем пути…»). Герой Апухтина, словно чеховская Раневская, всегда «ниже любви», находится в ее власти, беззащитен перед чувством любви, и в этом необходимая мера его человечности. Ни победить, ни избыть такого чувства герой Апухтина не может: «Недуг неизлечим». Одно стихотворение его начинается словами: «Я ее победил, роковую любовь», а заканчивается так:
Против воли моей, против воли твоейТы со мною везде и всегда!
Это любовь-страсть, если вспомнить известную классификацию Стендаля. Чувство, которое живет как бы независимо от человека, от его воли, нравственного чувства. Такую любовь имеет в виду герой повести «Дневник Павлика Дольского», когда говорит: «Если бы действительно существовало царство любви, какое бы это было странное и жестокое царство! Какими бы законами оно управлялось, да и могут ли быть какие-нибудь законы для такой капризной царицы?»
В поэме «Год в монастыре» (1883) пунктиром намечена традиционная для апухтинских героев канва поступков и переживаний: короткое счастье взаимной любви, потом «обидный мелочный разлад», его рабская зависимость от нее, попытка его освободиться от этого чувства, найти смысл жизни в религии, тщетность этой попытки, бегство из монастыря по первому зову обожаемой женщины – накануне пострижения в монахи. В свое время С. А. Венгеров назвал эту поэму «апофеозом бессилия».[46] Думается, что это односторонняя оценка; зависимость героя от «мирской» жизни, его земная любовь – свидетельство неугасших сил души.
А. Л. Волынский справедливо заметил: «Как поэт любви Апухтин проще, искреннее и задушевнее многих других поэтов современности».[47] В лучших своих вещах он умел сказать о любви – в том числе и о любви гибельной, опустошающей – просто и сильно:
Не стучись ко мне в ночь бессонную,Не буди любовь схороненную,Мне твой образ чужд и язык твой нем,Я в гробу лежу, я затих совсем…
(«Памяти прошлого»)Апухтинскому герою ведомо эгоистическое, даже злое начало в любви – в любви, которая сродни ненависти, – но тем ценнее, что его любовь может подняться, возвыситься (через муки и страдание) до любви-поклонения, любви нравственно просветленной:
