Константин Вагинов - Стихотворения и поэмы
Слава тебе Аполлон, слава!.
Слава тебе Аполлон, слава!Сердце мое великой любовью полноВот я сижу молодой и рокочут дубравыЗреют плоды наливные и день голосит!
Жизнь полюбил не страшны мне вино и отравыДень отойдет вечер спокойно стучит.Слабым я был но теперь сильнее быка молодогоДевушка добрая тут, что же мне надо еще!
Пусть на хладных брегах взвизгах сырого закатаГород погибнет где был старцем беспомощным яСнял я браслеты и кольца, не крашу больше ланитыПо вечерам слушаю пение муз.
Слава, тебе Аполлон слава!Тот распятый теперь не придетЕсли придет вынесу хлеба и сыраСлабый такой пусть подкрепится дружок.
Под рожью спит спокойно лампа Аладина
Под рожью спит спокойно лампа Аладина.Пусть спит в земле спокойно старый мир.Прошла неумолимая с косою длиннойСейчас наверно около восьми.
Костер горит. Узлы я грею пальцев.Сезам! Пусти обратно в старый мир,Немного побродить в его высоком залеИ пересыпать вновь его лари.
Осины лист дрожит в лазуриИ Соломонов Храм под морем синим спит.Бредет осел корнями гор понурый,Изба на курьих ножках жалобно скрипит.
В руке моей осколок римской башни,В кармане горсть песка монастырей.И ветер рядом ласково покашливает,И входим мы в отворенную дверь.
Плывут в тарелке оттоманские фелюги…
Плывут в тарелке оттоманские фелюгиИ по углам лари стоят.И девушка над Баха фугойЖивет сто лет тому назад.
О, этот дом и я любил когда-тоИ знал ее и руки целовал,Смотрел сентиментальные закатыИ моря синего полуовал.
О, заверни в конфектную бумажку…
О, заверни в конфектную бумажкуХрам Соломона с светом желтых свеч.Пусть ест его чиновник важноИ девушка с возлюбленным в траве.
Крылами сердце ударяет в клетке,Спокойней, милое, довольно ныть,Смотри, вот мальчик бродит с сеткой,Смотри, вот девушка наполнена весны.
Я снял сапог и променял на звезды…
Я снял сапог и променял на звезды,А звезды променял на ситцевый халат,Как глуп и прост и беден путь Господний,Я променял на перец шоколад.
Мой друг ушел и спит с осколком лиры,Он все еще Эллады ловит вздох.И чудится ему, что у истоков милых,Склоняя лавр, возлюбленная ждет.
Сидит она торгуя на дороге…
Сидит она торгуя на дороге,Пройдет плевок, раскачивая котелком,Я закурю махру, потряхивая ноги,Глаза вздымая золотой волной.
И к странной девушке прижму свои ресницы,И безобразную всю молодость свою,И нас покроет синий звездный иней,И стану девушкой, торгующей средь вьюг.
Прорезал грудь венецианской ночи кусок…
Прорезал грудь венецианской ночи кусок,Текут в перстах огни свечей,Широким знойным зеленым овсомЗвенит, дрожит меры ручей.
Распластанный, сплю и вижу сон:Дрожат огни над игральным столом,Мы в полумасках и доминоГлядим на бубны в небе ночном.
Наверно, гибель для нашей землиНесет Бонапарт, о, прижмись тесней.Луна сидит на алой мели.На потолке квадраты теней.
Крестьянка в избе готовит обед,На русской печи набухает пшено.Сегодня солнце – красная медь,Струится рожь и бьет в окно.
1922
Ночь на Литейном
I
Любовь страшна не смертью поцелуя,Но скитом яблочным, монашеской ольхой,Что пронесутся в голосе любимойС подщелкиваньем резким: «Упокой».Давно легли рассеянные пальцыНа плечи детские и на бедро твое, —И позабыл и волк, и волхв и лирникГортанный клекот лиры боевой.Мой конь храпит и мраморами брызжет.Не променяю жизнь на мрамор и гранит,Пока в груди живое сердце дышит,Пока во мне живая кровь поет.Кует заря кибитку золотую,Пегас, взорли кипящую любовь, —Так говорю, и музу зрю нагуюВ плаще дырявом и венке из роз.Богоподобная, пристало ли томиться,Оставь в покое грешного певца.Колени женские прекраснее, чем лицаПрекрасномраморного мудреца.Любовь страшна, монашенкою смуглойТы ждешь меня и плачешь на заре,Ольха скрипит, ракитный лист кружится,И вместо яства уксус и полынь.
II
Мой бог гнилой, но юность сохранил,И мне страшней всего упругий бюст и плечи,И женское бедро, и кожи женской всхлип,Впитавший в муках муку страстной ночи.И вот теперь брожу, как Ориген,Смотрю закат холодный и просторный.Не для меня, Мария, сладкий пленИ твой вопрос, встающий в зыби черной.
III
Лишь шумят в непогоду ставни,Сквозь сквозные дома завыванье полей.Наш камин, и твое золотое лицо, словно льдина,За окном треск снегов и трава.
Это вечер, Мария. Средь развалин РоссииГорек вкус у вина. Расскажи мне опять про любовь,Про крылатую, черную птицу с большими зрачкамиИ с когтями, как красная кровь.
IV
В пернатых облаках все те же струны славы,Амуров рой. Но пот холодных глаз,И пальцы помнят землю, смех и травы,И серп зеленый у брегов дубрав.Умолкнул гул, повеяло прохладой,Темнее ночи и желтей винаПроклятый бог сухой и злой ЭлладыНа пристани остановил меня.
V
Ночь отгорела оплывшей свечой восковою,И над домом моим белое солнце скользит.На паркетном полу распростерлись иглы и хвои,Аполлон по ступенькам, закутавшись в шубу, бежит.Но сандалии сохнут на ярко начищенной меди.Знаю, завтра придет и, на лире уныло бренча,Будет петь о снегах, где так жалобны звонкие плечи,Будет кутать унылые плечи в меха.
Поэма квадратов
1
Да, я поэт трагической забавы,А все же жизнь смертельно хороша.Как будто женщина с линейными руками,А не тлетворный куб из меди и стекла.Снует базар, любимый говор черни.Фонтан Бахчисарайский помнишь, друг?Так от пластических Венер в квадраты кубовПровалимся.
2
На скоротечный путь вступаю неизменно,Легка нога, но упадает путь:На Киликийский Тавр – под ухом гул гитары,А в ресторан – но рядом душный Тмол.Да, человек подобен океану,А мозг его подобен янтарю,Что на брегах лежит, а хочет влиться в пламеньОгромных рук, взметающих зарю.И голосом своим нерукотворнымДарую дань грядущим племенам,Я знаю – кирпичом огнеупорнымЛежу у христианских стран.Струна гудит, и дышат лавр и мятаКостями эллинов на ветряной земле,И вот лечу, подхваченный спиралью.Где упаду?
3
И вижу я несбывшееся детство,Сестры не дали мне, ее не сотворитьНи рокоту дубрав великолепной славы,Ни золоту цыганского шатра.Да, тело – океан, а мозг над головоюСклонен в зрачки и видит листный садИ времена тугие и благие Великой Греции.
4
Скрутилась ночь. Аиша, стан девичий,Смотри, на лодке, Пряжку серебря,Плывет заря. Но легкий стан девичийОтветствует: «Зари не вижу я».
5
Да, я поэт трагической забавы,А все же жизнь смертельно хороша,Как будто женщина с линейными руками,А не тлетворный куб из меди и стекла.Снует базар, любимый говор черни.Фонтан Бахчисарайский помнишь, друг?Так от пластических Венер в квадраты кубовПровалимся.
6
Покатый дом и гул протяжных улиц.Отшельника квадратный лоб горит.Овальным озером, бездомным кругомПо женским плоскостям скользит.Да, ты, поэт, владеешь плоскостями,Квадратами ямбических фигур.Морей погасших не запомнит память,Ни белизны, ни золота Харит.
Июнь 1922
Бегу в ночи над Финскою дорогой…
Бегу в ночи над Финскою дорогой.России не было – колониальный бред.А там внутри земля бурлит и воет,Встает мохнатый и звериный человек.Мы чуждых стран чужое наслоенье,Мы запада владыки и князья.Зачем родились мы в стране звериной крови,Где у людей в глазах огромная заря.Я не люблю зарю. Предпочитаю свист и бурю,Осенний свист и безнадежный свист.Пусть Вифлеем стучит и воет: «Жизни новой!»Я волнами языческими полн.Косым углом приподнятые плечи,На черепе потухшее лицо:Плывет Орфей – прообраз мой далекийСреди долин, что тают на заре.Даны мне гулким медным АполлономЖелезные и воля и глаза.И вот я волком рыщу в чистом поле,И вот овцой бреду по городам.В сухой дремоте Оптинская пустынь.Нектарий входит в монастырский сад.Рябое солнце. Воздух вишней пахнет.Художники Распятому кадят.Была Россия – церкви и погосты,Квадратные сухие терема.И человек умолк, и берег финский хлещет,Губернская качается луна.
Искусство
