Квинт Гораций - Сатиры

Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полночи;

И, наконец, как лежал на спине, в таком положеньи

Я неприметно заснул и во сне насладился любовью.

Двадцать четыре потом мы проехали мили - в повозке,

Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя

В стих не вместишь; но узнают его по приметам:

Здесь продается простая вода; но хлеб превосходный,

90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи;

Хлеб ведь в Канузии смешан с песком, а источника урна

Там небогата водой. Городок же был этот основан

Диомедом самим. - Здесь мы с Барием грустно расстались.

Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно,

Длинной дорога была и испорчена сильно дождями.

День был на утро получше; но в Бариум, рыбой обильный,

Хуже дорога пошла. - За ним нас потешила вдоволь

Гнация (город сей был раздраженными Нимфами создан).

Здесь нас хотели уверить, что будто на праге священном

100 Ладан без пламени тает у них! - Одному лишь Апелле

Иудею поверить тому, а не мне: я учился

Верить, что боги беспечно живут, и если природа

Чудное что производит - не с неба они посылают!

Так в Брундизиум кончился путь, и конец описанью.

Пер. М. Дмитриева

6

Нет, Меценат, хоть никто из лидийцев не равен с тобою

Знатностью рода - из всех, на пределах Этрурии живших,

Ибо предки твои, по отцу и по матери, были

Многие в древнее время великих вожди легионов:

Нет! ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь,

Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!

Ты говоришь, что нет нужды тебе, от кого кто родился,

Только б был сам благороден; что многие даже и прежде

Туллия, так же как он, происшедши из низкого рода,

10 Жили, храня добродетель и были без знатности чтимы;

Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим

Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,

Римским народом всегда - не более асса ценился,

Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,

Этим безумным народом, который всегда недостойным

Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,

Титлам и _о_бразам предков всегда без разбора дивится.

Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!

Пусть же Левину б он, а не Децию, новому родом,

20 Важные должности начал вверять; пусть я, как рожденный

Несвободным отцом, через цензора Аппия был бы

Выгнан: и мне поделом, чужую я кожу напялил!

Но ведь слава стремит за блестящей своей колесницей

Низкого рода людей, как и знатных. - Что прибыли, Тиллий

Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?

Только что нажил завистников ты; а ты их не знал бы,

Если б остался простым гражданином: затем, что как скоро

Ноги обует у нас кто в сап_о_жки, грудь в пурпур оденет,

Тотчас вопросы: "Кто он? он какого отца он родился?"

30 Точно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,

Именно страстью красавцем прослыть, - куда ни пошел бы,

Как-то всегда он девицам умеет внушить любопытство

Все рассмотреть в нем, и стан, и стройную ногу, и зубы,

Даже и волосы; так между нами - и тот, кто спасенье

Гражданам, Риму, империи, целой Италии, храмам

Наших богов обещал, - возбуждает заботу проведать,

Кто был отец у него, и кто мать, не из низкого ль рода?..

"Как же ты смеешь, сын Сира, раба, Дионисия, Дамы,

Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму - для казни

40 Их предавать? - Да и Новий, товарищ мой, степенью целой

Ниже меня! - Ну чт_о_ он? - Чт_о_ был мой отец, он такой же!"

- Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?

Этот ведь Новий зато, как ему попадутся навстречу

В форуме двести телег, да хоть три погребенья, так крикнет,

Что и голос трубы заглушит: он зато и в почете.

Но обращусь на себя я! - За что на меня нападают?

Нынче за то, что, быв сыном раба, получившего вольность,

Близок к тебе, Меценат; а прежде за то, что трибуном

Воинским был я и римский имел легион под начальством.

50 В этом есть разница! - Можно завидовать праву начальства,

Но не дружбе твоей, избирающей только достойных.

Я не скажу, чтоб случайному счастью я тем был обязан,

Нет! не случайность меня указала тебе, а Вергилий,

Муж превосходный, и Варий - тебе обо мне рассказали.

В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:

Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.

Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,

Что поля объезжаю свои на коне сатурейском;

Просто сказал я, кто я. - Ты ответил мне тоже два слова;

60 Я и ушел. - Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;

Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся

Дружбою мужа, который достойных людей отличает

И не смотрит на род, а на жизнь и на чистое сердце.

Впрочем, природа дала мне с прямою душою иные

Тоже, как всем, недостатки; правда, немного, подобно

Пятнам на теле прекрасном. Но если ушел от упрека

В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате,

Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен

(Можно же в правде себя похвалить), я отцу тем обязан.

70 Беден он был и владел не обширным, не прибыльным полем.

К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,

В школу, куда сыновья благородные центурионов,

К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,

Шли обучаться проценты по Идам считать и просрочку;

Но решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он

Тем же учился наукам, которым у римлян и всадник

И сенатор своих обучают детей. - Посмотревши

Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,

Что расход на меня мне в наследство оставили предки.

80 Нет, сам отец мой всегда был при мне, неподкупнейшим стражем

Сам, при учителях, тут же сидел. - Что скажу я? - Во мне он

Спас непорочность души, красоту добродетелей наших,

Спас от поступков меня он, спас и от мыслей бесчестных.

Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,

Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик, что буду

Малую плату за труд получать. - Я и тут не роптал бы.

Ныне ж за это ему воздаю похвалу я тем боле,

И тем боле ему благодарностью вечной обязан.

Нет! покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,

90 Что такого имел я отца, не скажу, как другие,

Что не я виноват, что от предков рожден несвободных.

Нет! ни в мыслях моих, ни в словах я не сходствую с ними!

Если б природа нам прежние годы, прожитые нами,

Вновь возвращала и новых родителей мы избирали,

Всякий бы выбрал других - честолюбия гордого в меру,

Я же никак не хотел бы родителей, коих отличье

Ликторов связки и кресла курульные. Может быть, черни

Я б показался безумцем; но ты бы признал мой рассудок

В том, что не взял на себя я заемного бремени тягость.

100 Ибо тогда бы мне должно свое умножать состоянье,

В многих искать и звать того и другого в деревню,

Множество слуг и коней содержать и иметь колесницу.

Нынче могу я в Тарент на кургузом муле отправляться,

У которого спину натер чемодан мой, а всадник

Вытер бока. - И никто мне не скажет за это упрека

В скупости так, как тебя упрекают все, Тиллий, когда ты

Едешь, как претор тибурской дорогой, и пятеро следом

Юных рабов, кто с лоханью, кто с коробом вин. Оттого мне,

Право, спокойнее жить, чем тебе, знаменитый сенатор!

110 Да спокойней и многих других. Я, куда пожелаю,

Отправляюсь один, сам справляюсь о ценности хлеба,

Сам о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;

П_о_д вечер часто и в форум - гадателей слушать; оттуда

Я к пирогу, к овощам и домой. Нероскошный мой ужин

Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка

Вместе с циатом стоят, простая солонка и чаша,

И рукомойник - посуды простой, кампанийской работы.

Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра

Рано вставь и на площадь, где Марсий кривляется бедный

120 В знак что он младшего Новия даже и видеть не может.

Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю

Или пишу, про себя, что-нибудь, что меня занимает;

После я маслом натрусь, не таким, как запачканный Натта,

Краденным им из ночных фонарей. Тут, ежели солнце

Жаром меня утомит и напомнит о бане прохладной,

Я от жара укроюсь туда. Насыщаюсь нежадно,

Ем чтоб быть сыту и легким весь день сохранить мои желудок.

Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят

Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.

130 Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы

Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя.

Пер. М. Дмитриева

7

Всякий цирюльник и всякий подслепый, я думаю, знает,

Как полуримлянин Персий, с проскриптом Рупилием в ссоре,

(Прозванным Царь), отплатил за его ядовитость и гнусность.

Персии богач был, имел он большие дела в Клазоменах;