Иннокентий Анненский - Кипарисовый ларец
Трилистник вагонный
47. Тоска вокзала
О, канун вечных будней,Скуки липкое жало…В пыльном зное полуднейГул и краска вокзала…
Полумертвые мухиНа забитом киоске,На пролитой известкеСлепы, жадны и глухи.
Флаг линяло-зеленый,Пара белые взрывы,И трубы отдаленнойБез ответа призывы.
И эмблема разлукиВ обманувшем свиданьи –КондуктОр однорукийУ часов в ожиданьи…
Есть ли что-нибудь нудней,Чем недвижная точка,Чем дрожанье полуднейНад дремотой листочка…
Что-нибудь, но не это…Подползай – ты обязан;Как ты жарок, измазан,Все равно – но не это!
Уничьтожиться, канувВ этот омут безликий,Прямо в одурь диванов,В полосатые тики!..
48. В вагоне
Довольно дел, довольно слов,Побудем молча, без улыбок,Снежит из низких облаков,А горний свет уныл и зыбок.
В непостижимой им борьбеМятутся черные ракиты.«До завтра, – говорю тебе, –Сегодня мы с тобою квиты».
Хочу, не грезя, не моля,Пускай безмерно виноватый,Глядеть на белые поляЧерез стекло с налипшей ватой.
А ты красуйся, ты – гори…Ты уверяй, что ты простила,Гори полоской той зари,Вокруг которой все застыло.
49. Внезапный снег
Снегов немую чернотуПрожгло два глаза из тумана,И дым остался на летуГорящим золотом фонтана.
Я знаю – пышущий дракон,Весь занесен пушистым снегом,Сейчас порвет мятежным бегомЗавороженной дали сон.
А с ним, усталые рабы,Обречены холодной яме,Влачатся тяжкие гробы,Скрипя и лязгая цепями.
Пока с разбитым фонарем,Наполовину притушенным,Среди кошмара дум и дремПроходит Полночь по вагонам.
Она – как призраный монах,И чем ее дозоры глуше,Тем больше чада в черных снах,И затеканий, и удуший;
Тем больше слов, как бы не слов,Тем отвратительней дыханье,И запрокинутых головВ подушках красных колыханье.
Как вор, наметивший карман,Она тиха, пока мы живы,Лишь молча точит свой дурманДа тушит черные наплывы.
А снизу стук, а сбоку гул,Да все бесцельней, безымянней…И мерзок тем, кто не заснул,Хаос полусуществований!
Но тает ночь… И дряхл и сед,Еще вчера Закат осенний,Приподнимается РассветС одра его томившей Тени.
Забывшим за ночь свой недугВ глаза опять глядит терзанье,И дребезжит сильнее стук,Дробя налеты обмерзанья.
Пары желтеющей стенойЗагородили красный пламень,И стойко должен зуб больнойПерегрызать холодный камень.
Трилистник бумажный
50. Спутнице
Как чисто гаснут небеса,Какою прихотью ажурнойУходят дальние лесаВ ту высь, что знали мы лазурной…
В твоих глазах упрека нет:Ты туч закатных догораньеИ сизо-розовый отсветВстречаешь, как воспоминанье.
Но я тоски не поборю:В пустыне выжженного небаЯ вижу мертвую зарюИз незакатного Эреба.
Уйдем… Мне более невмочьЗастылость этих четких линийИ этот свод картонно-синий…Пусть будет солнце или ночь!..
51. Неживая
На бумаге синей,Грубо, грубо синей,Но в тончайшей сеткеРаметались ветки,Ветки-паутинки.А по веткам иней,Самоцветный иней,Точно сахаринки…По бумаге синейРазметались ветки,Слезы были едки.Бедная тростинка,Милая тростинка,И чего хлопочет?Все уверить хочет,Что она живая,Что, изнемогая –(Полно, дорогая!) –И она ждет мая,Ветреных объятийИ зеленых платьев,Засыпать под сказкиСоловьиной ласкиИ проснуться, щуряЗаспанные глазкиОт огня лазури.На бумаге синей,Грубо, грубо синей,Раметались ветки,Ветки-паутинки.Заморозил инейУ сухой тростинкиНа бумаге синейВсе ее слезинки.
52. О-форт
Гул печальный и дрожащийНе разлился – и застыл…Над серебряною чащейАлый дым и темный пыл.
А вдали рисунок четкий –Леса синие верхи:Как на меди крепкой водкойПроведенные штрихи.
Ясен путь, да страшен жребийЗастывая онеметь, –И по мертвом солнце в небеСтонет раненая медь.
Неподвижно в кольца дымаЧерной думы врезан дым…И она была язвима –Только ядом долгих зим.
Трилистник в парке
53. Я на дне
Я на дне, я печальный обломок,Надо мной зеленеет вода.Из тяжелых стеклянных потемокНет путей никому, никуда…
Помню небо, зигзаги полета,Белый мрамор, под ним водоем,Помню дым от струи водометаВесь изнизанный синим огнем…
Если ж верить тем шепотам бреда,Что томят мой постылый покой,Там тоскует по мне АндромедаС искалеченной белой рукой.
53. Бронзовый поэт
На синем куполе белеют облака,И четко ввысь ушли кудрявые вершины,Но пыль уж светится, а тени стали длинны,И к сердцу призраки плывут издалека.
Не знаю, повесть ли была так коротка,Иль я не дочитал последней половины?..На бледном куполе погасли облака,И ночь уже идет сквозь черные вершины…
И стали – и скамья и человек на нейВ недвижном сумраке тяжЕле и страшней.Не шевелись – сейчас гвоздики засверкают,
Воздушные кусты сольются и растают,И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,С подставки на траву росистую спрыгнет.
54. Pace. Статуя мира
Меж золоченых бань и обелисков славыЕсть дева белая, а вкруг густые травы.
Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,И беломраморный ее не любит Пан.
Одни туманы к ней холодные ласкались,И раны черные от влажных губ остались.
Но дева красотой по-прежнему горда,И трав вокруг нее не косят никогда.
Не знаю почему – богини изваяньеНад сердцем сладкое имеет обаянье…
Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,И ноги сжатые, и грубый узел кос.
Особенно, когда холодный дождик сеет,И нагота ее беспомощно белеет…
О, дайте вечность мне,- и вечность я отдамЗа равнодушие к обидам и годам.
Трилистник из старой тетради
55. Тоска маятника
Неразгаданным надрывомПодоспел сегодня срок;В стекла дождик бьет порывом,Ветер пробует крючок.
Точно вымерло все в доме…Желт и черен мой огонь,Где-то тяжко по соломеПереступит, звякнув, конь.
Тело скорбно и разбито,Но его волнует жуть,Что обиженно-сердитоКто-то мне не даст уснуть.
И лежу я околдован,Разве тем и виноват,Что на белый циферблатПышный розан намалеван.
Да по стенке ночь и день,В душной клетке человечьей,Ходит-машет сумасшдеший,Волоча немую тень.
Ходит-ходит, вдруг отскочит,Зашипит – отмерил час,Зашипит и захохочет,Залопочет горячась.
И опять шагами меритьНа стене дрожащий свет,Да стеречь, нельзя ль проверить,Спят ли люди или нет.
Ходит-машет, а для тактаИ уравнивая шаг,С злобным рвеньем «так-то, так-то»Повторяет маниак…
Все потухло. Больше в ямеНе видать и не слыхать…Только кто же там махатьПродолжает рукавами?
Нет! Довольно… хоть едва,Хоть тоскливо даль белеетИ на пледе головаНе без сладости хмелеет.
56. Картинка
