Николай Рубцов - Собрание стихотворений
Ленинград,
апрель, 1962
* Ты называешь солнце *
..Валентину Горшкову
Ты называешь солнце блюдом…Оригинально. Только зря:с любою круглою посудойСветило сравнивать нельзя!А если можно, значит можнои мне, для свежести стишка —твой череп, сделанный несложно,назвать… подобием горшка!
Ленинград,
1960
ВЕТРЫ ПОЭЗИИ
* * *Поэт перед смертью сквозь тайные слезыжалеет совсем не о том,что скоро завянут надгробные розы,и люди забудут о нём,что память о нём — по желанью живущихне выльется в мрамор и медь…Но горько поэту, что в мире цветущемему после смерти не петь…
Ленинградская обл.,
пос. Приютино, 1957
СКАЗКА — СКАЗОЧКА
Влетел ко мне какой-то бес.Он был не в духе или пьян,и в драку сразу же полез:повёл себя, как хулиган!
И я спросил: — А кто ты есть?Я не люблю таких гостей.Ты лучше с лапами не лезь:не соберёшь потом костей!
Но бес от злости стал глупей,и стал бутылки бить в углу.Я говорю ему: — Не бей!Не бей бутылки на полу!
Он вдруг схватил мою гармонь.Я вижу всё. Я весь горю!Я говорю ему: — Не тронь!Не тронь гармошку! — говорю…
Хотел я, было, напрямикна шпагах драку предложить,но он взлетел на полку книг:ему ещё хотелось жить!
Уткнулся бес в какой-то бреди вдруг завыл: — О, Божья мать!Я вижу лишь лицо газет,а лиц поэтов не видать…
И начал книги из дверейшвырять в сугробы декабрю…Он обнаглел, он озверел!Я… ничего не говорю.
Ленинград,
1960
ПОЭТ
..Глебу Горбовскому
Трущобный двор. Фигура на углу.Мерещится, что это Достоевский.И ходит холод ветреный и резкий.И стены погружаются во мглу.Гранитным громом грянуло с небес!Весь небосвод в сверкании и в блеске!И видел я, как вздрогнул Достоевский,как тяжело ссутулился, исчез.Не может быть, что это был не он!Как без него представить эти тени,и странный свет, и грязные ступени,и гром, и стены с четырёх сторон?!
Я продолжаю верить в этот бред,когда в своё притонное жилищепо коридору, в страшной темнотище,отдав поклон, ведёт меня поэт…Он, как матрос, которого томитглухая жизнь в задворках и в угаре.— Какие времена на свете, Гарри!..— О! Времена неласковые, Смит…
В моей судьбе творились чудеса!Но я клянусь любою клятвой мира,что и твоя освистанная лираещё свои поднимет паруса!
Ещё мужчины будущих времён,(да будет воля их неустрашима!) —разгонят мрак бездарного режимадля всех живых и подлинных имён!
…Ура, опять ребята ворвались!Они ещё не сеют и не пашут.Они кричат,они руками машут!..Они как будто только родились!Они — сыны запутанных дорог…И вот, стихи, написанные матом,ласкают слух отчаянным ребятам,хотя, конечно, всё это — порок!..
Поэт, как волк, напьётся натощак,и неподвижно, словно на портрете,всё тяжелей сидит на табурете.И все молчат, не двигаясь никак…Он говорит, что мы — одних кровей,и на меня указывает пальцем!А мне неловко выглядеть страдальцем,и я смеюсь, чтоб выглядеть живей!
Но всё равно опутан я всерьёзкакой-то общей нервною системой:случайный крик, раздавшись над богемойдоводит всех до крика и до слез!И всё торчит:в дверях торчит сосед!Торчат за ним разбуженные тётки!Торчат слова!Торчит бутылка водки!Торчит в окне таинственный рассвет.
Опять стекло оконное в дожде.Опять удушьем тянет и ознобом……Когда толпа потянется за гробом,ведь кто-то скажет: "Он сгорел… в труде.'
Ленинград,
1-9 июля 1962
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
ЛЕСНОЙ ХУТОРОК
(идиллия)
Я запомнил, как чудо, тот лесной хуторок.Хутор — это не худо: это мир, не мирок!
Там, в избе деревянной, без претензий и льгот,так, без газа, без ванной добрый Филя живёт.
Филя любит скотину, ест любую еду.Филя ходит в долину, Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый, даже нечего крыть…— Филя, что молчаливый? — А о чём говорить?..
Ленинград,
1960
ЛИРИКА
(1965 г.)
РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ
Хотя проклинает проезжийДороги моих побережий,Люблю я деревню Николу,Где кончил начальную школу!
Бывает, что пылкий мальчишкаЗа гостем приезжим по следуВ дорогу торопится слишком:— Я тоже отсюда уеду!
Среди удивленных девчонокХрабрится, едва из пеленок:— Ну что по провинции шляться?В столицу пора отправляться!
Когда ж повзрослеет в столице,Посмотрит на жизнь за границей,Тогда он оценит Николу,Где кончил начальную школу…
1964
* Загородил мою дорогу *
Загородил мою дорогуГрузовика широкий зад.И я подумал: "Слава Богу!Село не то, что год назад!"
Теперь в полях везде машины,И не видать худых кобыл.И только вечный дух крушиныВсё так же горек и уныл.
И резко, словно в мегафоны,О том, что склад забыт и пуст,Уже не каркают вороныНа председательский картуз.
Идут, идут обозы в городПо всем дорогам без конца, —Не слышно праздных разговоров,Не видно праздного лица.
Ленинградская обл.,
пос. Невская Дубровка 1959
РУССКИЙ ОГОНЕК
Погружены в томительный мороз,Вокруг меня снега оцепенели!Оцепенели маленькие ели,И было небо темное, без звезд.Какая глушь! Я был один живойОдин живой в бескрайнем мертвом поле!
Вдруг тихий свет-пригрезившийся, что ли?Мелькнул в пустыне, как сторожевой…
Я был совсем как снежный человек,Входя в избу (последняя надежда!),И услыхал, отряхивая снег:— Вот печь для вас и теплая одежда… —Потом хозяйка слушала меня,Но в тусклом взгляде жизни было мало,И, неподвижно сидя у огня,Она совсем, казалось, задремала…
Как много желтых снимков на РусиВ такой простой и бережной оправе!И вдруг открылся мнеИ поразилСиротский смысл семейных фотографий!
Огнем, враждойЗемля полным-полна,И близких всех душа не позабудет…— Скажи, родимый, будет ли война?И я сказал: — Наверное, не будет.
— Дай бог, дай бог…Ведь всем не угодишь,А от раздора пользы не прибудет… —И вдруг опять:— Не будет, говоришь?— Нет, — говорю, — наверное, не будет!— Дай бог, дай бог…И долго на меняОна смотрела, как глухонемая,И, головы седой не поднимая,Опять сидела тихо у огня.Что снилось ей?Весь этот белый свет,Быть может, встал пред нею в то мгновенье?Но я глухим бренчанием монетПрервал ее старинные виденья…— Господь с тобой! Мы денег не берем.— Что ж, — говорю, — желаю вам здоровья!За все добро расплатимся добром,За всю любовь расплатимся любовью…
Спасибо, скромный русский огонек,За то, что ты в предчувствии тревожномГоришь для тех, кто в поле бездорожномОт всех друзей отчаянно далек,За то, что, с доброй верою дружа,Среди тревог великих и разбояГоришь, горишь, как добрая душа,Горишь во мгле, и нет тебе покоя…
1964
