Прагматика и поэтика. Поэтический дискурс в новых медиа - Екатерина Захаркив
В примере Слово Бог есть… достигается этот же эффект – в ходе метаязыковой процедуры, реализуемой посредством введения различных синтаксических ролей центрального компонента (Бог), в первом употреблении выступающего в атрибутивном и/или предикативном качестве (Слово Бог (есть)), затем дважды в функциональном (в составе ДМ Слава Богу, маркирующего положительную оценку реальности ‘Употр. для выражения удовлетворения чем-н.)’ [Ушаков 2004: 69]) и в третьем – в роли субъекта (в условной конструкции) (если есть Бог). В этом фрагменте интересно отметить динамику двухэтапного семантико-функционального сдвига центрального компонента: от недискурсивного употребления (Слово Бог есть) к дискурсивному (Слава Богу) и обратно (если Бог есть). Проследим также модификацию модальности – от изъявительного (слово Бог есть) к сослагательному наклонению (если есть Бог), где в первом случае Бог выступает в подчеркнутом качестве означающего (есть не сам Бог, а слово «Бог») и/либо элементом предиката в модификации части библейского стиха (и Слово было Бог), а во втором – в качестве референта (‘По религиозным верованиям – верховное существо, стоящее над миром или управляющее им’ [Там же]). Наконец, укажем на паронимическую аттракцию единиц «слово» и «слава» по принципу их фонетического подобия.
Этот прием помимо метаязыковой рефлексии скрывает еще одну цель: в результате перечисления лингвистических альтернатив и вводимых ими вариантов значений приблизиться к предъявлению наиболее «настоящего», неискаженного контекстом значения слова в поэтическом высказывании. Так, О. О. Служаева отмечает, что в процессе языковой игры Вс. Некрасов утверждает слово в его изначальном смысле, не интерпретируя, а открывая его в чистом виде [Служаева 2016]. В подтверждение этой мысли приводится цитата из статьи Т. Казариной:
Позитивность искусства проявляется как раз в способности расчищать жизнь от предметов и идеологем, которыми она себя загромоздила, и текст – это освобожденная от них «территория». Творчество понималось здесь как возвращение к незапятнанности чистого листа и «звучанию» тишины – к тому, что самодостаточно и метафизически предшествует всем прочим проявлениям бытия [Казарина 2004: 427].
В приведенном примере наглядно реализуется концептуалистская установка[121] на разрушение стереотипности и клишированности властного дискурса через повтор одних тех же приемов, повышенное внимание к конвенциям и их интенсификацию.
В примере Нам же, отданным в жертву кривым саблям зноя… подобный эффект достигается при употреблении словообразовательной пары (конец, наконец) и паронима (рваные раны), что, в свою очередь, усиливает экспрессивность высказывания благодаря контексту, представленному подчеркнуто эмоциональной, в определенном смысле патетичной лексикой и метафорами (жертва; копье, пронзающее сердце), а также коннотациям повторяемого компонента. В пользу последнего утверждения укажем на то, что при употреблении слова конец в фокус выводится периферийное значение смерти. В связи с анализом художественного дискурса О. В. Соколова отмечает, что эвфемистическая номинация производит «перефокусирование[122] исходного наименования, повышая экспрессивность сообщения и позволяя расставить прагматические акценты, необходимые адресанту» [Соколова 2015: 350]. Добавим, что в словаре значение смерти у слова конец приводится с пометой ‘разг.’ [Ушаков 2004], что также подчеркивает повышенную эмоциональность (свойственную бытовой коммуникации) анализируемого сообщения, нацеленную на максимальное увеличение воздействия на адресата.
Not as far as to mean.
I mean, I mean.
(G. Stein)
All nice wives are like that.
To Be
No please.
To Be
They can please
Not to be
Do they please.
Not to be
Yes please.
(G. Stein)
thinking i think i think
(Ch. Bernstein)
В приведенных выше примерах из текстов Г. Стайн привлекаются полные омонимы: формы слова полностью совпадают, их различное функционирование прослеживается из смены конструкции и появления новых синтаксических и семантических валентностей. В примере Not as far as to mean… на первом месте представлен ДМ, так как в конвенциональной коммуникации оно традиционно предваряет высказывание (или его часть в составе многочастного высказывания (ср. с русскоязычным аналогом «я имею в виду», «то есть»), а на втором месте находится двусоставное предложение (субъект + предикат). Так, грамматикализованная конструкция с утратившим свои семантические и синтаксические роли субъектом и предикатом с помощью повтора получает статус полнозначного высказывания.
В следующем же фрагменте All nice wives are like that… недискурсивное употребление реализовано в форме глагола please (угождать) в составе конструкции «субъект + предикат: модальный/вспомогательный глагол + смысловой глагол» (They can please). В примере (79) ДМ предположительно локализуется либо посередине (thinking i think i think), либо в конце строки (thinking i think i think), в зависимости от того, к чему именно относится импликатура с интенцией выражения мнения[123] – ко всему высказыванию (думая, что я думаю, думаю) или только к одной из частей (думая, (как я) думаю, (что) я думаю). Можно предположить, что метаязыковая рефлексия здесь связана с самоиронией поэтического субъекта, наглядно демонстрирующего свою неспособность повлиять на реальность (и, в частности, на внутреннюю ментальную действительность адресанта высказывания) личным мнением. Ведь, как отмечает Е. В. Падучева,
у придаточного предложения, подчиненного глаголу мнения <…> пропозиция с глаголом в индикативе имеет снятую утвердительность – подчиненная пропозиция не имеет истинностного значения, так что отрицание не может влиять на ее истинность [Падучева 2013: 31].
Таким образом, где бы ни локализовалась единица I think, ее присутствие (в том числе в отрицательной форме) не повлияло бы на безусловный факт мыслительного процесса субъекта и сопровождающей его на него же направленной рефлексией.
§ 2. Ресемантизация дискурсивных маркеров по принципу противопоставления
Есть рецепты покруче: как сделать,
Чтоб мы перестали быть
Вообще, вообще – и, в частности, сейчас и здесь
(Д. Давыдов)
В примере из текста Д. Давыдова принцип семантического противопоставления подтверждается контекстом, отображающим дедуктивную стратегию размышления (от общего к частному). При этом используемое ДМ вообще является генерализирующим коннектором, а в частности – конкретизирующим (в терминологии О. Ю. Иньковой-Манзотти [Инькова-Манзотти 2001]).
Отметим, что в приведенном фрагменте сопряжено омонимичное употребление вообще (в качестве ДМ в первом случае и в качестве обстоятельства образа действия –
