Наум Коржавин - На скосе века

Абрам Пружинер

Сказание о старых большевиках овороссии и новых московских славянофилах

Печатными буквами рукой Николки: «Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского райкома. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер».

Во время большого киевского погрома 1919 года в киевских квартирах можно было видеть у нагрянувших посетителей изысканные манеры, слышать от них недурную французскую речь и даже хорошую музыку. Это действовали офицеры Семеновского, Преображенского и т. п. полков, не позволяющие себе никаких вольностей, но деловито и строго требовавшие дани: денег, золота, серебра…

…история, можно сказать, общее достояние и общее дело, за которое следует всем краснеть.

На шоссе шуршат машины,В магазинах — толчея.Предревком Абрам Пружинер,В том заслуга и твоя.

Как и в том, что голос взвинченУ газет… Что совесть — дым.Как и в том, что все мы нынчеПрочно в заднице сидим.

Это всё — твоя эпоха.Просто время — «белый гад»:Быть евреем снова плохо,И заслуг твоих не чтят.

Лишь тебя за всё, что было,Производят в князи тьмыМолодых славянофиловРомантичные умы.

Нужен дьявол их натурам, —В том вина их иль беда.Жаль, но ты такой фигуройКрупной — не был никогда.

Просто в детстве, где-то в Балте,Заперевшись на засов,Три брошюрки прочитал ты,Сочиненья их отцов.

И открылся мир прекрасныйС той поры глазам твоим,И тебе всё стало ясно,Как сегодня им самим.

С той же чёткостью железной:Для чего на свете жить,Кто мешает, кто полезный,С кем дружить, кого душить.

Ты с тех пор глядел победноНа портновский свой удел,Тем гордясь, что шьёшь для бедных(Для богатых — не умел).

И постигнув так впервыеОбщей жизни смысл простой,С тем — в истории РоссииПоявился ты как свой.

Хоть считал, что связан кровноС ней не ты (ты жил не в том),А деникинский полковник,Что еврейский грабил дом.

Дом буржуйский, дом приличный,Где лежал ты, тиф леча,Приютивший по привычкеИ чекиста — дом врача.

Дом, тебе враждебный тоже:Книги, свет, паркетный пол.Дом, в котором сам ты позжеРеквизицию провёл.

Ещё как! Удвоив рвенье,Шум внося с собой и гром,Чтоб избегнуть отношенийЛичных — с классовым врагом.

А пока — больной и слабый —Ты следил, объят бедой,Как буржуй буржуя грабилИз-за нации не той.

Не мужик, не ухарь-парень,А буржуй чудных кровей,Что осанист был, как барин,А картавил, как еврей.

Он и грабил по-другому:Не сердился, не орал.Просто так — ходил по домуИ предметы отбирал.

Не рычал, как старший в чине,Не надсаживал он грудь,Лишь просил, как в магазине, —Если можно, завернуть.

Но приказ неумолимыйВ слове слышался любом.За его спиной, незримый,Не таясь, молчал погром.

Шёл с ним рядом, улыбалсяИ — молчал. Но знали все:Шевельнёт полковник пальцем,И пойдёт во всей красе —

Пух перин, одежды клочья,Мат кромешный, душный чад,Изнасилованной дочкиОпустевший с ночи взгляд.

Но последней грозен властью,Собираясь далеко,Тот полковник груз причастьяК этой грязи — нёс легко.

Словно впрямь так был воспитанВ светлой детской, в мире книг,Словно он к таким визитамВ раннем возрасте привык.

То ль он верил, что евреиВвергли Родину во тьму,А раз так — за грех пред неюДань платить должны ему.

То ль узрел в изъятье этомДань порядку, с прошлым связь, —Как-никак он к тем предметамБыл привычен отродясь.

То ль решил, что в этой драмеСмысл любой едва ли есть,И, борясь с большевикамиЗа порядок и за честь,

В той борьбе рискуя жизнью, —В части собственности онСам стихией большевизмаСтал отчасти заражён.

Ты поверишь мне едва ли,Но для нас, для всей страныВы с ним две одной медалиОборотных стороны.

Он исчез давно, навечно,Но должна бы по всемуВсё равно поставить свечкуВаша партия ему.

Будет только справедливоТак отметить вашу связь:Это ж он Россию к взрывуВёл — как мальчик веселясь.

Он, от злости сатанея,Гнал упрямо в красный станНадругательством — евреев,Просто плётками — крестьян.

Гнал свирепо, сея беды,Жаждал мстить, судить, карать,И как зрелый плод — победуВам осталось подобрать.

Но под докторскою крышейБлиз полковника тогоТы о том не думал, слышаГолос вежливый его.

Не с того душа болела,А от мыслей… Ты страдалОт обиды: знал, как белыхЭтот врач с надеждой ждал.

Угнетало униженье,Общность странная судьбы…Всё тут было в нарушеньеПравил классовой борьбы.

Всё! Надолго ты потряссяВстречей с ним… Не враз постиг,Что всего тут жадность класса,Подтвержденье чётких книг.

В то, что просто и знакомо,Вновь поверил ты — да как!Хоть смущал азарт погромаУ полковника в зрачках.

…Затихал весь город Киев,Слыша голос твой в ночи.Вся его буржуазия —Адвокаты и врачи.

И звенели стёкла грустно,Когда шёл ты по утрамПо Андреевскому спускуВверх, к Присутственным Местам.

Был, как выстрел, эхом резкимКаждый шаг твой повторён.И в испуге занавескиПоднимались с двух сторон.

Их подхватывало, словноВетром классовой борьбы……И за каждой — тот полковникИзбегал своей судьбы.

Избегал, стоял на страже,И от взора твоегоЭтажи и бельэтажиНагло прятали его.

Пусть не знал ты, где полковник,Всё ж ты знал, что всё равноСоциально и духовноВсе вокруг с ним заодно.

Все — как он, того же мира,То же скрыто в них, что в нём…И врывался ты в квартиру,Словно в крепость под огнём.

Но не били револьверы,Враг не целился, губя.Лишь чужая атмосфераОбступала здесь тебя.

Словно кто-то неизвестный,Проиграв последний бой,Ставил вновь тебя на место,Возвышался над тобой.

И разбитый, незаконный,Власти отданный твоей,Лишь косился удивлённоНа тебя со стеллажей.

Где под слоем белой пыли,За тисненьем корешков,Книги с важностью хранилиМудрость «классовых» веков.

Нежный лепет, страстный шёпот,Столкновенья лиц и войск,Бег за счастьем — грустный опытВсех людских переустройств.

Все открытья, все потери,Относительность всех благ.Безысходность вер, неверий,Бледный свет сквозь этот мрак.

Откровенья всех религий,Имена и письмена…Заглянувши в эти книги,Ты б не понял ни хрена.

Ни тоски, ни жажды света,Ни огня, что жжёт слепя.Ни того, что речь тут где-тоИ о том, что ждёт тебя…

Несмотря на диктатуру,Книги смысл хранили свой……Буржуазная культураИздевалась над тобой.

Впрочем, свято веря в сдвиги,Делом занятый вполне,Не смотрел ты в эти книги, —Просто видел их извне.

Но понятья не имея,Что в них есть, — при всём при томНесозвучность их идееЧуял классовым чутьём.

И, задетый ими кровно,Так ты зло на них взирал,Словно в каждой жил полковник —Тот, что вещи отбирал.

Словно скрыть они хотели,Притворяясь неумно,Что учёный их владелецС тем полковником — одно.

Где б вам знать, что он такимиБыл, как вами, удручён,Что он страстно спорил с ними,По ночам забыв про сон.

И заснуть не мог до света,Возмущённо чуя рок…Был, как ты, полковник этот:Верить доводам — не мог.

Но и вдруг узнав такое,Ты б лишь крякнул: вздорный класс.Слишком верил ты в другое —В «кто не с нами — против нас».

Твой приказ гремел раскатом,И, судьбе своей не рад,Тот владелец брёл куда-тоВпереди твоих ребят.

Унося тоску и драму,Глядя вдаль, в конец пути…Только Ленин телеграммойМог теперь его спасти.

Властелин и рыцарь часа!В личной жизни и в борьбеТы чутьё и гордость класса,Словно Знамя, нёс в себе.

И от классовой фортуныОпьянев,    на всех — орломВниз глядел как бы с трибуны —Даже дома за столом.

Гордый поступью железной,Знать не мог ты в том году,Что ведёте всех вы в бездну,А себя — на Воркуту.

Что, когда замрут орудьяПосле классовой войны,Победителей — не будет,Будут все побеждены.

Что жидов за те же виныСтанут снова гнать и клясть,И что ты, Абрам Пружинер,Будешь зол на эту власть.

Чётким шагом, с важной рожей,С пистолетом ты ходил……Знал, что быть всё это может,Тот, кого ты уводил.

Да, про всё, что может статься,Знал он — словно вспоминал.Безо всякого злорадства,А с тоской и болью — знал.

Знал заране, знал сердитоТо, что после, всё стерпя,Ты постиг…       И то, что скрытоИ поныне от тебя.

Знал — хоть мало было прокуЗнать… Не мог он ничего.Разве если б стал пророкомДля полковника того.

Где там! В споре, как в угаре,Он пред ним с его тоскойБыл бессилен. Как БухаринВ дни иные пред тобой.

Вспомни, как свистал охотноТы Бухарину в свой час,Когда силился он что-тоВам открыть, спасти всех вас —

От позора, от расплаты,От беды, грозившей вам…А ведь это он когда-тоОбучил вас всем словам.

Всей профессии героя,Сути всех его основ.Что помимо за душоюВы имели — кроме слов?

Ничего! Вся власть и силаВ них была — исток и нить.Благодарность? Сам учил онЭто чувство не ценить!

И гремел ваш свист счастливый:«Кто б ты ни был — не мути!»Так впервые доросли выСпор с Бухариным вести.

И свистали с упоеньем,Ощущая свежесть лет,Отгоняя тень сомненьяОт плодов своих побед.

…Впрочем, ты про то не думал —Веру в Сталина берёг.Потому что Ленин — умер,Ты ж без Ленина — не мог.

На шоссе шуршат машины,В магазинах — толчея.Всё прошло, Абрам Пружинер,На исходе — жизнь твоя.

Ты скрываешь раздраженье,Непочтеньем оскорблён.Хоть к особому снабженьюИ к больнице прикреплён.

Что ж!.. За равенство ходил тыВ смертный бой не раз, не два,Кровью право заслужил тыНа особые права.

Тут — хоть многие судачат —Справедливость налицо.У тебя есть даже дача —Комнатёнка и крыльцо.

Есть. Но в этом разве дело,Если жизнь — как смутный сон.Если мягко, но всецелоТы от дела отстранён.

Вновь ты ходишь на собранья,И оправдан ты давно.Но к секретным заседаньямНе допущен всё равно.

Хоть всегда любил ты бденья —Жить, как счастье крест неся.Хоть приходит в запустеньеБез тебя идея вся.

Но, тая в душе презренье,Подписать всегда готовТы бумагу с одобреньемВсё равно каких шагов.

Цель всю жизнь была над личным.Вспомнить цель — ожить опять.Цели нет — так есть привычкаРади цели предавать.

Есть. И так везде доселеКоммунист любой живёт.Всё, что любит — ради цели,Цель включая, — предаёт.

А друзей — на то вы братья.Диалектика — ваш стиль.Пил со Сталиным Тольятти,Когда ты в кондее стыл.

Он златыми бредил снами,Сталин врал, а ты был тих.И одно Святое ЗнамяОсеняло всех троих.

Только в тактике идея —Будь всегда на всё готов.В коммунизме и евреиВдохновенно бьют жидов.

За горами суть свершений,Лишь единство нынче в счёт,Продолжалось бы движенье —Всё равно куда придёт.

Чушь лепечут, словно попки,Но со страстью — веры власть.Кто в Москве сейчас у кнопки,Тот включает эту страсть.

Кто б он ни был — всё едино,Результат всегда один.Вы как лампе АладдинаПодчиненный слепо джинн…

Словно всех вас без печалиВластным росчерком одним,Как гарем свой личный, СталинСдал наследникам своим.

И над вашей жизнью всеюБабий рок — огонь в крови.Страсть к идее — без идеи,Темперамент — без любви.

А с тобой — что было — сплыло.Лишь вобравшим весь твой пылМолодым славянофиламНынче важно, кем ты был.

Ты не злись! Твоя порода.Пусть не друг ты им, но — брат.Хоть тебе взамен народаНужен был пролетарьят.

И, конечно, есть причиныСтрастной ненависти их:Осознав чужие вины,Забываешь стыд своих.

Стыд — на всех. Мы все такие,Все от Бога мы ушли.Все друг друга и РоссиюМы до ручки довели.

Все стремились мы капризно,Уплотнив судьбу свою,Подменить всю ценность жизниУпоением в бою.

Наслаждаться верой чистой,Бдеть, чтоб пламень не потух,Дух не глохнул… Дух нечистыйВ наше время тоже Дух.

И во мгле, где мысли — тени,Где рядится верой злость,Наших всех происхожденийГнёт — слился в один хаос.

В блудословия пустогоДым. В бессмысленные дни…Нет здесь выхода простого,Только сложный — быть людьми.

Ощущать чужую муку,Знать о собственной вине,Не бросаться друг на друга,Словно грех всегда вовне.

А ведь жизнь теперь крутая,И возможно, в некий часВдруг недвижного КитаяСтены двинутся на нас.

Наплевав на всё, что былоВ нас хорошим и дурнымВсем грозя — славянофилам,И жидам, и остальным.

Как мы выстоять сумеемС этой подлостью своей…Лишь свободней и мудрееСтав — мы будем их сильней.

Но у нас не та забота.Старый поиск — бить кого.Обвиняющих — без счёта,Виноватых — никого.

Словно можно некой даньюОтодвинуть страх и тьму.Нам чуток бы покаянья! —Не приучены к нему.

Нам покаяться бы, люди, —Раскопать в душе ключи…Недосуг. Всё лезем в судьи,А иные — в палачи.

То ль для складу, то ль для ладу,То ль для вящей глубиныОторвать меня им надоОт судьбы моей страны.

Той, что с юности и сразуВ смысл вошла любого дня,Без которой пуст мой разумДа и просто нет меня.

Дескать, чуждый ей душою,Впрямь я зря листки марал:Всё, чем жил тут, — мне чужое,Что вобрал тут — я украл…

Врут! На Родине по правуПриобрёл я всё своё:Жалость к людям, гордость славой,Стыд тревожный за неё.

Возмущён ты? В чём причина?Ты не лучше их ни в чём.Сам ты был, Абрам Пружинер,В честь идеи палачом.

Пусть забыли Голта с БалтойСтук чекистских сапогов,Пусть и сам не избежал тыРук своих учеников.

Пусть и сам был бит по роже,Пострадал в своей игре,Был!.. Другие были тоже.В той же Балте — при царе.

Поступали тоже круто.Правых нету здесь, пойми.Тут ни счесться, ни распутать.Только то же — быть людьми.

Как найти на это силы,Устоять перед бедой? Как?..Младым славянофиламВыход видится простой:

Кровь пролить, но с грязью всеюСилой кончить навсегда.Им чужды твои идеи,Но по вкусу простота.

Пусть и с ненавистью в сердце,Пусть и духу не терпя,За тобой идут. Не детьсяНикуда им от тебя.

Потому что не мессия,Но не чёрт, как нужно им,Ты в истории РоссииБезусловно был своим.

Вот исчерпана вся тема:Ты, твой путь, твои дела…Кто-то скажет, что поэмаОт поэзии ушла.

Скажет: вовсе нет причиныОсвещать стихом этап,Где такой Абрам ПружинерСмог превысить свой масштаб.

И нелепо тратить силыС возмущеньем молодымНа возню славянофиловС честолюбьем их пустым.

Скажут: стыдно, рухнув с высиВечных правд и вечных звёзд,Пошлых временных коллизийРазгребать сухой навоз.

Словно бросил я за далью,Позабыв за душной тьмой,Свежей пахнущий печальюВоздух вечности самой.

С ней — не просто, с ней — тревожно:Вечность — жизнь в неправде всей.Но себя в ней слышать можно —Меру, Бога и людей.

С ней спокойно, ненатужноМожет пить душа мояТо одно, что впрямь ей нужно, —Вдохновенность бытия.

Что ж, согласен я со всеми.Только нам не повезло.Откровенно в наше времяМиром править рвётся зло.

Рвётся мрак представить светом,Спутать силой колдовстваВсе названия предметовИ любое дважды два.

Это — мрак. И в этом мраке, —И боюсь — во всём есть связь, —Могут люди, как собаки,Дочь мою убить, озлясь.

Налететь толпою плотной,Оскорбить, и растоптать.Я боюсь. Ведь безысходноК людям ненависть питать.

Сразу сердце станет немо,Всё, чем жил, угаснет враз.…Вот с чего я к этим темамВозвращаюсь каждый раз.

И бросая не впервыеВ морду дня его грехи,Сочиняю «лобовые»Разозлённые стихи.

И стыжусь того не очень,Понимая жизнью всей,Что в поэзию и осеньНет теперь других путей.

Это вечность — знаю точно —Защищать себя зовёт.И тоскуя, в каждой строчке,Ею вызванной, — живёт.

Поэма греха