На стихи не навесишь замки - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
кинусь, брошусь в басмачи:
пущай у ляха
надвое ряха!
Не гневите мою душу,
я так добр, что уж не слышал,
как кричали до зари
ляхов бабы: «Палачи!»
Добрый витязь, добрый конь,
добрый мир. И я влюблён
в добрый, добрый старый свет!
А где новый? Его нет.
Что ж ты, князь
Что ты, князь-княжище,
смотришь за реку`?
Татарин что ль там рыщет?
— Да что-то не пойму!
Верный конь твой рыжий
даже не фырчит,
мордою бесстыжей
лишь чуть-чуть хрипит,
замер, ждёт посыла:
к реке, к траве, домой?
Что ж за степью было,
то ли грохот-бой?
Не шелохнётся княже:
вдруг забрезжат войска
и на степь гулко ляжет
золотая орда!
Тишина за рекою,
пахнет ветром сырым
и с глубокой тоскою
разорвёт грозовым.
Ай, стенищею встанет
дождь, дождище, дождёк!
Скачи уж, князь, на пирище
пока весь не промок.
От сестры и до войны
Сестра брата ругала,
почём свет костерила,
почём зря материла,
кости мыла, пилила:
— Да и что тебе мало,
чего не хватало?
Сапоги с рукавами,
пироги с запчастями!
Али света всё нету,
или лето без ветру?
Может, низко тебе не кланяются,
либо медные деньги не нравятся;
толь смертей тебе мало,
коль добра не видала
твоя душа-душонка?
Горе ты — не мальчонка!
Ой, не слушал брат сестру,
а подарил ей платок и метлу,
да пошёл за Родину биться:
— Уж лучше в бою материться,
чем с бабой дурною спорить!
— Ну да, на войне ж тя не будут неволить!
Караульщики
Мы душою не свербели,
мы зубами не скрипели,
и уста не сжимали
да глаза не смыкали,
караулили:
не за зайцами смотрели, не за гулями.
Мы врага-вражину высматривали,
да коней и кобыл выглядывали:
не идут ли враги, не скачут,
копья, стрелы за спинами прячут,
не чернеет ли поле далече?
Так и стоим, глаза наши — свечи!
Караул, караул, караулит:
не на зайцев глядит, не на гулей,
а чёрных воронов примечает
и первой кровью (своею) встречает.
Виновата ты, Русь, сама
Нет на свете ненастья,
только мгла, мгла, мгла!
Нет и не было счастья,
виновата ты, Русь, сама:
сама себя ты кормила,
сама себя берегла.
Что же это такое было?
Чёрна туча на мир легла.
Смотри не смотри: не видно
ни деревень, ни полей.
Обидно, обидно, обидно,
церкви опять в огне!
— Мужичьё, старичьё, парнишки,
собирайся земская рать!
Слышишь, лихо уж дышит,
нам его бы догнать!
Нет на небе рассвета,
только дым, дым, дым.
Нет тёмной силище счёта,
но землю не отдадим!
Кричи не кричи, всё плохо:
старики не удержат мечи
и безбородые крохи,
а мужики полегли.
Иди один княже на «вы»!
Посмотрим с небушка мы,
как ты долбишь хазарина —
степного вольного барина.
Коль один ты воин в округе,
все назовут тебя другом,
а как во поле сляжешь,
так и нам о тех войнах расскажешь.
Небо тёмное, небо хмурое
Тучи грозятся и печалятся.
Добру молодцу, ой, не нравится:
— Небо тёмное, небо хмурое —
сила чёрная, полоумная,
полоумная сила-силища,
она прёт куды не просили её!
Гостям непрошеным мы не радые,
эти шляхтичи — просто гадины!
Ты не трогай Русь, не тревожь её,
уходи в свою Черногорию,
в Черногорию да в Литовию!
Да не волнуй ты, воин, свою голову!
Убрались они в Черногорию,
в Черногорию и в Литовию,
по своим расселись домам.
Слово «шляхтичи» не известно нам.
Нам другое слово известно:
«фашисты» — страшная месса!
Мысли героя после боя
Герою — почёт и победа!
Но думает он не об этом.
Герой о будущем нашем:
«Победа! Всё будет краше,
вот заживём мы на воле:
хазар боле не побеспокоит,
города пойдут разрастаться!
С частоколом не надо бы расставаться
и не распустим дружину,
меч за печь не закину…
Что-то мне беспокойно,
кораблями пахнет с поморья,
с Османии, что ли, прут?
Да нет, показалось вдруг».
Герою — почёт и победа!
Но думает он не про это,
героя сама тишина волнует:
«Наверное, перед бурей».
О чём воин думает
О чём воин грустит,
о чём думу думает:
«То ли сердце болит,
а хочешь, вынует
его всяк, кто думать не хочет,
кто над смертию лишь хохочет,
кто сыт одними набегами,
кличут их печенегами.
А что печенегу надо?
Бабу нашу и злато,
а ещё пшено».
Под ногою хрустит оно.
Ехал русич и думал:
«Мож, печенег и умный,
живёт себе жизнью привольной:
ни работы, ни дома.
Хорошо у костра петь песни!
Жизнь у них интересна.
Интересно, доколе?
Не могу собак терпеть боле!»
И от зависти (а не из мести)
решил воин жить интересно
и отправился в путь,
чтоб у костра прикорнуть,
попеть народные песни,
печенегов одежду развесить,
мечи и головы пересчитать
у убиенных врагов, да лечь спать.
Его голову мудру беречь
Какову печаль
сбирать сильным и смелым?
И где бы воин умелый
ни шастал,
пред какими полями ни хвастал
своей победой,
ему покоя всё нету!
На челе не расправит брови:
«Нет на Руси больше воли.
Татар, монгол, печенег —
за набегом набег!
Дитё мрёт не родившись.
Я в степи заблудившись,
не видел б всё это.
Нет плети
на злого Перуна,
наибольшущего вруна,
сулившего милость и счастье.
Эх, с коня не упасть бы,
эка как стремена повисли…
Прости, Перун, мои мысли!»
Так какову печаль
сбирать сильным и смелым?
Был бы воин умелый
и меч —
его голову мудру беречь.
Поле чёрное от грозы-беды
Поле чёрное не от ворона,
поле чёрное — не дожди прошли,
поле чёрное от грозы-беды.
Ты не бей себя кулаком во грудь,
ты не дай душе во грозу уснуть.
Тяжела, лиха наша жизнь-судьба,
наша жизнь-судьба ой как подмела:
смела ворона с пути.
Ты, помор, к нам не ходи;
не ходи до нас, варяг,
у тебя ведь всё не так,
всё не так, как у нас,
не в поту добыт припас,
не тяжёлым трудом,
и твой смысл совсем не в нём.
А мы стоим насмерть
за труд, хлеб и скатерть!
Нет, с коня тебя не снять
Что ж ты, воин
(вроде бы и не болен)
с поля бежишь
али к бою спешишь?
Волен не волен,
кровью отмоем
страх лошадиный.
Ну что ж ты, былинный:
али силушка ушла
из под ног, из под копыт?
Ты не ранен, не убит.
Вороти-ка коня и
пошла,
