Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

1914. Май

Эст-Тойла

Одно из двух

Ты в жизнь вошла в колье жемчужномГорда, сверкательна, строга.Глаза, проникнутые южным,Омраченные жемчуга.

И встреченному незнакомцу,Который так безбрежно жил,Ты поклонилась, точно солнцу,И встречный близок стал и мил.

Сердца улыбно укачалиИ утомились до зерна.Но жемчугов твоей печали,Как прежде, матовость черна.

Твой черный жемчуг целомудрен,Невинна темная душа,И девственный твой лик окудрен.Ты отрицаньем хороша.

Ты ждешь со страстностью упорнойИного встречного, когдаЗарозовеет жемчуг черный,А нет — погаснет навсегда!

1913. Январь

Песенка горничной

Пошла бродить я по полюИ прислонилась к тополю…Смотрю: а рядом перепелВсю воду в луже перепил…Смотрю, лягушек дюжинаНа солнышке сконфуженноПрисела и не прыгает,Ногами только дрыгает…Залюбовалась пчелкамиС взлохмаченными челкамиИ восхитилась осамиС расчесанными косами…Глазами жадно-прыткимиЛюбуясь маргаритками,Я собрала букетикиСебе и другу Петьке…В лесу, у муравейника,Связала я три веникаИ поспешила вечеромЯ на свиданьем с кучером…

1911. Июль

Дылицы

Поэза трех принцесс

Моя дежурная адъютантэсса, —Принцесса Юния де Виантро, —Вмолнилась в комнату бодрей экспресса,И доложила мне, смеясь остро:

— Я к вам по поводу Торкватто Тассо…В гареме паника. Грозит бойкот…В негодованьи княжна Инстасса,И к светозарному сама идет.

Мне даже некогда пригубить жало,И взор сиреневый плеснуть в лазорь:Бегу — мороженое из фиалокВам выльдить к празднику Лимонных Зорь… —

И фиолетовая, как черника,Фигурка Юнии газелит в сад.Дверь раскрывается, и ВероникаУже готовится журчать доклад:

— Я к вам по поводу Торкватто Тассо…В гареме паника. Грозит бойкот…В негодовании княжна Инстасса,И к светозарному сама идет.

Но-ах! мне некогда к Вам на колени.«Кальвиль раздорная» среди принцесс:Варить приходится ликер сирениДля неисчерпываемых поэз. —

И точно ласточка в окно порхнула,Слегка вервэною проколыхав…Виолончелили от меццо-гулаВ саду наструненные души трав.

И в этих отгулах рванулись двери, —И изумительнейший гастроном,Знаток изысканнейших эксцессерий,Инстасса въехала на вороном.

— Мы, изучавшие Торкватто ТассоПо поведению, по твоему, —Все перессорились… Но я, Инстасса,Всех оправдаю я и всё пойму.

Утишу бешенство и шум базарный,Всех жен разрозненных объединя,Лишь ты, мечтанный мой, мой светозарный,Впусти не в очередь к себе меня!

1915. Январь

Письмо-рондо

С курьерским, в пять, я радостно приедуК тебе, Олег, и будешь ты опятьВстречать меня. Везу тебе победу  С курьерским, в пять.

Что хочешь, делай все со мной. РаспятьТы, может быть, свою захочешь ЭдуЗа годы те, что нам пришлось страдать.

Простишь ли, нет — неважно мне. Но «Леду»Изволь к пяти на станцию прислать:Имей в виду, что буду я к обеду,  С курьерским, в пять.

1915. Январь

Метёлка-самомёлка

С утра ушел ЕрмолкаК елани по грибы.Метелка-самомелкаВ углу его избы.

Ермолкина светелкаУглами не красна.Метелка-самомелка,Изба тебе тесна!

Вдруг ощетинясь колко, —Без цели, без пути, —Метелка-самомелкаПошла себе мести!

Окурок и иголку,Опорки, самоварМетелка-самомелкаГребет, войдя в ковар.

Сгребает все без толкаВ Ермолкиной избеМетелка-самомелкаСмеется, знай себе.

Айда на двор! глядь, елка!А там и целый лес…Метелка-самомелкаСильна, как Геркулес.

Как будто богомолкаВ мужском монастыре,Метелка-самомелкаШиреет на дворе.

Глядь, мельня-мукомолка, —И тотчас же мукаМетелкой-самомелкойВзвита под облака.

Сметает рощи, волка,Деревни, города.Метелка-самомелкаМетением горда.

Такая уж весёлка:На нивы, хоть мала,Метелка-самомелкаВсе реки намела!

Всё в кучу: слон и кролка!Америка, Китай!Метелка-самомелкаМети себе, катай!

…Метелка-самомелка,Где, бывшее Землей?…Живи в веках, Ермолка,Прославленный метлой!

1914. Июль

Мыза Ивановка

Поэза детства моего и отрочества

Когда еще мне было девять,Как Кантэнак — стакана, строфИскала крыльчатая лебедь,Душа, вдыхая Петергоф.

У нас была большая дача,В саду игрушечный котэдж,Где я, всех взрослых озадача,От неги вешней мог истечь.

Очарен Балтикою девной,Оласкан шелестами дюн,Уже я грезил королевнойИ звоном скандинавских струн.

Я с первых весен был отрансен!Я с первых весен был грезэр!И золотом тисненный Гранстрэм —Мечты галантный кавалер.

По волнам шли седые деды —Не паруса ли каравелл? —И отчего-то из «Рогнеды»Мне чей-то девий голос пел…

И в шторм высокий тенор скальдаЕго глушил — возвестник слав…Шел на могильный холм РуальдаНо брынским дебрям Изяслав.

Мечты о детстве! вы счастливы!Вы хаотичны, как восторг!Вы упояете, как сливы,Лисицы, зайчики без норк!

Но все-таки мне девять было,И был игрушечный котэдж,В котором — правда, это мило? —От грез ребенок мог истечь…

В котэдже грезил я о Варе,О смуглой сверстнице, о том,Как раз у мамы в будуареЯ повенчался с ней тайком.

Ну да, наш брак был озаконен,Иначе в девять лет нельзя:Коробкой тортной окоронен,Поцеловал невесту я.

Прошло. Прошло с тех пор лет двадцать,И золотым осенним днемСлучилось как-то мне скитатьсяПо кладбищу. Цвело кругом.

Пестрело. У КомиссаржевскойБлагоухала тишина.Вдруг крест с дощечкой, полной блескаИ еле слышимого плеска:Варюша С. — Моя жена!

Я улыбнулся. Что же болеЯ сделать мог? Ушла — и пусть.Смешно бы говорить о боли,А грусть… всегда со мною грусть!

И все еще мне девять. Дача —В столице дач. Сырой покров.Туман, конечно. Это значит —Опять все тот же Петергоф.

Сижу в котэдже. Ряд плетеныхМиньонных стульев. Я — в себе,А предо мною два влюбленныхНаивных глаза. То — Бэбэ.

Бэбэ! Но надо же представить:Моя соседка; молода,Как я, но чуточку лукавит.Однако, это не беда.

Мы с ней вдвоем за файв-о-клоком.Она блондинка. Голос чист.И на лице лазурнооком —Улыбка, точно аметист.

Бэбэ печальна, но улыбитСвое лицо, а глазы вниз.Она молчит, а чай наш выпит,И вскоре нас принудит мисс,Подъехав в английской коляске,С собою ехать в Монплезир,Где франтам будет делать глазки,А дети в неисходной ласкеШептать: «но это ж… votre plaisire?…»

Череповец! пять лет я прожилВ твоем огрязненном снегу,Где каждый реалист острожил,Где было пьянство и разгул.

Что ни учитель — Передонов,Что ни судеец — Хлестаков.О, сколько муки, сколько стонов,Наивно-жалобных листков!

Давно из памяти ты вытек,Ничтожный город на Шексне,И мой литературный выдвигЗамедлен по твоей вине…

Тебя забвею. Вечно мокроВ твоих обельменных глазах,Пускай грядущий мой биографТебя разносит в пух и прах!

О, Суда! голубая Суда!Ты, внучка Волги! дочь Шексны!Как я хочу к тебе отсюдаВ твои одебренные сны!

Осеверив свои стремленья,Тебя с собой перекрыливК тебе, река моя, — оленьяЗа твой стремительный извив.

Твой правый берег весь олесен,На берегу лиловый дом,Где возжигала столько песенПевунья в тускло-золотом.

Я вновь желаю вас оперлить,Река и дева, две сестры.Ведь каждая из вас, как стерлядь:Прозрачно-струйны и остры.

Теките в свет, душой поэта,Вы, русла моего пера,Сестра-мечта ЕлисаветаИ Суда, греза и сестра!

Петербург