Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)
В один из таких вечеров Ромеш, легонько дернув девушку за волосы, заметил:
– Шушила, ты сегодня плохо причесана.
– Почему все вы здесь зовете меня Шушилой? – вдруг спросила девушка.
Ромеш удивленно посмотрел на нее. Он не понял ее вопроса.
– Разве, изменив имя, можно изменить судьбу? – продолжала она. – Я несчастна с самого детства и останусь несчастной до самой смерти.
При этих словах у Ромеша перехватило дыхание, и он побелел как полотно. В уме его внезапно мелькнула страшная догадка, что произошло какое-то недоразумение.
– Почему же ты несчастна с самого детства? – спросил он.
– Отец мой умер еще до моего рождения, а когда мне было шесть месяцев, умерла мать. У дяди мне жилось очень плохо. Вдруг я услышала, что откуда-то приехал ты и я тебе понравилась. Ровно через два дня устроили свадьбу. Ну а потом ты сам знаешь, сколько несчастий произошло.
Ромеш замер, откинувшись на подушки.
В небе ярко светила луна, но ему показалось, что свет ее внезапно померк. У него не хватило духу спрашивать дальше; хотелось, чтобы все услышанное им оказалось дурным сном.
Словно глубокий вздох очнувшегося от обморока человека, прошелестел теплый южный ветерок; звенел в лунном свете голос полуночницы-кукушки; с пристани доносилась песня лодочников.
Не понимая, почему Ромеш молчит, девушка легонько коснулась его рукой:
– Ты спишь?
– Нет, – ответил он и опять надолго замолчал.
Девушка тем временем задремала. Ромеш пристально вглядывался в ее лицо. Оно и сейчас не обнаруживало никаких следов тайны, которую начертал на нем всевышний. И как только под такой привлекательной внешностью могла скрываться столь страшная судьба!
Глава 6
Теперь Ромеш знал, что это совсем не та девушка, на которой он женился. Но выяснить, чьей женой она была в действительности, оказалось делом нелегким.
Однажды с тайной надеждой он спросил ее:
– Когда ты впервые увидела меня во время свадьбы, каким я тебе показался?
– Да я тебя и не видела, – ответила девушка. – Я тогда опустила глаза.
– Так ты, наверно, даже имени моего не слышала?
– Свадьба была на следующий день после того, как мне сказали о ней. Откуда же я могла знать твое имя, – ведь тетушка так спешила отделаться от меня!
– Ты ведь училась. Дай-ка я посмотрю, можешь ли ты написать хотя бы свое имя, – сказал Ромеш, подавая ей бумагу и карандаш.
– Ты что же, думаешь, что я ничего больше не умею? – ответила девушка. – Кстати, мое имя очень легко пишется.
И она крупными буквами вывела: «Сримоти Комола Деби».
– Хорошо. А теперь имя твоего дяди, – попросил Ромеш.
Комола написала: «Сриджукто Тариничорон Чоттопаддхай» – и спросила:
– Нигде не ошиблась?
– Нет, – ответил Ромеш. – Напиши-ка еще и название своей деревни.
И она снова вывела: «Дхобапукур».
Так, с большими предосторожностями, Ромеш собрал кое-какие сведения о жизни девушки. Но это едва ли облегчило задачу. Он стал думать, как быть дальше. Вполне возможно, что муж ее утонул. Но если даже Ромеш отыщет дом свекра Комолы, неизвестно, примут ли ее там. А отправить девушку к дяде было бы, пожалуй, слишком жестоко. Что будет с ней после того, как все узнают, что она столько времени пробыла в доме другого мужчины? Как посмотрят на нее люди? Возможно, муж Комолы все же остался в живых? Но захочет ли, посмеет ли он принять ее? Где бы Ромеш ни бросил эту девушку, она утонет, как в бездонном океане.
Только в качестве жены мог Ромеш оставить у себя Комолу, но назвать ее своей женой он не имел права. Однако отправить ее было некуда.
Яркий образ этой девушки, Лакшми домашнего очага, который кистью вдохновенной любви запечатлел он на картине будущего, пришлось стереть.
Оставаться в родной деревне Ромеш не мог и с мыслью о том, что он найдет какой-нибудь выход, лишь затерявшись в сутолоке Калькутты, отправился туда вместе с Комолой. Приехав в Калькутту, Ромеш постарался снять квартиру как можно дальше от того места, где жил раньше.
Комоле не терпелось скорей увидеть большой город. В первый же день по приезде она уселась у окна и со все возрастающим интересом принялась следить за непрерывно движущимся людским потоком. Единственная их служанка давно жила в Калькутте, поэтому она считала изумление Комолы невероятной глупостью и то и дело сердито ворчала:
– Ну, чего рот разинула? Выкупалась бы лучше – смотри, как поздно!
Служанка была приходящая и вечером уходила домой. Постоянную найти не удалось.
«Разделить ложе с Комолой я не могу. Но как бедная девушка одна проведет ночь в незнакомом месте?» – раздумывал Ромеш.
После ужина, когда служанка ушла, Ромеш сказал:
– Ложись спать, а я еще немного посижу.
Он взял первую попавшуюся книгу и сделал вид, что читает. Усталая Комола скоро заснула.
Так прошла эта первая ночь. На другой день Ромешу тоже под каким-то предлогом удалось уложить Комолу спать. Было очень жарко, и сам он устроился на небольшой открытой веранде перед спальней. Долго лежал Ромеш, раздумывая над своим положением. И только поздно ночью наконец уснул.
Около трех часов ему вдруг почудилось, что он не один; он почувствовал, что рядом колышется опахало. Ромеш притянул к себе девушку и сонно пробормотал:
– Спи, Шушила, не надо меня обмахивать.
Комола прижалась к нему и сладко уснула.
Рано утром Ромеш проснулся и вздрогнул: правая рука Комолы обвилась вокруг его шеи, а сама она, с милой непосредственностью, наивно пользуясь своим правом жены, склонила голову ему на грудь. Ромеш смотрел на спящую девушку, и глаза его наполнились слезами: разве может он разорвать это доверчивое, нежное объятие? Он вспомнил, как ночью она потихоньку обмахивала его веером. И все же с глубоким вздохом он бережно разомкнул ее руки и поднялся с постели.
После долгих размышлений Ромеш решил поместить Комолу в женский пансион. Это хоть на время избавит его от забот.
– Комола, ты хочешь учиться? – спросил он однажды.
Она посмотрела на него, словно желая сказать: что это значит?
Ромеш принялся рассуждать о пользе и удовольствии, которые принесут ей занятия, уговоры его были излишни. Комола сразу же заявила:
– Поучи меня.
– Для этого тебе надо ходить в школу.
– В школу? – удивилась Комола. – Разве такие взрослые, как, я, ходят в школу?
– В школе учатся девушки и постарше, – ответил он, улыбнувшись той гордости, с которой Комола говорила о своем возрасте.
Она больше не возражала, и однажды Ромеш отвез ее в пансион. В большом здании Комола увидела множество девушек разного возраста.
Когда Ромеш, поручив Комолу начальнице пансиона, направился к выходу, она побежала за ним.
– Куда ты? – остановил он девушку. – Тебе надо остаться здесь.
– А мы разве не будем вместе? – испуганно спросила она.
– Нет, я не могу.
– Тогда и я не могу, – заявила Комола, схватив Ромеша за руку. – Возьми меня с собой.
– Стыдно, Комола, – сказал Ромеш, вырывая руку.
От этого упрека девушка словно окаменела, и лицо ее, казалось, сжалось в комочек. Взволнованный, Ромеш быстро вышел, но перед его глазами неотступно стояло неподвижное, с выражением беспомощного испуга лицо девушки.
Глава 7
Ромеш думал начать свою адвокатскую практику в Алипуре, но теперь сердце его было разбито. У него совсем не осталось той энергии и уверенности, которые так помогают спокойно и сосредоточенно работать и преодолевать трудности, всегда встречающиеся на пути начинающего адвоката. У Ромеша вошло теперь в привычку бесцельно шагать по мосту через Гангу или бродить по Голдигхи. Он даже начал подумывать о путешествии на запад, но как раз в это время пришло письмо от Онноды-бабу.
«Из газет мы узнали, – писал он, – что ты выдержал экзамены, но были огорчены, не получив известий об этом от тебя самого. Давно уже о тебе ничего не слышно. Нам было бы очень приятно получить от тебя весточку, узнать, как ты живешь и когда собираешься в Калькутту».
Нелишне будет заметить, что уехавший в Англию юноша, на которого так рассчитывал Оннода-бабу, уже успел стать адвокатом и вернуться на родину. Теперь он собирался жениться на девушке из богатого дома.
Между тем Ромеш все еще не мог решить, следует ли ему после всего случившегося встречаться с Хемнолини. Он считал, что говорить сейчас кому-нибудь о Комоле и его отношениях с ней значило бы очернить ни в чем не повинную девушку в глазах общества. Но имеет ли он право возобновить встречи с Хемнолини, прежде чем не расскажет ей всю правду?
Во всяком случае, медлить с ответом на письмо Онноды-бабу было по крайней мере невежливо, и Ромеш написал:
«Очень прошу извинить меня, но по весьма серьезным причинам я был лишен удовольствия видеться с вами».
Своего нового адреса он не указал.
Отправив ответ по почте, он на следующий же день надел адвокатскую шапочку и отправился в алипурский суд.
