Сергей Есенин - Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы)
— Я все-таки Кольцова, Некрасова и Блока люблю. Я у них и у Пушкина только и учусь. Про Маяковского что скажешь? Писать он умеет — это верно, но разве это поэзия? У него никакого порядку нет, вещи на вещи лезут. От стихов порядок в жизни быть должен, а у Маяковского все как после землетрясения <…>.
Есенин как-то весь потускнел, от утренней свежести не осталось и следа. Грустные глаза, усталая опустошенность во взгляде, горькая улыбка.
Потом стал читать свое недавно написанное в Тифлисе стихотворение про Кавказ» (Восп., 2, 174).
К рассказу В.А.Мануйлова нужно добавить, что «Юбилейное» Маяковского было опубликовано в З. Вост. 7 сентября 1924 года, т. е. всего за один-два дня до приезда в Тифлис Есенина. Все это, вместе взятое, объясняет, почему в стихотворении «На Кавказе» есть строки, посвященные В.В.Маяковскому.
Затем Есенин вспомнил Н.А.Клюева — в одиннадцатой строфе «На Кавказе» содержится известное определение «ладожский дьячок», отображающее негативное отношение его автора к клюевской религиозности. Это обращение здесь к имени Клюева также не случайно. Поэты встречались летом 1924 года в Ленинграде, и разногласия по религиозным вопросам в их беседах действительно возникали. Вот свидетельство самого Клюева из его письма друзьям от 18 августа 1924 года: «Особенно меня поразило и наполнило острой жалостью последнее свидание с Есениным, его скрежет зубный на Премудрость и Свет. Об этом свидании расспросите Игоря <И.И.Маркова> — он был свидетелем пожара есенинских кораблей. Но и Есенин с его искусством и я со своими стихами так малы и низко-презренны перед правдой прозрачной, непроглядно-всебытной, живой и прекрасной…» (Письма, 339). Этот разговор с Клюевым мог вспомниться Есенину, когда он работал над стихотворением «На Кавказе».
Следующая (двенадцатая) строфа стихотворения вновь содержит отзвук «Юбилейного» В.В.Маяковского, — на этот раз таких его строк: «Чересчур / / страна моя / / поэтами нища». Очевидно, что, написав «Других <поэтов> уж нечего считать» и т. д., Есенин согласился здесь с Маяковским (наблюдение А.А.Козловского).
Т.Ю.Табидзе писал в 1926 году о Есенине: «В первый же день приезда в Тифлис он прочел мне и Шалве Апхаидзе свое „Возвращение на родину“. И стихи и интонация голоса сразу показали нам, что поэт — в творческом угаре, что в нем течет чистая кровь поэта.
В этот приезд С.Есенин сознательно стремился порвать со старым образом жизни. Видно было, что кабацкая богема ему до боли надоела, но он еще не находил сил вырваться из ее оков:
И я от тех же зол и бедБежал, навек простясь с богемой…
Поэт благодарит Кавказ: он научил его русский стих „кизиловым струиться соком“, — и дает как бы клятву <следует четырнадцатая строфа „На Кавказе“>. <…>
Кавказ, как когда-то для Пушкина, и для Есенина оказался новым источником вдохновения. <…> Есенин был в Грузии в зените своей творческой деятельности, и нас печалит то, что он безусловно унес с собой еще неразгаданные напевы, в том числе и напевы, навеянные Грузией. Ведь он обещал Грузии — о ней „в своей стране твердить в свой час прощальный“» (Восп., 2, 192–194).
Стихотворение Есенина стало для А.П.Селивановского поводом к таким суждениям: «Мы можем теперь говорить о новом Есенине. <…> Есенин повернулся к Пушкину. <…> И на Кавказе, где жил Пушкин, где грудь Лермонтова встретила свою смертельную пулю, он обращается к той же эпической простоте великих ушедших гениев <цитируются седьмая и восьмая строфы стихотворения>. Не подражательность, не стилизация под Пушкина, не рабское копирование музыки пушкинских ритмов. Через голубую туманность неопределенных юношеских переживаний, через кабацкие взвизги хмельных ночей Есенин пришел к суровой чеканной простоте зрелого и действительно великого поэта» (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 16).
Не пой, красавица, при мне…— первая строка стихотворения А.С.Пушкина (1828).
Азамат и Казбич — персонажи романа М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» (1840).
Зурна и тари — восточные музыкальные инструменты.
Зане (церковнославянск.) — так как, потому что.
Поэтам Грузии (с. 110). — З. Вост., 1924, 23 ноября, № 735; Стр. сов.
Автограф неизвестен. Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.). Датируется по Собр. ст., 2.
Т.Ю.Табидзе писал: «…нет возможности описать все встречи с поэтом: много в них интимного, многое лишено широкого общественного интереса, многого просто не уместить, но есть и многое важное для советской общественности — я имею в виду взаимоотношение русских и грузинских поэтов. У меня со стенографической точностью воспроизведены <…> беседы на эту тему на банкете, устроенном в честь С.Есенина <эти записи Т.Табидзе неизвестны>. Есенин вскоре ответил на эти беседы стихотворением „Поэтам Грузии“» (Восп., 2, 194).
Об авторском исполнении этого произведения вспоминала Н.А.Табидзе: «Один раз <…> он <Есенин> пришел к нам в двенадцать часов ночи. В это время и Паоло Яшвили был у нас. Необычайно творчески взволнованный, Есенин достал свое новое стихотворение и прочитал друзьям. То было известное стихотворение „Поэтам Грузии“, в котором, как и в стихотворении „На Кавказе“, он пел о душевном братстве русских и грузинских поэтов.
Это был необычайный поэтический вечер.
Тициан достал книгу стихов Важа Пшавела и читал Есенину по-грузински, тут же слово в слово переводя. Восторгу Есенина не было границ» (Восп., 2, 197–198).
Комментарием и воспоминаниям супругов Табидзе могут послужить слова самого поэта из его письма к Т.Ю.Табидзе от 20 марта 1925 г.: «Грузия меня очаровала. Как только выпью накопившийся для меня воздух в Москве и Питере — тут же качу обратно к Вам, увидеть и обнять Вас».
Голубые роги — эти слова употреблены здесь в прямом смысле, но в них есть и метафорический оттенок: такое название имела существовавшая в 1916–1930 годах литературная группа грузинских поэтов; ее членами были П.Яшвили, Т.Табидзе, Г.Леонидзе и др.
Баллада о двадцати шести (с. 114). — Бак. раб., 1924, 22 сентября, № 214; Р. сов.; Стр. сов.
Автограф неизвестен. Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с исправлением в ст. 52 и 152 («пролетарьят» вместо «пролетариат») по остальным источникам.
Дата в Собр. ст., 2 — 1924. Датируется с учетом пометы после текста: «Баку, сентябрь», имеющейся в Бак. раб. и Р. сов.
Обстоятельства создания «Баллады» после возвращения Есенина в Баку из Тифлиса 20 сентября 1924 года описал П.И.Чагин: «Отдав короткую дань излиянию дружеских чувств, я пожурил Есенина за то, что он так поздно приехал: ведь 20 сентября — священный для бакинцев день памяти 26 комиссаров. И если бы приехал дня на два раньше, он мог бы дать в юбилейный номер стихи. Есенин еще в Москве признавался мне, что тема гибели 26 комиссаров волнует его.
Быстро договорились поправить дело и поместить есенинские стихи по горячему следу в ближайшем номере газеты. Но их еще нет в природе. Как же быть?
Я вооружил Есенина материалами о 26 бакинских комиссарах — недостатка в них в Баку не было. <…> Есенин жадно набрасывается на эти материалы и запирается в моем редакторском кабинете.
Под утро приезжаю в редакцию и вижу: стихи „Баллады о двадцати шести“ на столе. <…> В ближайшем номере, 22 сентября, „Баллада о двадцати шести“ была напечатана в „Бакинском рабочем“» (Восп., 2, 161).
В юбилейном номере Бак. раб. от 19 сентября 1924 года среди множества материалов о 26 комиссарах было, в частности, стихотворение в прозе «Борцам за свободу» за подписью «Александров-Вольский»:
«Их было 26…
Жарко светило солнце, обливая красными лучами тружеников серпа и молота. <…>
В далеких песках Закаспия горячим песком задернуло трупы 26-ти.
Острые пули пронзили сердце.
Их было 26. Сейчас их нет.
Но память о них и каленым железом не выжжешь из пролетарских сердец» (Бак. раб., 1924, 19 сентября, № 213; курсив наш. — Комм.).
Связь рефрена «Баллады» с приведенным текстом (имеет место прямое цитирование) не только подтверждает воспоминания П.И.Чагина, но позволяет установить, что Есенин написал «Балладу» в ночь с 20 на 21 сентября 1924 года.
Оценки произведения в печати поначалу были сдержанными. А.Лежнев лишь указал, что в ней «есть хорошие места» (газ. «Правда», М., 1925, 15 марта, № 61; вырезка — Тетр. ГЛМ), а В.А.Красильников, сделав упор на то, что «ценность новых стихов Есенина заключается в социальности и революционности тем — в них вчерашний лирик-индивидуалист заговорил <…> о героической смерти в Баку двадцати шести ответственных советских работников <…>», оговаривался: «Поэт еще не нашел для новых революционных тем оригинальной, достаточно сильной и крепкой формы» (журн. «Книгоноша», М., 1925, № 26, 31 июля, с. 17). Иначе отнеслись к произведению Есенина критики-провинциалы. Так, И.Т.Филиппов назвал его «мощным» (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август (обл.: июль-август.), с. 71), а В.Г.Никонов писал: «Нас залило наводнением стихотворных олеографий эпохи гражданской войны, а многие ли вызывают горечь и гнев, как „Баллада о 26“ расстрелянных бакинских комиссарах <приведено начало „Баллады“>» (журн. «Стрежень», Ульяновск, 1925, № 1, ноябрь, с. 11).
