Стихотворения в пяти томах - Мирра Александровна Лохвицкая
БАЛЬКИС:
Твоя невеста, милый.
ГИАЦИНТ:
Что с ней? Что с ней?
БАЛЬКИС:
Пустое, мой дружок.
Немного кожи с ног сдирают, верно,
И жгут слегка на медленном огне.
Целуй меня. Да не дрожи так сильно.
ГИАЦИНТ:
Прости ее, царица, о, прости!
БАЛЬКИС:
Простить ее? Когда на ней, быть может,
Еще горят лобзания твои!
Ведь ты ласкал ее? Как ты бледнеешь!
Смотри мне в очи. Ты любил ее?
ГИАЦИНТ:
Да… нет… не знаю… я тебя люблю.
БАЛЬКИС:
Так пусть ее стенания и крики
Не охладят восторга ласк твоих.
ГИАЦИНТ:
Мне жаль ее.
БАЛЬКИС:
А! Ты ее жалеешь.
Ступай же к ней, возлюбленной твоей.
Ты можешь ей желанную победу
Купить ценою собственной крови.
ГИАЦИНТ:
Как, умереть теперь, сейчас?
БАЛЬКИС:
Решайся.
ГИАЦИНТ:
Я жить хочу! О, милая Балькис,
Уйдем со мной, уйдем от этих криков!
Тебя одну люблю я…
БАЛЬКИС:
Лжец и трус!
Скажи мне! Есть в тебе, о, нет, не сердце,
Но хоть намек ничтожный на него?
Хоть искра правды, слабый отблеск света,
Что просвещает каждое созданье,
Носящее названье – человек?
И я тебя любила! Но – довольно,
С тобой я кончила.
ГИАЦИНТ:
Балькис, Балькис!
БАЛЬКИС:
Молчи и жди. Теперь посмотрим снова
Избранницу достойную твою.
(Обращаясь к рабу).
Ввести ее.
(ГИАЦИНТУ).
Да, кстати, я, желая
Твою любовь к несчастной испытать,
Лгала тебе, выдумывая пытки.
На деле же ее лишь бичевали.
(Рабы вводят пленницу).
КОМОС: (падая на колени)
О, смилуйся!
БАЛЬКИС:
Как скоро ты смирилась!
У ног моих? Вот это я люблю.
КОМОС:
О, смилуйся и отпусти, царица,
Меня домой, на родину мою.
БАЛЬКИС:
Соскучилась ты очень по баранам?
Нет, милая, ты пленница моя
И ею ты останешься навеки.
И будешь ты каменьями цветными
Мне волосы красиво убирать,
Плоды мне подавать, вином душистым
Мой кубок наполнять, ходить за мной
Услужливой, покорной, робкой тенью.
Согласна ты?
КОМОС:
О, да, царица, да!
БАЛЬКИС:
Но я еще не кончила, – ты будешь
Мне каждый вечер ноги умывать.
Согласна ты?
КОМОС:
Исполню все, царица,
Покорна я.
БАЛЬКИС:
Еще бы нет! Рабыня!
(Приподнимая край своей одежды).
Ты посмотри, какая красота,
Какая прелесть женственных изгибов.
Я вспомнила: однажды некий царь
Невольно внял злокозненным наветам.
Мои враги, оклеветав меня,
Ему сказали: знай, колдунья – Саба,
До пояса лишь женщина она,
А ноги сплошь покрыты красной шерстью
С копытами козлиными. И, вняв
Наветам хитрым, повелел Премудрый
В своем дворце хрустальный сделать пол
И во тот покой ввести меня. Мгновенно
Раздвинулись пурпурные завесы,
И я увидела великий трон,
Как посредине озера стоящий,
Где восседал в роскошном одеянье
Возлюбленный и звал меня к себе.
И вот, движеньем смелым и стыдливым
Приподняла я легкий мой наряд
И обнажила стройные две ножки,
Подобные жемчужинам морским,
Сокрытым в недрах раковин цветистых
Иль лепестком благоуханных лилий,
Белеющих в волнах дамасских вод.
Но возвратимся вновь к малютке Комос.
Согласна ты покорной быть рабой,
Но я еще не все договорила.
Не мне одной, а нам служить ты будешь –
(Указывая на Гиацинта).
Ему и мне; присутствовать всегда
При наших играх, ласках и забавах,
И сказками наш отдых услаждать.
Ты будешь нам ко сну готовить ложе,
До утра бдеть над нашим изголовьем
И опахалом, веющим прохладой,
Нам навевать блаженные мечты.
Что ж ты молчишь?
КОМОС:
Я слушаю, царица.
БАЛЬКИС:
Ты, может быть, не поняла меня?
КОМОС:
Все поняла, и я на все готова.
БАЛЬКИС:
И ты зовешься женщиной! И ты
Не бросилась и в бешенстве ревнивом
В мое лицо ногтями не впилась?!
Но неужели там, у вас, в Элладе,
Все женщины так тупы и мертвы?
Иль недоступны низменным созданьям
Ни ненависть, ни ревность, ни любовь?
Но, может быть, ты умысел коварный
Таишь с кинжалом, скрытым на груди?
Хитришь со мной, чтоб лучше провести
И отплатить за униженье смертью?
Скорей, сейчас же обыскать ее!
КОМОС:
Нет ничего. Гречанка безоружна.
БАЛЬКИС:
Нет ничего? Тем хуже для нее.
О, жалкое и слабое созданье,
Бессильна я пред низостью твоей!
Тебя страшат лишь мелкие страданья
Ничтожной плоти. Рабская душа
Все вынести безропотно готова,
Чтоб только плоть ничтожную сберечь.
Будь я тобой, – я и в цепях сумела б
Соперницу словами истерзать,
На пытке ей в лицо бы хохотала,
Я б ей кричала: жги и мучай тело,
Хранящее следы любимых ласк,
Ты не сожжешь о них воспоминанья.
Оно живет и будет жить во мне,
Пока последний, слабый луч сознанья
Не отлетит с дыханием моим.
Будь я тобой! О, жалкое созданье,
