Константин Бальмонт - Полное собрание стихотворений

Неразлучимые

Под низкою крышкою гроба,Забиты гвоздями,Недвижно лежали мы оба,С враждебными оба чертами.

Застывшие трупы, мы жилиСознаньем проклятья,Что вот и в могиле – в могиле! —Мы в мерзостной позе объятья.

И Дьявол смеялся надгробно,Плитой погребальной:«Эге, – говорил, – как удобноУродцам – в могиле двуспальной!»

Два трупа

Два трупа встретились в могиле,И прикоснулся к трупу труп,В холодной тьме, в тюрьме, и в гнили,Прикосновеньем мертвых губ.

Они, влюбленные, когда-тоДышали вместе под ЛунойВесенней лаской ароматаИ шелестящей тишиной.

Они клялись любить до гроба.И вот, по истеченьи дней,Земная жадная утробаВзяла их в пищу для червей.

Тяжелые, с потухшим взглядом,Там, где повсюду мгла и мгла,Они лежат так тесно рядом,Зловонно-мягкие тела.

Для мелких тварей ставши пищей,И разлученные с душой,Они гниющее жилище,Где новый пир, для них чужой.

И дико спят они в тумане,И видят сказочные сныНеописуемых дыханийИ необъятной тишины.

Над болотом

Над болотом позабытым брошен мост,За болотом позабытым брызги звезд.Там, за топью, цепенея, спит Лазурь,Затаив для дней грядущих сумрак бурь.

Неживые, пропадают брызги звезд,И к болоту от болота брошен мост.И одно лишь не обманет – жадность бурь,Ею дышит – с ней в объятьях – спитЛазурь

Ведьма

Я встретил ведьму старую в задумчивом лесу.Спросил ее: «Ты знаешь ли, какой я грех несу?»Смеется ведьма старая, смеется что есть сил:«Тебя ль не знать? Не первый ты, что молодость убил.Отверг живые радости, и стал себе врагом,И тащишься в дремучий лес убогим стариком».Я вижу, ведьма старая все знает про меня,Смеется смехом дьявола, мечту мою кляня,Мечту мою о праведном безгрешном житии, —И молвил ей: «А знаешь ли ты чаянья мои?Я в лес вошел, но лес пройду, прозрачен,как ручей,И выйду к морю ясному божественных лучей».Смеется ведьма старая: «Куда тебе идти?Зашел сюда – конец тебе: зачахнешь на пути.Сии леса – дремучие, от века здесь темно,Блуждать вам здесь дозволено, а выйти не дано.Ишь, выйду к морю светлому! Ты думаешь: легко?И что в нем за корысть тебе! Темно и глубоко».И ведьма рассмеялася своим беззубым ртом:«На море жить нельзя тебе, а здесь твой верныйдом».И ведьма рассмеялася, как дьявол егозя:«Вода морская – горькая, и пить ее – нельзя».

Incubus

Как стих сказителя народного,Из поседевшей старины,Из отдаления холодного,Несет к нам стынущие сны, —

Так темной полночью рожденныеВоззванья башенных часов,Моей душою повторенные,Встают как говор голосов.

И льнут ко мне с мольбой и с ропотом:«Мы жить хотим в уме твоем».И возвещают тайным шепотом:«Внимай, внимай, как мы поем.

Мы замираем, как проклятия,Мы возрастаем, как прибой.Раскрой безгрешные объятия,Мы все обнимемся с тобой».

И я взглянул, и вдруг, нежданные,Лучи Луны, целуя мглу,Легли, как саваны туманные,Передо мною на полу.

И в каждом саване – видение,Как нерожденная гроза,И просят губы наслаждения,И смотрят мертвые глаза.

Я жду, лежу, как труп, но слышащий.И встала тень, волнуя тьму.И этот призрак еле дышащийПриникнул к сердцу моему.

Какая боль, какая страстная,Как сладко мне ее продлить!Как будто тянется неяснаяНепрерываемая нить!

И тень все ближе наклоняется,Горит огонь зеленых глаз,И каждый миг она меняется,И мне желанней каждый раз.

Но снова башня дышит звуками,И чей-то слышен тихий стон,И я не знаю, чьими мукамиИ чьею грудью он рожден.

Я только знаю, только чувствую,Не открывая сжатых глаз,Что я как жертва соприсутствую,И что окончен сладкий час.

И вот сейчас она развеется,Моя отторгнутая тень,И на губах ее виднеетсяВоздушно-алый, алый день.

Пожар

Я шутя ее коснулся,Не любя ее зажег.Но, увидев яркий пламень,Я – всегда мертвей, чем камень —Ужаснулся,И хотел бежать скорее,И не мог.

Трепеща и цепенея,Вырастал огонь, блестя,Он дрожал, слегка свистя,Он сверкал проворством Змея,Все быстрей,Он являл передо мною лики сказочных зверей.С дымом бьющимся мешаясь,В содержанья умножаясь,Он, взметаясь, красовался надо мною и над ней.

Полный вспышек и теней,Равномерно, неотступно,Рос губительный пожар.Мне он был блестящей рамой,В ней возник он жгучей драмой,И преступно,Вместе с нею я светился в быстром блескедымных чар.

«Хорошо ль тебе, девица...»

Хорошо ль тебе, девица,Там глубоко под землей?Ты была цветок, и птица,Праздник мой!Хорошо ль тебе, девица,Так глубоко под землей?

Ты, как все, лишь день светила,И ничтожно умерла.Глубока твоя могила,Сон и мгла.Ты, как все, лишь день светила,Потускнела, умерла.

Твой конец последний близок,Ты остывший бледный труп.Терем твой, девица, низок,Миг твой скуп.Твой конец последний близок,Ты посмешище и труп.

В тот миг

В тот миг расставанья в нем умерло что-то,Он с нею был взглядом, не с нею душою.А в ней лишь одна трепетала забота:«О, если б могла я быть вечно с тобою!»

Лицо у нее лишь на миг исказилось,Она, холодея, сдержала рыданья.«Прощай», у обоих в душе проносилось,И он ей с улыбкой сказал. «До свиданья!»

В тот миг расставанья, как ветер свободный,Он только и ждал, чтоб скорей удалиться.И, вздрогнув, бледнея в тоске безысходной,Она прошептала: «Я буду молиться!»

Ad infinitum

В храме все – как прежде было.Слышен тихий взмах кадил.«Я смеялся, я шутил.Неужели ты любила?»

Дымен смутный трепет свеч,На иконах свет заемный.Каждый хочет в церкви темнойОт свечи свечу зажечь.

В храме будет так, как было.Слышен тихий звон кадил.«А, неверный! Ты шутил.Горе! Горе! Я любила».

К смерти

Смерть, медлительно-обманная,Смерть, я ждал тебя года,Но для каждого ты страннаяИ нежданная всегда.

Мне казалась упоительнойМысль о том, что ты придешьИ прохладою целительной,Торжествуя, обоймещь.

И воздушною одеждоюМне навеешь легкий мрак.Нет, обманут я надеждою,Ты придешь не так, не так.

Как неведомое, грубое,Ты возникнешь в тишинеКак чудовище беззубое,Ты свой рот прижмешь ко мне.

И неловкими прижатьямиЭтих скользких мертвых губ,Неотвратными объятьямиПревращен я буду в труп.

Но еще не бессознательный,Не затянутый во тьму,И мучительно внимательныйК разложенью своему.

Вот, рука окоченелаяТочно манит и грозит,Синевато-грязно-белая,Искривилась... Гнусный вид!

Вот, лицо покрылось пятнами,Восковою пеленой,И дыханьями развратнымиГниль витает надо мной

Отвратительно знакомыеЩекотания у рта.Это мухи! Насекомые!Я их пища, их мечта!

И приходят ночи, низкие,Как упавший потолок.Где же вы, родные, близкие?Мир отпрянувший далек.

Глухо пали комья грязные,Я лежу в своем гробу,Дышат черви безобразныеНа щеках, в глазах, на лбу.

Как челнок, сраженный мелями,Должен медлить, должен гнить,Я недели за неделямиРок бессилен изменить.

За любовь мою чрезмернуюК наслаждениям земным,После смерти, с этой скверноюГрешный дух неразлучим.

Целых семь недель томления,Отвращения, тоски,Семь недель, до избавления,Рабство, ужас, и тиски!

Лишь одной отрадой нищенскойАд могу я услаждать;Пред оградою кладбищенскойБелой тенью в полночь встать.

Сознание

«Я с каждым могу говорить на его языке...»

Я с каждым могу говорить на его языке,Склоняю ли взор свой к ручью или к темной реке.

Я знаю, что некогда, в воздухе, темном от гроз,Среди длиннокрылых, меж братьев, я былальбатрос.

Я знаю, что некогда, в рыхлой весенней земле,Червем, я с червем наслаждался в чарующеймгле.

Я с Солнцем сливался, и мною рассвет былзажжен,И Солнцу, в Египте, звучал, на рассвете, Мемнон.

Я был беспощадным, когда набегал на врагов,Но, кровью омывшись, я снова был светел и нов.

С врагом я, врагом, состязался в неравнойборьбе,И молча я вторил сраженный «О, слава тебе?»И мной, безымянным, не раз изумлен былСократ.И ныне о мудром, со мной, обо мне, говорят.

Я с каждым могу говорить на его языке,Ищи меня в небе, ищи меня в темной реке.

«Я не знаю, что такое – презрение...»