Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида
Уголок летнего Арбата, 10 ч. утра
Ослепший на фронтеСолдатИграет на флейтеПод грохот трамвая.На рынок СмоленскийБежит деловаяТолпаРаспаленных заботойИ зноем хозяек,Не слушая жалобыТомной и сладкойНа холодность Гретхен,Что Зибель влюбленныйЦветам доверяет.
Горячее летоМороженщик студитНа том же углу,Рукой грязноватойНа круглую вафлюКладя осторожноСвой снег подслащенный.
Босой, полуголыйСледит ком-со-молецС нескрытой алчбоюЗа тающей вафлейВо рту комсомолки,Не в силах дождатьсяМгновения пира.
Старик, убеленныйСемидесятойЗимою,Подагрик(Быть может, сенаторБылого режима —В лице изможденномЕще уцелелиЧерты олимпийства) —Без слова и жеста стоит терпеливоНад жалким лоточкомТщедушных конвертовПо миллионуЗа каждую пару.
В истрепанном платьеЕще молодаяЖена офицера(Вернее, вдова,Потому что нет вестиО муже пропавшемНи с Сербской границы,Ни из БерлинаПять лет с половиной) —
Жена офицераИз шелковой тряпкиНашила шляпенокИ чепчиков детскихИ, их нанизавшиНа тонкой бечевке,Как вялую рыбу,Несет на базар.
Лимонно-зеленыйОт жизни в притонахИ скудости пищиСтоит у забора,Крича «папиросы»,Шустрый мальчишка.
А выше, на будке,Пестреют афиши:«Любовь старика»,«Приключенье Бим-Бома»,«Мистерия Буфф»,«Спешите, бегите,Скорей покупайтеЗаем».
Высоко и тонко,Как визг поросенка,То грубо, то дико,Как хрюканье раненойСтаи кабаньей,Автомобильных сирен отовсюдуНесутся гудки.
На перекрестке МалюткаВам тянет в тугих узелкахВасильки и ромашки.
Купите, купитеУлыбку природыЗа пять замусоленныхКрасных бумажек,А девочка купитНа них поскорееЛюбезную ейСладковатую гадостьВ двух тоненьких вафлях.
Цветочку средь камней,Столица и ейПодарит на мгновеньеПрохладу и радостьЗа пять замусоленныхКрасных бумажек.
24 июня — 7 июля 1923, Москва«Оттрезвонил пономарь к обедне…»
Оттрезвонил пономарь к обедне.Прихожане расползлись, как муравьи,В переулках, в улицах соседнихВ тесные свои мурьи.
В жарких кухнях пахнет пирогами,Покрестившись, станут пить морковьИ рассказывать всё теми же словамиМного раз рассказанное — вновь.
Старики взберутся на постелиИ, от мух укрывшись, станут спать,Молодежь пойдет бродить без цели,Дети будут в чижика играть.
6–7 июля 1923, Сергиев Посад«Черен и глух…»
Черен и глухПосадВ этот час,Ноябрьским туманом повитый.Лишь с колокольни прожектора глазБелизной своей ядовитойМрак рассекает густой.Боже мой,Что за грязь!Квакает,Чавкает,Липнет,Скользит под ногой.Фонарь мой погас.Спички забыты.Ветер шумит по верхушкам берез.Близок мой дом —Это — мост,Это — канава,Нужно держаться,Не отклоняясьНи влево, ни вправо —Иначе придется упасть…Боже мой,Что за грязь…Вот и оградаЖилья,Где, чадя и мигая,ДогораетЛампада моя.
8 ноября 1923, Сергиев Посад«Я живу в избе курной…»
Я живу в избе курной.Злой паук живет со мной.Злой паук со мной живет.Пряжу день и ночь прядет.
Пряжа черная крепка.Липкой сажей с потолкаМне засыпало глаза.Дверь найти впотьмах нельзя —Не уйти от паука.
9 ноября 1923Бесплодные мысли во время головной боли
I. «Это не сон и не фантасмагория…»
Это не сон и не фантасмагория,Порожденная болью головной —Старуха старая, точно мхом поросшая(С кровати улица мне видна в окно),Старуха старая, как щепка тощая,До земли пригибаясь,На спине своей сгорбленной,Как дом, огромнуюТащит вязанку дров.День ноябрьский железно суров.И мимо, мимо идут молодыеС руками пустыми.И никто, никтоНе спросил, оглянувшись:«За чтоОна, а не яНесет это страшное бремяБытия?»Никто не помог старухе.И яВ свое времяНе очень-то им помогала —Старым, больным —А теперь уж и времени малоОсталось под солнцем земным.
II. «И это не сон, что вокруг…»
И это не сон, что вокругЛюди от голода мрут.А у нас тутИ фрукты, и сладости,И надежда на Божью благодать.Но это сон, что есть в мире братство,Что идет вперед человечество,Что каждому есть дело до каждогоИ что утолитсяОт перемены правленийВсякая боль и жажда.
III. «На короткой цепи прикована…»
На короткой цепи прикована,День и ночь рыдает собакаЧеловеческим страшным голосомОт неволи, мороза и голода.
И хозяин ее, и прохожиеУхом привычнымПлач ее слушают,Забираясь в теплое логово,И верят, что так положено:Собаке собачья доля.
IV. «Ко всему человек привыкает…»
Ко всему человек привыкает,К унижению, к боли,А больше всегоК чужому страданию.Слепого и параличногоВ начале их испытанийЖалеют,А потом они — тени привычныеВ саду мироздания.
V. «Разорвался ремень на фабрике…»
Разорвался ремень на фабрике, —Расплющилось лицо у девушки,И ходит она — безносая.Все от нее шарахаются:
«Дурная болезнь, заразная».А впереди — годы долгие,А вокруг — с носами, здоровыеНевесты, и жены, и матери.
VI. «Отнимается дитя у матери…»
Отнимается дитя у матери,В смертных муках рожденное,В несчетных трудах взлелеянное,Больше жизни своей возлюбленное.Ходит от горя матьКак помешанная,А жить все-таки надо ей,И, значит, надо утешиться.
VII. «Разные есть утешения…»
Разные есть утешения —Трудом, в искусстве игрою.Всяким вином, всяким запоем,По новым местам шатанием,Чужим страданием,Какой-нибудь новой привязкою,Какой-нибудь сказкою…
12 ноября 1923* * *
I. «Однажды я, зайдя к соседке в сени…»
Однажды я, зайдя к соседке в сени,Такое странное заметила явленье:В сенях теснилось несколько козлят,На каждом — по двое взъерошенных цыплят.
Что значит эта мирная картина? —Хозяйку я просила объяснить.«Так им теплей и веселее жить, —Ответила она, — в сенях ведь холодина».
II. «В неописуемой грязи моя стезя…»
