Елена Крюкова - Зимний Собор
– Эй, держись, – Христос воскликнул, – ученик мой Иоанн!
Ты еще не пообвыкнул, проклинаешь ты буран…
Ты, Андрей мой Первозванный, крепче в руку мне вцепись!..Мир метельный, мир буранный – вся такая наша жизнь…
Не кляните, не браните, не сцепляйте в горе рук –Эту вьюгу полюбите: гляньте, Красота вокруг!..
Гляньте, вьюга-то, как щука, прямо в звезды бьет хвостом!..Гляньте – две речных излуки ледяным лежат Крестом…
Свет в избе на косогоре обжигает кипятком –Может, там людское горе золотым глядит лицом…
Крепче, крепче – друг за друга!.. Буря – это Красота!Так же биться будет вьюга у подножия Креста…
Не корите, не хулите, не рыдайте вы во мгле:Это горе полюбите, ибо горе – на Земле.
Ибо все земное – наше. Ибо жизнь у нас – одна.Пейте снеговую чашу, пейте, милые, до дна!..
Навалился ветер камнем. В грудь идущим ударялИссеченными губами Петр молитву повторял.
Шли и шли по злой метели, сбившись в кучу, лбы склоня, –А сердца о жизни пели средь холодного огня.
ПЛАЧ МАГДАЛИНЫ
Снег сыплет – лучезарный и святой,Снег сыплет – жесткий, колющий подглазья…Я прядью в золотых власах – седой –Плачу за красоту и безобразье.Горит стола пустынная доскаПод воблою засохшими локтями.И напролом через меня – тоскаИдет заиндевелыми путями.Ну что ж! Я вся распахнута тебе,Судьбина, где вокзальный запах чуден,Где синий лютый холод, а в тепле –Соль анекдотов, кумачовых буден…Где все спешим – о, только бы дожать,До финишной прямой – о, дотянуть бы!.. –И где детишек недосуг рожатьДевчонкам, чьи – поруганные судьбы…И я вот так поругана была.На топчане распята. В морду бита.А все ж – размах орлиного крылаМеж рук, воздетых прямо от корыта.Мне – думу думать?! Думайте, мужи,Как мир спасти! Ведь дума – ваше дело!А ты – в тисках мне сердце не держи.А ты – пусти на волю пламя тела.И, лавой золотою над столомЛиясь – очьми, плечами, волосами,Иду своей тоскою – напролом,Горя зубами, брызгая слезами!Я плачу! Это значит – я плачуБезмолвным состраданием гигантскимДолги за тех, кому не по плечуИх отплатить в забоях, в копях рабских!На всех фронтах, где гибнут, матерясь!В исхлестанных насилием подвалах!По всей земле, куда я прямо в грязьРазрытую, рыдая и крестясь,В гробах сребристыхмилых опускала…Какой там снег подобен хрусталю?!Веревкой мокрой бьет – и бьет за дело!Я плачу! Это значит – я люблю!И слезы жадно так текут по телу,По высохшим изюминам грудей,По топорищу звонкому ключицы,По животу, что – шире площадейИ шрамами бугристыми лучится,По всем таблеткам, питым наяву,По всем бутылкам, битым – эх! – на счастье…Я плачу! Это значит – я живу.И слезы – жемчуга округ запястий!И, здесь одна безумствуя, гостямНе вынеся с едой кровавой блюда,Слезами теми я плачу смертям,Которые со мной еще пребудут.
ПОХИЩЕНИЕ ПАВЛИНА
Я украду его из сада, где птицы и звери,Некормленые, молятся, воют, кряхтят.Я разобью замки, решетки, железные двери.Я выпущу наружу волчат и котят.Пускай смотрители на рубище мое глаза пялят,Пытаются в меня стрельнуть из обреза, из ружья…Я сделана из брони, чугуна и стали.Из железных костей – глухая грудь моя.
Я, люди, уже давно неживая.А звери и птицы – живые, да!Поэтому я вас, их убийц, убиваю.Поэтому я прыгнула в клетку, сюда.
Иди, павлин, ко мне… какой ты гордый!..Похищу тебя, а не цесарку, не журавля,Не старого моржа со щеткой вместо морды,Не старого марабу в виде сгнившего корабля.
Разверзни, павлин, хвост……розовые, синие, золотые!..Красные, изумрудные, вишневые… кровавые огни…Хвост полон звезд; они мигают, святые,Они рождаются на свет одни – и умирают одни.О павлин, ты небесная птица,Я купаю в тебе лицо и руки, как в звездных небесах…Ты комета!.. – а тебя клювом тыкают в лужу – напиться,Умыться, упиться, убиться… сплясать на своих костях…
Павлин, дурак, бежим скорей отсюда –Ведь они тебя изловят… крылья отрежут… выдернут из хвоста перо –И воткнут себе в зад, для украшения блуда,И повесят твою отрубленную голову, вместо брегета, на ребро…Прижимаю к груди!.. Бегу!.. Сверкающий хвост волочится.Улица. Гарь. Машины. Выстрелы. Свистки. Гудки.Я одна в мире богачка. Я владею Птицей.Я изумруд, шпинель и сапфир, смеясь, держу, как орех, у щеки.
А ты, в соболях, что садишься в лимузин, задравши дебелую ногу,Охотница до юных креветок и жареных молодых петушков!..Ты, увешанная сгустками гранатовой крови, молящаяся ночами не Богу –Оскалам наемников, что тебе на шубу стреляют лис и волков!
Стреляют куниц, горностаев, песцов для твоих чудовищных шапок,Немыслимых, с лапками и хвостами, с кабошонами мертвых глаз…О павлин, не когти!.. кровят впечатки впившихся лапок…А жирная матрона глядит на меня, немой отдавая приказ.
И взводят курки.И целят в меня.“Отдай павлина, дура!Я владею тобой! И всей грязной людской! И звездами! И зверьем!..”Ну что, богачка. Твоя подачка. Твоя подначка. Не куры –Не овцы в загоне – не свиньи в притоне – мы в звездном небе живем.
И я владычица. Я богиня. А ты лишь в шубе замарашка.И тычется мордой в снег золотой бедняцкий твой лимузин.И я тебе с неба в подарок сведу орла, и льва, и барашка,А сейчас – возьми, не хнычь, вот тебе мой подарок – павлин.
Павлин!.. Клекочет!.. На небо хочет!.. Корми его отрубями.Каждое утро палец себе отрубай и свежей кровью корми.А я – по свободе дальше пойду, гремя кандалами, цепями,Гремя бубенцом, погремушкой, колокольцем меж зверьми и людьми.
И ты замрешь, застынешь, княгиня, в толпе с изумрудной в кулаках птицей,И глаза твои круглые заиндевеют, провожая мой легкий ход…
А я пойду, крылья раскинув, взметнув царский хохолок над Столицей,И за плечами развернутый звездный хвост прожжет рубинами лед.
ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ
На этой земле Гефсиманского сада,На этой земле – детям нету пощады.Для них – за ежами тех проволок жгучихМорозных бараков державные тучи.Для них – трибуналов российская водка,И пальцев – в рыданье! – стальная решетка,Когда, головою воткнувшись в ладони,Ребенок-старик – во приделе агоний,На паперти горя, во храме безумья, –И сжаты не зубы, а колья и зубья…Для них – вечно шмоны, огни "Беломора"Во тьме, зуботычки бывалого вора, –А воля не скоро,свобода – не скоро,А очи слезятся от боли простора –Как будто бы мать режет лук на дощечке,И рыжие косы сестры – будто свечки,Отцово ружье на стене не стреляетИ стопочку бабка тайком выпивает…
О как бы своим животом я закрылаТаких малолеток! Как я б их любила –Всей матерней плотью, всей зверьею шкурой,Алмазной слезою, – о мы, бабы-дуры…Им жарила б мясо – его не едали,Им пела бы песни про горькие дали,Срастила б им вывихи и переломы,Засыпала б сахаром горечь оскомыТюремной… Ты плачешь, сыночек?..Не надо……На этой земле – детям нету пощады.
ПРАЗДНИК ВИНА В АНПЮИ
В змеегорлой бутыли – слезный мускатРазбитные щербатые девки нарасхват
Кто из рюмок недоумоккто из кружек – хлобысьИзо ртов девичьих втягивайте жизнь
Из губ-крыжовничин хлещите сластьВсе равно нам всем иродам пропасть
А ты зачем инок прибрел на Праздник ВинаЗдесь с нами хохоча чокается пьяный Сатана
Ох да это ж племенной кудрявый толстоносый быкОн веревкой хвоста вертит дерется как мужик
Еще вина тащитеспьяните вдрызг быкаНа нем девчонка пляшет как лоза тонка
Он ее прободаетрогом однимА я пляшу на столе меж бутылей пьяна в дым
Из Смит-и-Вессона стреляют – в бутылку попадутА из корзины ветчину да арманьяк крадут
Бедные люди Пейте ешьте всеНесут вам Бога на блюдево всей святой красе
А Бог – это такая священная едаОна вас всех согреет в метель и холода
Глоток слепого грогаглинтвейна прихлебИ нож тупого рога во похмельный целит лоб
Запихивайте в глотки мясо лук чеснокМонахи да кокотки – а всяк одинок
Франция гуляет фифа фу-ты-нуЕй стоптанной московкой в лобешник звездану
Длинные толстые свечи руби под бычьим хвостомНамалюй звездами вечер да спрячься за холстом
Да стукнись лицом красным о живое рядом лицоЖизнь не напрасна если железно рук кольцо
Если нынчена Празднике ВинаКаждому – мужу –каждая – жена
А я в толпе танцуюя крепко под хмелькомИ в меня плюют виноделы кагором и коньяком
И неужто это я видевшаямор и дым и гладПляшу в цветах и розахи глаза мои горят
И неужто это ты зревшийпули людей внутриСо мной в венках танцуешьот зари и до зари
И шепчешь кусая мне ухо:ах пьянь ах стерва швальУйду навек с тобою в ночную близь и даль
И там из рюмки Мицараиз Песьего горлаМы выпьем за Питер пожараза Катеринбург – дотла
За Сен-Жозеф-МарсаннуМускат и АрманьякЗа крымскую ОсаннуЗа донской Кондак
За выбитые зубыЗа пули в стволеЗа то что друг другу любыЛюдиНа земле
ЦАРИЦА САВСКАЯ И ЕЯ ЦАРЬ
Малевал буран разводы. Маслом – фонари!Прямо посреди народа важно шли цари.Искрилась соболья шуба. Пылал медальон.Стыли крашеные губы, слали ругань – вон.Изумруд до плеч свисает. Налит взор враждой.…На снегу стою, босая, с голой головой.Я к царице, дуре Савской, пятерню тяну.Ну же, цапни глазом царским!.. Ну, подай же!.. ну…Жизнь – роскошная подачка. Милостыня – твердь.Ты, богачка, ты, босячка, – и тебя ждет смерть.Царь твой зажирел во злате. Студнем ходит плоть.Мир – заплата на заплате. Мир – худой ломоть.Мир – сапфир на нищем пальце, высохшем, худом.Погорельцу, постояльцу и Содом – свой дом!И Армагеддон – родимый, и Гоморра – Сад…По снегу хрустите мимо. Плюну в куний зад.Плюну в жгучий мех блестящий, рот рукой утру.Этот царь ненастоящий. Он умрет к утру.С ним умрет его царица, что в миру, где мгла,Мне не подала напиться, есть не подала.Вывалит народ на стогны. Грянет звон и гуд.В красном колпаке огромном затанцует шут.Царство новое восславят! Трубы заревут!Но никто нас не избавит от бедняцких пут.И в снегу, что сыплет пухом, новым господамЯ, Великая Старуха, сердца не подам.Мальчику с собакой кину. Курочке в соку.Матери. Отцу. И Сыну. Кину – мужику,Что в сугробе, горько плача, палец послюня,Все считает, Царь Незрячий, медяки огня.
БЕГЪ
Кружево ветвей.Мы бежали: скорей.Мы на брюхе ползли.Пел вдали соловейС родимой земли.
Пел родной соловей.Дул родной снеговей.Как смешались дыханьяХолопья и царей.Одинако хрипят.Одиноко глядят.
Ноги вязнут в снегу.У приблудных котятНет дороги назад.
А в России – салют.А в России– убьют.К нам с Тобоюконей вороных подведут.Оседлаем зверей:по сугробам – вперед!..Снег летит.Снег целует глаза и рот.
Из-за снежной ракиты –прицел в спину – нам…Конь, скачи, вороной,по замерзлым лугам.Палаченки, стреляйте!Умрем как Цари –На конях, снегом высвеченные изнутри;Мы на родине!.. рана в груди – как орденСтанислава ли… Анны… на конской морде –Серебристая инея бахрома…
И валюсь я с коня, убитая, в снег,Как с плеча калики – наземь – сума.Кончен БЕГЪ.
И родной соловей поет над зимой.Он сумасшедший. Он же немой.В кружевных ветвях –Весь в крови висок –Заливается, свищет, играетБОГЪ.
О, и Он одинок.О, и Он одинок.
Только одна беда:Он не умрет никогда.
Журчит под губами коняВ черной полыньеСвятая вода.
СОШЕСТВИЕ ВО АД
Все забери. Всем жадно подавись.Тебе, Владыка, я кидаю – жизнь.
Я оставляю полую бутыль,И ведьму-сельдь, и жалкий стул-костыль,И лампу, что цедила масло-свет,И в грязный зал надорванный билет;Я оставляю снега грозный хруст,Стиральный купорос, собачий дуст,И к празднику… – о, лакомство!.. умру… –Найденки-сушки черную дыру;Из шубы в шапку перешитый мехИ валенки, Господь, одни на всех;Разрезанные шеи, животыЗашитые – от края до черты;И сломанные руки, крик и рев,И шепот, и – по скулам соль – без слов,Мохнатых, сальных карт гадальный бросИ заплетанье на ночь диких кос,Прогорклую, подсолнечную снедь,И в варежке пятак – святую медь –За вход туда – сквозь толпы, стыд и срам –В святилище, где свет и фимиам… –Я оставляю! – все возьми, не жмись:Чугун морщин в горжетке Царских лис,Вонь дворницких, табак истопников,Гриб деревянный – для шитья носков,Во звездных, на расстрел, дворах зимыИзодранных собаками, людьми…Все! все! до капли, нитки, до куска,До тьмы, где Савлом щерится тоска,До ямы той отхожей, где нарядРодной истлел, а чьи глаза горятЗвериные из мрака… – все возьми!Ничем не дорожу я меж людьми.Они меня всю выпили – до дна.Всю выткали – белее полотна.Всю расстреляли – в пух! – на площадях:Ступня – в багрянце, песня – на устах.Живот – бутыль пустую; шов рогож –Нежнее кож; да взгляда острый нож –Лба каравай; да ребрами – мечиДвуострые – бери, сожги в печи.Отмерили мне горстку злых монет.Истратила. На хлеб в карманах нет.За пазухой пошарю – лед и снег.Возьми меня! Уже не человек,А: золото мощей!.. опал зубов!.. –Я заплачу собою за любовь,За жизнь – богатым прахом заплачу…Я ухожу! Зажги мне, Царь, свечу.Да что!.. – МЕНЯ!.. – заместо свечки той!Я в Ад спускаюсь грязной и босой,Седа, свята, горда, гола: гора! –Мышь крупяная, баба из ребра,Блудница Вавилона, дура-мать… –Забыла детям локти залатать!.. –А все уж позади. Закрыли дверь.Вой, человек. Пой, Ада бедный зверь.О всем, что на земле оставил, – пойВ колючей тьме, дрожащею губой.
***
“Du bist mein’ Ruh’ “Franz SchubertЭто белый вдох пустойСвист метели ребер клетьКончить полной немотой –И от счастья умеретьИ закинув шею ввысьОсязая Свет рукойПрошептать: ТЫ МОЙ ПОКОЙПродышать: ТЫ МОЯ ЖИЗНЬ
ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДА НА НЕБО
В тулупе старик руки крепко прижал ко груди…Девчонка с косою ржаной завизжала: "Гляди!.."Два бритых солдата – им ветер так щеки засек –Уставились в неба расписанный мощно чертог.Шел пар изо ртов у людей и домашних зверей.Младенцы вжимались, сопя, в животы матерей,А матери, головы к черному небу задрав,Глядели, как поле колышется звездчатых травПод северным ветром, которому имя – Норд-Ост!
И в кровном сплетении красных ли, белых ли звезд,Над ветром обглоданным грязным хребтом заводским,Над всем населеньем пещерным, всем женским, мужским,Над рокером жестким, плюющим в дыру меж зубов,Горбатым могильщиком, пьющим портвейн меж гробов,Над девкой валютной с фазаньим раскрасом щеки,Над малой детдомовкой – валенки ей велики! –Над высохшей бабкой-дворянкой с крестом меж ключиц,С видавшими виды глазами зимующих птиц,Над толстой торговкой, чей денежный хриплый карманТопырится жирно,Над батюшкой сивым, что пьянДопрежь Литургии – и свечки сжимает в горсти,Тряся бородой пред налоем: "Ох, грешен… прости!.." –Над рыжей дояркой, что лузгает семечки в грязь,Над синим морозом, плетущим славянскую вязьНа окнах почтамтов, столовых, театров, пивных,Бань, паром пропахших, больниц, как судеб ножевых… –Над рабством рабочего, смехом крестьянских детей,Над синим морозом – а он год от года лютей,Над синим морозом – байкальским, уральским, степным –Летит наш Христос, лучезарный, сияющий дым,Летит Человек, превращенный любовью во свет.И все Ему жадно и горестно смотрят вослед.
ОСАННА МАГДАЛИНЕ
Славься, девчонка, по веки веков!В бане – косичку свою заплети…Время – тяжеле кандальных оков.Не устоишь у Него на пути.
Запросто – дунет да плюнет – сметет,Вытрясет из закромов, как зерно…Так, как пощады не знает народ,Так же – пощады не знает Оно.
Славься же, баба, пока не стара!Щеки пока зацелованы всласть!..Счастием лика и воплем нутра –Вот она, вечная женская страсть.
Но и к пустым подойдя зеркалам,Видя морщины – подобием стрел,Вспомнишь: нагою входила во храм,Чтобы Господь Свою дочку узрел.
Славься же, милая! Старость – близка.Смерть – за порогом. И всяк – одинок.Но поцелуя и рот, и щекаПросят!.. И кто-то там снова – у ног!
Дай ему руку! Согрей. Накорми.Дай ему тело. И душу отдай.Славьтеся, бабы! Мы были людьми.…Кем мы ТАМ будем – гадай не гадай…
Только сколь жизней отпущено мне,Столь и любовей я странноприйму,Закипятив на последнем огнеЧайник в бесслезном бобыльем дому,
Жарко целуя распяленный рот,Гладя дощатые выступы плеч,Зная, что так вот – никто не умрет,Что только так – от Геенны сберечь.
ФРЕСКА ПЯТНАДЦАТАЯ. ДОКОЛЕ НЕ ПРИИДУ
КОСТЕР НА БЕРЕГУ БАЙКАЛА
…целую очами юдоль мерзлоты, мой хвойный Потерянный Рай.Полей да увалов стальные листы, сугробной печи каравай.На станциях утлых – всех баб с черемшой, с картошкой, спеченной в золе,И синий небесный Дацан пребольшой, каких уже нет на земле.Сибирская пагода! Пряник-медок! Гарь карточных злых поездов!Морозным жарком ты свернулась у ног, петроглифом диких котов…Зверье в тебе всякое… Тянет леса в медалях сребра – омулей…И розовой кошки меж кедров — глаза, и серпики лунных когтей!..Летела, летела и я над Землей, обхватывал взор горький Шар, –А ты все такая ж: рыдаешь смолой в платок свой – таежный пожар!Все то же, Сибирюшка, радость моя: заимок органный кедрач,Стихиры мерзлот, куржака ектенья, гольцы под Луною – хоть плачь!..Все те же столовки – брусника, блины, и водки граненый стакан –Рыбак – прямо в глотку… – все той же страны морозом да горечью пьян!Грязь тех поездов. Чистота тех церквей – дощаты; полы как яйцо,Все желто-медовы. И то – средь ветвей – горит ледяное лицо.Щека – на полнеба. В полнеба — скула. Воздернутой брови торос…И синь мощных глаз, что меня обожгла до сока пожизненных слез.
Снег плечи целует. Снег валится в грудь. А я – ему в ноги валюсь,Байкалу: зри, Отче, окончен мой путь. И я за тебя помолюсь.Култук патлы сивые в косу плетет. Лечила людей по земле…Работала яро!.. – пришел мой черед пропасть в лазуритовой мгле.И то: лазуритовы серьги в ушах – весь Ад проносила я их;Испод мой Сибирской Лазурью пропах на всех сквозняках мировых!Пургой перевита, костер разожгу. Дрожа, сухостой соберуНа Хамардабанском святом берегу, на резком бурятском ветру.И вспомню, руками водя над костром и слезы ловя языком,И красные роды, и дворницкий лом, и холм под бумажным венком,И то, как легла уже под товарняк, а ушлый пацан меня – дерг! –С креста сизых рельс… – медный Солнца пятак, зарплаты горячий восторг,Больничье похлебок, ночлежье камор, на рынках – круги молокаЯнварские… – и беспощадный простор, дырой – от виска до виска!
Сибирь, моя Матерь! Байкал, мой Отец! Бродяжка вам ирмос поетИ плачет, и верит: еще не конец, еще погляжусь в синий лед!Поправлю в ушах дорогой лазурит, тулуп распахну на ветру –Байкал!.. не костер в снегу – сердце горит, а как догорит – я умру.Как Анну свою Тимиреву Колчак, взял, плача, под лед Ангары, –Возьми ты в торосы, Байкал, меня – так!.. – в ход Звездной ельцовой Икры,И в омуля Ночь, в галактический ход пылающе-фосфорных Рыб,В лимон Рождества, в Ориона полет, в Дацан флюоритовых глыб!Я счастье мое заслужила сполна. Я горем крестилась навек.Ложусь я лицом – я, Простора жена – на стылый опаловый снег.И белый огонь опаляет мне лик. И тенью – над ухом – стрела.И вмиг из-за кедра выходит старик: шьет ночь бороденка-игла.
– Кто ты?..
