Александр Твардовский - Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы
Отказ роняют в телефон.
– Не выйдет, – протянул вторично.
– Но кто вы там, над головой?
– Ты это знаешь сам отлично…
– А все же?
– Я – редактор твой.
И с полки, голову со смехом
Мой третий свесил вдруг сосед:
– Ты думал что? Что ты уехал
И от меня? Heт, милый, нет.
Мы и в пути с тобой соседи,
И все я слышу в полусне.
Лишь до поры мешать беседе,
Признаться, не хотелось мне.
Мне было попросту занятно,
Смотрю: ну до чего хорош.
Ну как горяч невероятно,
Как смел! И как ты на попятный
От самого себя пойдешь.
Как, позабавившись игрою,
Ударишь сам себе отбой.
Зачем? Затем, что я с тобою —
Всегда, везде – редактор твой.
Ведь ты над белою бумагой,
Объятый творческой мечтой,
Ты, умник, без меня ни шагу,
Ни строчки и ни запятой.
Я только мелочи убавлю
Там, сям – и ты как будто цел.
И все нетронутым оставлю,
Что сам ты вычеркнуть хотел.
Там карандаш, а тут резинка,
И все по чести, все любя.
И в свет ты выйдешь как картинка,
Какой задумал я тебя.
– Стой, погоди, – сказал я строго,
Хоть самого кидало в дрожь. —
Стой, погоди, ты слишком много,
Редактор, на себя берешь!
И, голос вкрадчиво снижая,
Он отвечает:
– Не беру.
Отнюдь. Я все препоручаю
Тебе и твоему перу.
Мне самому-то нет расчету
Корпеть, черкать, судьбу кляня.
Понятно? Всю мою работу
Ты исполняешь за меня.
Вот в чем секрет, аника-воин,
И спорить незачем теперь.
Все так. И я тобой доволен
И не нарадуюсь, поверь.
Я всем тебя предпочитаю,
Примером ставлю – вот поэт,
Кого я просто не читаю:
Тут опасаться нужды нет.
И подмигнул мне хитрым глазом:
Мол, ты, да я, да мы с тобой…
Но тут его прервал я разом:
– Поговорил – слезай долой.
В каком ни есть ты важном чине,
Но я тебе не подчинен
По той одной простой причине,
Что ты не явь, а только сон
Дурной. Бездарность и безделье
Тебя, как пугало земли,
Зачав с угрюмого похмелья,
На белый свет произвели.
В труде, в страде моей бессонной
Тебя и знать не знаю я.
Ты есть за этой только зоной,
Ты – только тень.
Ты – лень моя.
Встряхнусь – и нет тебя в помине,
И не слышна пустая речь.
Ты только в слабости, в унынье
Меня способен подстеречь.
Когда, утратив пыл работы,
И я порой клоню к тому,
Что где-то кто-то или что-то
Перу помеха моему…
И о тебе все эти строчки,
Чтоб кто другой, смеясь, прочел, —
Ведь я их выдумал до точки,
Я сам. А ты-то здесь при чем?
А между тем народ вагонный,
Как зал, заполнив коридор,
Стоял и слушал возбужденно
Весь этот жаркий разговор.
И молча тешились забавой
Майор с научным старичком.
И пустовала полка справа:
В купе мы ехали втроем.
И только – будь я суевером —
Я б утверждать, пожалуй, мог,
Что с этой полки запах серы
В отдушник медленно протек…
Огни Сибири
Сибирь!
Леса и горы скопом,
Земли довольно, чтоб на ней
Раздаться вширь
Пяти Европам
Со всею музыкой своей.
Могучий край всемирной славы,
Что грозной щедростью стяжал,
Завод и житница державы,
Ее рудник и арсенал.
Край, где несметный клад заложен,
Под слоем – слой мощней вдвойне.
Иной еще не потревожен,
Как донный лед на глубине.
Родимый край лихих Сибирских
Трем войнам памятных полков
С иртышских,
Томских,
Обских,
Бийских
И енисейских берегов…
Сестра Урала и Алтая,
Своя, родная вдаль и вширь,
С плечом великого Китая
Плечо сомкнувшая, Сибирь!
Сибирь!
И лег и встал – и снова —
Вдоль полотна пути Сибирь.
Но как дремучестью суровой
Еще объят ее пустырь!
Идет, идет в окне экспресса
Вдоль этой просеки одной
Неотодвинутого леса
Оббитый ветром перестой.
По хвойной тьме – березы проседь…
Откосы сумрачные гор…
И все кругом – как бы укор
Из давней давности доносит.
Земля пробитых в глушь путей,
Несчетных верст и редких дымов,
Как мало знала ты людей,
Кому была б землей родимой!
Кому была бы той одной,
Что с нами в радости и в горе,
Как юг иль степь душе иной,
Как взморье с теплою волной,
Как мне навек мое Загорье…
Недоброй славы край глухой.
В новинку твой нелегок норов.
Ушел тот век, настал другой,
Но ты – все ты – с твоим укором.
И в старых песнях не устал
Взывать с тоской неутолимой
Твой Александровский централ
И твой бродяга с Сахалина.
Да, горделивая душа
Звучит и в песнях, с бурей споря,
О диком бреге Иртыша
И о твоем священном море.
Но, может быть, в твоей судьбе,
И величавой и суровой,
Чего недодано тебе —
Так это мощной песни новой!
Что из конца прошла б в конец
По всем краям с зазывной силой
И с миллионами сердец
Тебя навеки породнила.
Та честь была бы дорога,
И слава – не товар лежалый,
Когда бы мне принадлежала
В той песне добрая строка…
И снова – сутки прочь, и снова —
Сибирь!
Как свист пурги – Сибирь, —
Звучит и ныне это слово,
Но та ли только эта быль?!
В часы дорожные ночные
Вглядишься – глаз не отвести:
Как Млечный Путь, огни земные
Вдоль моего текут пути
Над глухоманью вековечной,
Что днем и то была темна.
И, точно в небе, эта млечность
Тревожна чем-то и скрытна…
Текут, бегут огни Сибири,
И с нерассказанной красой
Сквозь непроглядность этой шири
И дали длятся полосой.
Лучатся в тех угрюмых зонах,
Где время шло во мгле слепой,
Дробятся в дебрях потрясенных,
Смыкая зарева бессонных
Таежных кузниц меж собой.
И в том немеркнущем свеченье
Вдали угадываю я
Ночное позднее движенье,
Оседлый мир, тепло жилья,
Нелегкий труд и отдых сладкий,
Уют особенной цены,
Что с первой детскою кроваткой
У голой лепится стены…
Как знать, какой отрадой дивной
И там бывает жизнь полна —
С тайгою дикой, серединной,
Чуть отступившей от окна;
С углом в бараке закопченном
И чаем в кружке жестяной, —
Под стать моим молодоженам,
Что едут рядом за стеной,
У первой нежности во власти,
В плену у юности своей…
И что такое в жизни счастье,
Как ни мудри, а им видней…
Так час ли, два в работе поезд,
А точно годы протекли,
И этот долгий звездный пояс
Уж опоясал полземли.
А что там – в каждом поселенье,
И кем освоена она,
На озаренном протяженье
Лесная эта сторона.
И как в иной таежный угол
Издалека вели сюда
Кого приказ,
Кого заслуга,
Кого мечта,
Кого беда…
Но до того, как жизнь рассудит,
Судьбу назвав, какая чья,
Любой из тысяч этих судеб
И так и так обязан я.
Хотя бы тем одним, что знаю,
Что полон памятью живой
Твоих огней, Сибирь ночная,
Когда все та же, не иная,
Видна ты далее дневной…
Тот свет по ней идет все шире,
Как день сменяя ночи тьму.
И что! Какие силы в мире
Потщатся путь закрыть ему!
Он и в столетьях не померкнет,
Тот вещий отблеск наших дней.
Он – жизнь.
А жизнь сильнее смерти:
Ей больше нужно от людей.
И перемен бесповоротных
Неукротим победный ход.
В нем власть и воля душ несчетных,
В нем страсть, что вдаль меня зовет.
Мне дорог мир большой и трудный,
Я в нем – моей отчизны сын.
Я полон с ней мечтою чудной —
Дойти до избранных вершин.
Я до конца в походе с нею,
И мне все тяготы легки.
Я всех врагов ее сильнее:
Мои враги —
Ее враги.
Да, я причастен гордой силе
И в этом мире – богатырь
С тобой, Москва,
С тобой, Россия,
С тобою, звездная Сибирь!
Со всем – без края, без предела,
С чем людям жить и счастью быть.
Люблю!
И что со мной ни делай,
А мне уже не разлюбить.
И той любви надежной мерой
Мне мерить жизнь и смерть до дна.
И нет на свете большей веры,
Что сердцу может быть дана.
С самим собой
Избыток лет бесповоротных
Не лечит слабостей иных:
Я все, как в юности, охотник
До разговоров молодых.
Я все, как в дни мои былые,
Хоть до утра часов с восьми
Решать вопросы мировые
Любитель, хлебом не корми.
Мне дорог дружбы неподдельной
Душевный лад и обиход,
Где слово шутки безыдейной
Тотчас тебе не ставят в счет;
Где о грядущих днях Сибири,
Пути гвардейского полка,
Целинных землях и Шекспире,
Вреде вина и табака
И обо всем на белом свете
Беспротокольный склад речей, —
Ты лишь у смеха на примете
На случай глупости твоей…
Так вот, как высказано выше,
С годами важен я не стал,
Еще не весь, должно быть, вышел
Живучей юности запал.
Нет, я живу, спешу тревожно —
Не тем ли доля хороша —
Заполнить мой дневник дорожный
Всем, чем полна еще душа;
Что бьется, просится наружу, —
И будь такой ли он, сякой, —
Читатель-друг, я не нарушу
Условий дружбы дорогой.
Согласно принятому плану,
Вернусь назад, рванусь вперед.
Но я, по совести, не стану
