Велимир Хлебников - Том 5. Проза, рассказы, сверхповести
2 молния.
Я мыслящая печь!
3 молния.
Не гордясь мышиным пиром –Серой тысячью страниц,Мы проносимся над миромВереницею зарниц.Холод строгих плоскостей,Чисел нежные кривые,Чтоб мятежней без властейСамоправились живые.
1 молния.
Оденусь тучею малиновой,Висит над пашнями она.
2 молния.
А я утешу сына вой –Мне власть над слезами дана.
1 молния.
Я одену человека,Его дела, поступки, сны,Кем он был весною этой,Кем был в первый день весны?Я блесну широкой плетьюПастухам у табуна!Сквозь сосновое столетьеПрозвучит грозы струна!
<3 молния.>
Я резвая, я молния – шалунья.
2 молния.
Старик седой, как лунь, я.Кого я одену, какую судьбу?Судьей с законами в руке,Казненным юношейИ с дерзкой песней,Красивой жницейС серпом усталым на плече,Иль молотом, разбившимСедые глаза у божницы,Иль много любившим,Иль смехом волос на мече?Иль дурнем, что шепчет «бу-бу»?Где я небесней? где я чудесней?Сбрит подбородок наголо весьИ котелок на голове.
1 молния.
Оденусь пахарем.
2 молния.
Оденусь знахаремС кривою палкою.
3 молния.
А я русалкою.
<Вместе.>
Сестры, сестры – вот мы нагие,Снимем людей, бросимся вплавьСиняя вечная молнии вьюга!Мы равны, мы похожи друг на друга.
2-й парус
Страстная площадь
Молодой инок в келье читает стихи
Воин.
Еще удар один и ногу,Руки размахом изловчась,К столбуПрибьюЛюдскому Богу.Постой, постой, сейчас, сейчас!Зачем трепещешь ты, как птаха,Когда ей мальчуганПред тем, как голову красивую свернуть,На темя дышитИ топорщит перья?Он слышит? нет, не слышит!Послушай, Бог, не балуй!Не у знакомых ты – здесь плаха.Ты плачешь? слушай, тыХороший малый,А слезы это суеверье.Да. Слезы это предрассудок.Ну, вроде синих незабудок.И красных слез я раньше не видал.Не верю им, угрюмый сын труда я,Что ты за нас висишь, страдая.Опять стучат там?Пусть басни говорят внучатам,Что ты святой, – не верю я.За все плачу своею кожей.По ней гуляли раньше плети.А говоришь: «Сын Божий»,<Да> это худшее на свете.Как дышит грудь! как бьются ребра!Послушай, у меня семья есть, дети,Я сам совсем не злой, а добрый.Люблю смотреть восходы звезд.Как странно, что и богиИмеют тело, руки, ноги…Эй, стража, дайте гвоздь! –Широкий, черный, с круглой шляпой…<Хотя б ты>, кровь, сюда не капай.Зачем ты стонешь: «Боже! Боже!»Скажу по совести, что не поможет.Тебе здесь сутки нужно мучиться.Я старый человек, бывалый,И это дело мне знакомое:Его веду я от отца.(Ведь от отцов род смертный учится.)А после понесу я мертвецаИ тело оберну соломою.<Отец мой> был сутул и крив,Лицо же в оспе… Да.Зачем <он> жил? Зачем ты жив?Опять зовешь ты Господа!Бывало, в роще соловьинойИ птичий свист, и зной, и гомон,Но над суровою холминой,Над смерти преданной долинойВысокий столб стоит не сломан,И из вечерней темнотыТакой же смотрит – точно ты.А над ним, точно в зеркале девица,Ворон, тот, что детям снится,Смотрит в мертвые ресницы,И войском идут мураши!..А гвозди хороши!И идут жены горною тропой.Звенели кубки.На водопойЛетят голубки.О жены! Те, которые внималиЕго словам о Боге и добреИ руку тихо целовали,Всю ночь на утренней зареЛовили нити разговоров,Зачем же мощною кольчугой,Броней из богомольных взоровЛюбимца позднего досугаНе скрыли от гвоздей и молота?Уже пробудилось село.Его снеговое чело,Любимое тихими девами,Одетое влагою взоровЗемле будет предано,Червями снедано.
Улица.
Эй, зй! Хи-ха-хо!Эй, эй! Хи-ха-хо!
Голоса.
Уши! Уши! Кому нужны уши?Корзина отрубленных ушей!
Торговки <любовью>
Любви! Любви! Корзина любви!Кому нужно любви?
Надпись: «Не трудящийся да не ест!»
Сестры-молнии порхают там и здесь.
Люди.
Из улицы ульяПули, как пчелы.Шатаются стулья.Бледнеет веселый.По улицам длинным, как пули полет,Опять пулеметКосит, мететПулями лиственный веник.ГнететПастухов денег.
3-й парус
Смерть коня
<I>«Верую» пели пушки и площади.
Хлещет извозчик коня,
Гроб поперек его дрог.
Образ восстанья
Явлен народу на каменных досках.
На самовар его не расколешь.
Господь мостовой Глядит с площадей,
Свежею кровью написан,
Смотрит глазами большими Рублева.
Одет в полотенца [развернутых] войск,
В булыжном венце,
В терновнике свежих могил
Образ нового Бога
Подан ладонями суток,
Висит над столицей.
– Мамо! Чи это Страшный суд, мамо?
– Спи, деточка, спи! Баю, бай.
В подвал голубые глаза! Под плети свинцовые счастье!
Выстрелов веник
Кладбищем денег
Улицы мёл,
Дворник жестокий.
Дикий священник
В кудрях свинцовых
Сел на свинцовый ковер, чтоб летать до утра.
Ветер пуль
Дует и воет в ухо пугливых ночных площадей,
Облако гуль
Прянуло кверху в испуге.
Нами ли срубленный тополь
Рухнул, листвою шумя,
Ветками смерти лица закрыв у многих?
Лязга железного крики полночные.
И карканье звезд над мертвецкою крыш
Слышу я в эту ночь.
Множество звезд, множество птиц.
Ветер дул в дол
Голода дел.
<II>Чу! зашумели вдруг облака шумом и свистом,
Точно клокочет дыханье умершего, хрипло и грубо.
Это летели души умерших
Нынче в эту ночь прочь над столицей.
Стаею жаворонков
Выше и выше
Летели усопшие души
Прочь от земли.
Вырвалось точно дыхание трупа, с хлипом и свистом,
Это летели души усопших,
Бросив столетьям сегодня:
Здравствуйте, милые волки!
Ветер, хоть ты, многоустый, выстони,
Что опять белогривый Спаситель
Бьется всем телом на дышле.
Спаситель в телеге,
В оглобле Спаситель народа коней?
Он в упряжи черной.
На площади, разорванные львиными челюстями восстаний,
Мы некогда вышли
С веткою своей истины, слабые, как дети.
Но все же настанем, но все же настанем!
Тяжко шагает в телеге новый белый конский Спас!
Он конского племени час.
Конские веры, как собаки
Легли у порога,
Радуя Бога,
Душой точно дети.
– Цыц, подождите!
Точно собаки легли,
Получая пинки, из-под плети:
Позже прийдите!
Он в сбруе! Он в сбруе!
Это не по закону?
Справимся в книгах священных. Это же чудо!
Люди! Белых четыре ноги у пророка! Конского бога!
Бьется, как пена, белая грива, бьется концами по камням,
Осколками сыпет белые кудри.
Белое море меньше его разлившейся гривы.
Перешеек ноги и копыта – кожи лоскут, ниже
Мяса немного и кости осколок, согнут, закручен,
