Лицом к победе - Коллектив авторов
прекрасные ваши «свободы»—
что было бы с ними без нас?!
Недаром легли как основа
в синодик гуманных торжеств
и проповедь графа Толстого,
и Жукова маршальский жезл.
АЛЕКСЕЙ МИШИН
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Я тетю Настю в поле встретил.
С почтовой сумкой шла она,
И разносил веселый ветер:
«Война окончилась, война».
Бросали бабы плуг на пашне,
Забыв о хлебе и коне.
И становился день вчерашний
Вольней и радостней вдвойне.
Здесь раздавала тетя Настя
Конверты почты полевой,
И бабы плакали от счастья,
Сойдясь на тропке луговой.
И ребятишки, смазав пятки,
Неслись к оставшимся углам,
И там, среди родни,
солдатки
Делили радость пополам.
А тетя Настя
Стежкой длинной
В пустую хату не пошла,
И похоронная на сына
Который день ей сердце жгла.
У ног ее шептали травы.
Дрожала в поле тишина,
И гулко вторили дубравы:
«Война окончилась, война».
ВИКТОР ПАХОМОВ
У нас у всех с войною счеты.
Шел сорок первый горький год…
В разгар уборочной работы
Кружил над нами самолет.
Он не стрелял, он развлекался.
Патроны, видимо, берег.
Но вдруг из облаков прорвался
Наш краснозвездный «ястребок».
Как мама плакала от счастья,
Сестренку и меня обняв,
Когда, рассыпавшись на части,
Стервятник вспыхнул среди трав.
Мы, подбежав, глядели немо,
И ноги налились свинцом —
Из-под разодранного шлема
Белело женское лицо.
Открытый рот, вставные зубы,
И струйка пота — не слеза,
И ярко крашенные губы,
И подведенные глаза.
Испуганно шептались травы
В тени разбитого крыла…
Не верилось, чтоб эта фрау
Кому-то матерью была.
СОН
Дымятся трубы. Крематорий.
Освенцим. Я, уже развеян,
Лечу на Родину, которой
Я и такой, сожженный, верен.
Граница. Родина. Смоленщина.
Ветряк. Речушка. Перевоз.
Седая сгорбленная женщина,
Полуослепшая от слез.
Ее морщины словно шрамы.
Глаза с извечною мольбой.
Кричу, кричу ей: «Здравствуй,
мама!
Я снова дома, я с тобой.
Вновь буду жить под отчей крышей
И никуда не пропадать…»
А мать меня совсем не слышит,
Меня не замечает мать.
Стоит, качается былинкой,
Концы платка прижав к плечу.
А я над нею пепелинкой
Летаю и кричу, кричу…
БОРИС ПУЦЫЛО
ПОЛУТОРКА
Полуторки гремели по России.
И мимо нас, летя во весь опор,
Они такие песни проносили,
Что мы поем те песни до сих пор.
Цветастые рубахи трепетали,
Сползая с плеч немыслимо крутых,
И виделись парням такие дали,
Откуда я сейчас гляжу на них.
Покрикивая сочно на ухабах,
На встречном ветре выявляя стать,
Вперед всем телом подавались
бабы,
Летящей Нике каждая под стать.
И вот уж пыль клубится
над травою,
Они исчезли в глубях синевы.
Потом война им звания присвоит —
Кому солдата,
А кому вдовы.
И мимо сел, дохнувших лютой
стужей,
От Ладоги до южной стороны
Полуторки несли, борта натужа,
Всю тяжесть навалившейся войны.
И степи выли волчьею метелью,
Раздетый лес, порой белея, дрог.
Полуторка была мне колыбелью,
Качающейся на ремнях дорог.
И солнце падало, едва вставало.
Закат был дымен, дымен был
рассвет.
Три скорости полуторки — начало
Трех скоростей космических ракет.
Звенит мой век натянуто, упруго,
Все выше взлет и длительный
полет.
А вдалеке по голубому лугу
Полуторка между стогов бредет.
Шуршит трава, и дышит лес
вполсилы,
Стучит мотор, невыразимо тих.
Она такие песни проносила.
Не дай нам бог, чтоб мы забыли
их!
РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
Я сегодня до зари встану,
по широкому пройду полю.
Что-то с памятью моей
стало:
все, что было не со мной,—
помню!
Бьют дождинки по щекам впалым.
Для Вселенной двадцать лет —
мало.
Даже не был я
