Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения

Абиссиния

Между берегом буйного Красного МоряИ Суданским таинственным лесом видна,Разметавшись среди четырех плоскогорий,С отдыхающей львицею схожа, страна.

Север — это болота без дна и без края,Змеи черные подступы к ним стерегут,Их сестер-лихорадок зловещая стая,Желтолицая, здесь обрела свой приют.

А над ними насупились мрачные горы,Вековая обитель разбоя, Тигрэ,Где оскалены бездны, взъерошены борыИ вершины стоят в снеговом серебре.

В плодоносной Амхаре и сеют и косят,Зебры любят мешаться в домашний табун,И под вечер прохладные ветры разносятЗвуки песен гортанных и рокота струн.

Абиссинец поет, и рыдает багана,Воскрешая минувшее, полное чар;Было время, когда перед озером ТанаКоролевской столицей взносился Гондар.

Под платанами спорил о Боге ученый,Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,Живописцы писали царя СоломонаМеж царицею Савской и ласковым львом.

Но, поверив Шоанской изысканной лести,Из старинной отчизны поэтов и розМудрый слон Абиссинии, негус Негести,В каменистую Шоа свой трон перенес.

В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,Любят слушать одни барабаны да трубы,Мазать маслом ружье, да оттачивать меч.

Харраритов, Галла, Сомали, Данакилей,Людоедов и карликов в чаще лесовСвоему Менелику они покорили,Устелили дворец его шкурами львов.

И, смотря на потоки у горных подножий,На дубы и полдневных лучей торжество,Европеец дивится, как странно похожиДруг на друга народ и отчизна его.

Колдовская страна! Ты на дне котловиныЗадыхаешься, льется огонь с высоты,Над тобою разносится крик ястребиный,Но в сияньи заметишь ли ястреба ты?

Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,Слишком много здесь этой паленой травы…Осторожнее! В ней притаились удавы,Притаились пантеры и рыжие львы.

По обрывам и кручам дорогой тяжелойПоднимись, и нежданно увидишь вокругСикоморы и розы, веселые селаИ зеленый, народом пестреющий, луг.

Там колдун совершает привычное чудо,Тут, покорна напеву, танцует змея,Кто сто талеров взял за больного верблюда,Сев на камне в тени, разбирает судья.

Поднимись еще выше! Какая прохлада!Точно позднею осенью пусты поля,На рассвете ручьи замерзают, и стадоСобирается кучей под кровлей жилья.

Павианы рычат средь кустов молочая,Перепачкавшись в белом и липком соку,Мчатся всадники, длинные копья бросая,Из винтовок стреляя на полном скаку.

Выше только утесы, нагие стремнины,Где кочуют ветра, да ликуют орлы,Человек не взбирался туда, и вершиныПод тропическим солнцем от снега белы.

И повсюду, вверху и внизу, караваныВидят солнце и пьют неоглядный простор,Уходя в до сих пор неизвестные страныЗа слоновою костью и золотом гор.

Как любил я бродить по таким же дорогам,Видеть вечером звезды, как крупный горох,Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,На ночлег зарываться в седеющий мох!

Есть музей этнографии в городе этомНад широкой, как Нил, многоводной Невой,В час, когда я устану быть только поэтом,Ничего не найду я желанней его.

Я хожу туда трогать дикарские вещи,Что когда-то я сам издалека привез,Чуять запах их странный, родной и зловещий,Запах ладана, шерсти звериной и роз.

И я вижу, как знойное солнце пылает,Леопард, изогнувшись, ползет на врага,И как в хижине дымной меня поджидаетДля веселой охоты мой старый слуга.

Галла

Восемь дней от Харрара я вел караванСквозь Черчерские дикие горыИ седых на деревьях стрелял обезьян,Засыпал средь корней сикоморы.

На девятую ночь я увидел с горы— Этот миг никогда не забуду —Там внизу, в отдаленной равнине, костры,Точно красные звезды, повсюду.

И помчались один за другими они,Точно тучи в сияющей сини,Ночи трижды-святые и странные дниНа широкой галлаской равнине.

Все, к чему приближался навстречу я тут,Было больше, чем видел я раньше:Я смотрел, как огромных верблюдов пасутУ широких прудов великанши.

Как саженного роста галласы, скачаВ леопардовых шкурах и львиных,Убегающих страусов рубят сплечаНа горячих конях-исполинах.

И как поят парным молоком старикиУмирающих змей престарелых…И, мыча, от меня убегали быки,Никогда не видавшие белых.

Временами я слышал у входа пещерЗвуки песен и бой барабанов,И тогда мне казалось, что я Гулливер,Позабытый в стране великанов.

И таинственный город, тропический Рим,Шейх-Гуссейн я увидел высокий,Поклонился мечети и пальмам святым,Был допущен пред очи пророка.

Жирный негр восседал на персидских коврахВ полутемной неубранной зале,Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,Лишь глаза его дивно сверкали.

Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,По плечу меня с лаской ударя,Я бельгийский ему подарил пистолетИ портрет моего государя.

Всё расспрашивал он, много ль знают о немВ отдаленной и дикой России…Вплоть до моря он славен своим колдовством,И дела его точно благие.

Если мула в лесу ты не можешь найти,Или раб убежал беспокойный,Всё получишь ты вдруг, обещав принестиШейх-Гуссейну подарок пристойный.

Сомалийский полуостров

Помню ночь и песчаную помню странуИ на небе так низко луну.

И я помню, что глаз я не мог отвестиОт ее золотого пути.

Там светло, и наверное птицы поютИ цветы над прудами цветут,

Там не слышно, как бродят свирепые львы,Наполняя рыканием рвы,

Не хватают мимозы колючей рукойПроходящего в бездне ночной!

В этот вечер, лишь тени кустов поползли,Подходили ко мне сомали,

Вождь их с рыжею шапкой косматых волосСмертный мне приговор произнес,

И насмешливый взор из-под спущенных векВидел, сколько со мной человек.

Завтра бой, беспощадный, томительный бойС завывающей черной толпой,

Под ногами верблюдов сплетение тел,Дождь отравленных копий и стрел,

И до боли я думал, что там, на луне,Враг не мог бы подкрасться ко мне.

Ровно в полночь я мой разбудил караван,За холмом грохотал океан,

Люди гибли в пучине, и мы на землеТоже гибели ждали во мгле.

Мы пустились в дорогу. Дышала трава,Точно шкура вспотевшего льва,

И белели средь черных, священных камнейВороха черепов и костей.

В целой Африке нету грозней сомали,Безотраднее нет их земли,

Столько белых пронзило во мраке копьеУ песчаных колодцев ее,

Чтоб о подвигах их говорил ОгаденГолосами голодных гиен.

И, когда перед утром склонилась луна,Уж не та, а страшна и красна,

Понял я, что она, точно рыцарский щит,Вечной славой героям горит,

И верблюдов велел положить, и ружьюВверил вольную душу мою.

Либерия

Берег Верхней Гвинеи богатМёдом, золотом, костью слоновой,За оградою каменных грядВсе пришельцу нежданно и ново.

По болотам блуждают огни,Черепаха грузнее утеса,Клювоносы таятся в тениСвоего исполинского носа.

И когда в океан ввечеруПогрузится небесное око,Рыболовов из племени КруПаруса забредают далёко.

И про каждого слава идет,Что отважнее нет пред бедою,Что одною рукой он спасётИ ограбит другою рукою.

В восемнадцатом веке сюдаЛишь за деревом черным, рабамиИз Америки плыли судаПод распущенными парусами.

И сюда же на каменный скатПароходов толпа быстроходныхВ девятнадцатом веке назадПринесла не рабов, а свободных.

Видно, поняли нрав их землиВашингтонские старые девы,Что такие плоды принеслиБлагонравных брошюрок посевы.

Адвокаты, доценты наук,Пролетарии, пасторы, воры, —Всё, что нужно в республике, — вдругБуйно хлынуло в тихие горы.

Расселились… Тропический лес,Утонувший в таинственном мраке.В сонм своих бесконечных чудесПринял дамские шляпы и фраки.

— «Господин президент, ваш слуга!» —Вы с поклоном промолвите быстро,Но взгляните: черней сапогаГосподин президент и министры.

— «Вы сегодня бледней, чем всегда!»Позабывшись, вы скажете даме,И что дама ответит тогда,Догадайтесь, пожалуйста, сами.

То повиснув на тонкой лозе,То запрятавшись в листьях узорных,В темной чаще живут шимпанзеПо соседству от города чёрных.

По утрам, услыхав с высотыПротестантское пение в храме,Как в большой барабан, в животыУдаряют они кулаками.

А когда загорятся огни,Внемля фразам вечерних приветствий,Тоже парами бродят они,Вместо тросточек выломав ветви.

Европеец один уверял,Президентом за что-то обижен,Что большой шимпанзе потерялПуть назад средь окраинных хижин.

Он не струсил и, пёстрым платкомСкрыв стыдливо живот волосатый,В президентский отправился дом,Президент отлучился куда-то.

Там размахивал палкой своей,Бил посуду, шатался, как пьяный,И, неузнана целых пять дней,Управляла страной обезьяна.

Мадагаскар