Сергей Есенин - Том 4. Стихотворения, не вошедшие в Собрание сочинений
Любопытно признание Валентина Катаева: «Долгое время мне казалось — мне хотелось верить, — что эти стихи обращены ко мне, хотя я хорошо знал, что это не так» («Алмазный мой венец». — Журн. «Новый мир», М., 1978, № 6, с. 116).
В 1990 году А. М. Марченко (статья «Плач по Сергею Есенину» в «Литературной газете» за 3 октября) изложила и по-своему обосновала версию о том, что последнее стихотворение Есенина адресовано Николаю Клюеву. Спустя два года такую же мысль высказала и привела собственную аргументацию Н. М. Солнцева. Ее вывод: «Клюев был единственным из предсмертного окружения Есенина, которому могли быть посвящены эти стихи» (Солнцева Наталья. Китежский павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. М., 1992, с. 258).
Но как бы ни казалось, что эта версия правдоподобней других — следует помнить, что конкретный адресат стихотворения автором не назван, и это сделано вряд ли случайно.
Как считал В. Г. Шершеневич, «оно написано к несуществующему другу, в пространство» (Шершеневич Вадим. Великолепный очевидец. — Сб. «Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова». М., 1990, с. 627). По мнению же Н. Т. Панченко, «содержание этого стихотворения шире, чем прощание с конкретным человеком» (сб. «Белые ночи». Л., 1973, с. 263).
Вообще слова друг, брат в стихотворениях нередко выступают как понятия обобщенные, не связанные с конкретными личностями, например: «Наедине с тобою, брат, // Хотел бы я побыть…» (Лермонтов); «Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат…» (Надсон); название стихотворения «Брату Человеку» и строки из «Черного человека» Есенина: «Друг мой, друг мой, //Я очень и очень болен…» и т. д. Это давняя традиция русской поэзии, и не только русской.
Так, в 1846 году в переводе с немецкого в России был опубликован цикл из 15 стихотворений под общим заглавием «Гимны». Одно из них — «Тихо спи, измученный борьбою…» заканчивалось строфой:
До свиданья, брат, о, до свиданья!Да, за гробом, за минутой тьмы,Нам с тобой наступит час свиданьяИ тебя в сияньи узрим мы!
Сравнив эту и первую строфу есенинского стихотворения, литературовед Омри Ронен заметил, что Есенин памятливо прочел немецкую масонскую похоронную песню (см. сб. «Пятые Тыняновские чтения». Рига, 1990, с. 24).
Есть основания полагать, что эту песню Есенин мог знать.
В 1916 году в Москве вышла книга «Стихотворения Аполлона Григорьева. Собрал и примечаниями снабдил Александр Блок». Том открывался большой статьей Блока «Судьба Аполлона Григорьева». Эта книга не могла пройти и не прошла мимо внимания Есенина, которому, по его словам, «часто приходилось встречаться с Блоком» («Автобиография», 1924).
Статья Блока заканчивалась такими строками: «Я приложил бы к описанию этой жизни картинку: сумерки; крайняя деревенская изба одним подгнившим углом уходит в землю; на смятом жнивье — худая лошадь, хвост треплется по ветру; высоко из прясла торчит конец жерди; и все это величаво и торжественно до слез: это — наше, русское» (с. XI).
Спустя более восьми лет эта блоковская «картинка» нашла своеобразное продолжение в есенинской «Автобиографии» (1924), а также в стихотворении 1924 года «Этой грусти теперь не рассыпать…»:
Покосившаяся избенка,Плач овцы, и вдали на ветруМашет тощим хвостом лошаденка,Заглядевшись в неласковый пруд.
Как пишет современный исследователь, «заражение» блоковско-григорьевской темой оказалось устойчивым, даже оставило свои следы в лирике Есенина навсегда» (Небольсин С. История двух совпадений. — Журн. «Литературная учеба», М., 1978, № 3, с. 226).
Видимо, как статью Блока, Есенин не забыл и стихи, вошедшие в книгу. И если в 1924 году он вернулся к блоковской «картинке», то в конце 1925 года могла всплыть в его памяти и заключительная строфа из немецкого похоронного гимна «До свиданья, брат, о, до свиданья…», переведенного Аполлоном Григорьевым.
Но от каких бы дальних или близких ассоциаций ни отталкивался Есенин, его стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» было оригинальным, глубоко прочувствованным раздумьем о жизни и смерти…
Сразу же после первых публикаций стихотворение привлекло внимание широкой общественности, в том числе литературной. Воспринято оно было по-разному.
«…Какие чудесные, искренние и трогательные стихи написал он перед смертью ‹…›. Мы потеряли великого русского поэта», — сообщал Максим Горький о Есенине бельгийскому писателю Францу Элленсу (Переписка А. М. Горького с зарубежными литераторами. Архив А. М. Горького. Т. VIII. М., 1960, с. 99).
Вспоминая о трагических днях декабря 1925 года, В. В. Маяковский писал:
«Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным. Я узнал об этом ночью, — огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, и подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли предсмертные строки:
В этой жизни умирать не ново,Но и жить, конечно, не новей.
После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом.
Сразу стало ясно, скольких колеблющихся этот сильный стих, именно — стих, подведет под петлю или револьвер.
И никакими, никакими газетными анализами и статьями этот стих не аннулируешь.
С этим стихом можно и надо бороться стихом, и только стихом.
Так поэтам СССР был дан социальный заказ написать стихи о Есенине» (Маяковский В. Как делать стихи? — Полн. собр. соч. В 13-ти т. Т. 12. М., 1959, с. 95–96).
Выполняя этот «социальный заказ», сам Маяковский написал стихотворение «Сергею Есенину» (впервые опубликовано 16 апреля 1926 года в тифлисской газете «Заря Востока»). Свое стихотворение он закончил, говоря его словами, перефразировкой последних есенинских строчек:
В этой жизни помереть не трудно.Сделать жизнь значительно трудней.
Стихотворение Маяковского получило большой общественный резонанс, особенно среди молодежи.
Размышлениями о поэте и его стихотворении «До свиданья, друг мой, до свиданья..» начал Л. Д. Троцкий свое письмо «Памяти Сергея Есенина», оглашенное 18 января 1926 года на вечере во МХАТе: «Мы потеряли Есенина — такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, — может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки. Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, — не хлопнув дверью, а тихо призакрыв ее рукою, из которой сочилась кровь. В этом жесте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом» (Троцкий Л. Памяти Сергея Есенина. — Газ. «Правда», М., 1926, 19 янв., № 15).
Имея в виду заключительные строки есенинского стихотворения, А. Ревякин заявлял, что Есенин тянет людей «в болото пессимизма и заплесневевшей мути идеологии изживающих себя классов… Его расшибленность видна во всех его произведениях — вплоть до ‹…› записки, написанной кровью» (Чей поэт Сергей Есенин? М., 1926, с. 36).
Негативную оценку есенинскому предсмертному стихотворению дал А. Крученых: «Какое надругательство над жизнью! Какие неуклюжие слова! Какой Сологуб водил рукой Есенина?!..» (Гибель Есенина. На обл.: Драма Есенина. М., 1926, с. 10).
Тем не менее интерес к стихотворению был значителен. Об этом свидетельствуют многочисленные его перепечатки в периодике как в нашей стране, так и за рубежом. Например, газеты: «Известия», М., 1925, 31 дек.; «Сегодня», Рига, 1925, 31 дек.; «Парижский вестник», 1926, 6 янв.; «Последние известия», Ревель, 1926, 10 янв.; «Красный Алтай», Барнаул, 1926, 31 янв.; «Новое русское слово», Нью-Йорк, 1926, 31 янв.; «Тихоокеанская звезда», Хабаровск, 1926, 7 февр.; журналы: «Ледокол», Кострома, 1925, № 23/24 (вышел в янв. 1926 г.); Кр. нива, 1926, № 4, 24 янв.; в сб. «Памятка о Сергее Есенине», М., 1926 и т. д.
Стихотворение часто исполнялось на вечерах, посвященных памяти Сергея Есенина, в разных городах страны. Так, в отчете о вечере в Ростове-на-Дону, состоявшемся 2 февраля 1926 года, сообщалось о выступлении актрисы Алексеевой-Месхиевой. Когда она «читала предсмертное, кровью написанное есенинское стихотворение, весь зал поднялся и притаил дыхание..» (газ. «Молот», 1926, 3 февр.).
В 1927 году четыре строки есенинского стихотворения были использованы А. Н. Вертинским в романсе «Последнее письмо» («Письмо Есенина»). «От себя» Вертинский добавил восемь строк, и многие современники воспринимали весь романс как «полный» вариант стихотворения Есенина.
