Себастиан Брант - Корабль дураков; Избранное

Как тот кроит и шьет штаны

Необычайной ширины.

А возвращаясь, наш дурак

Глядит с моста и видит — рак

Ползет по дну, его клешни —

Совсем как ножницы они,

И как иголка — каждый ус.

Мужик был груп, но не был трус:

Сопротивлялся рак, однако

Со дна реки достал он рака.

Добычу залучив такую,

Домой вернулся и, ликуя,

Твердил соседям: «Право слово,

В деревню я привез портного.

Он будет нам кроить штаны

Необычайной ширины».

Поверила его жена

И раку принесла сукна.

Со всех сторон бегут крестьяне,

Они несут портному ткани,

Кричат, хохочут дураки:

«Крои, портной, для нас портки!

Да как же без портков мы жили?»

На сукна рака положили,

Рак пятится, как всякий рак,

И падает под стол во мрак.

Дивится на него народ.

А пожилой Гейнц Обормотт

Сказал: «Вот видите, ей-ей,

Портной смущается людей.

Смотрите, ножницы он точит,

А шить при нас портной не хочет.

Я б на ночь свечку дал портному, —

Тогда зашьет он по-иному».

Его совету вняли люди,

Они оставили на груде

Материй рака, и ушли,

И свечку на столе зажгли.

Но рак в портновстве не мастак,

И опрокинул свечку рак.

В каморке стало вдруг темно,

И вскоре вспыхнуло сукно,

Оно сгорело, а потом

Сгорел и стол, и даже дом.

А рак уполз к мышам в нору,

Его нашли там поутру,

Затем судили, как ведется,

И бросили на дно колодца.

Да чтоб не вылезал уродец,

Землей засыпали колодец.

Так напугал деревню рак,

Что с этих пор, вступая в брак,

Должны и парень и невеста

Землей засыпать это место.

Таков у них обычай древний,

И он блюдется всей деревней.

А если крикнешь: «Раки, раки!» —

Не миновать жестокой драки,

Торговца раками побьют

И раков в порошок сотрут.

А Фюнзинген во всех столицах —

Доселе притча во языцех.

И ежели крестьянин глуп,

Невежествен, неловок, туп,

Во всех делах мирских — младенец,

То говорят: он фюнзингенец.

Таких людей видал не раз

Ганс Сакс, сложивший этот сказ.

233

Однажды я завел беседу

Со стариком, сказав: «Поведай,

Откуда взялся сей раздор,

Не ослабевший до сих пор, —

Раздор меж кошками и псами;

И почему войну с мышами

Кошачий род ведет нещадно?»

Старик сказал: «Вопрос нескладный.

Любой мужик уж, верно, знает,

Отколь она проистекает —

Та распря кошек и собак,

Что не уладится никак.

Пустой вопрос ты задаешь».

А я в ответ: «Поведай все ж!»

Тут молвил он: «В былые годы

Псы всевозможнейшего рода,

Те, что принадлежат дворянам,

Попам, крестьянам, горожанам,

Сошлись совет держать — и так

Решило сборище собак:

«Пошлем двух старых, знатных псов

Послами в Рим без лишних слов,

Чтоб к папе в Риме обратиться

И льготы от него добиться

Скоромную вкушать еду

И в пост и каждый день в году —

На это мы имеем право,

Ведь служим мы попам на славу,

Таскаем дичь им, а потом

Им стережем и двор и дом».

Услышал папа просьбу псов,

Он выполнить ее готов.

Печать на грамоту кладет

И привилегию дает.

Послы в Германии опять

И всех собак спешат созвать

Из ближних мест и издалече.

В Штосфюрте было место встречи.

Вот грамоту читают им,

И их восторг неудержим.

Тут псы из тех, что постарее,

Пустились обсуждать скорее,

Как лучше грамоту укрыть,

Чтобы навеки сохранить.

Ведь люди рады псам нагадить

И их от вольности отвадить.

Но сундуками и ларями

Собаки не владеют сами.

Тут некий престарелый пес

Так, поразмыслив, произнес:

«Давайте грамоту доверим

Котам. Друзья нам эти звери,

И помогают нам в беде

Уж много лет они везде.

Да, им удастся, несомненно,

Наш клад припрятать драгоценный —

По чердакам они шныряют

И понапрасну не болтают».

Вот грамоту на сохраненье

Котам, не медля ни мгновенья,

Вручают псы. И на чердак,

Чтоб людям не найти никак,

Ее унес усатый кот.

Когда же минул первый год,

Собакам снова отчего-то

На грамоту взглянуть охота.

Коты давай искать под крышей, —

А грамоту изгрызли мыши.

И в страхе шлют коты ответ,

Что грамоты у них уж нет.

И с этих пор всегда клянет

Собака весь кошачий род,

Отсюда и берет начало

Вражда, которая настала

Меж ними, в этом корень драк,

Которых не унять никак.

Коты же с этих самых дней

Возненавидели мышей:

Зачем-де грамоту сожрали!

Коты преследовать их стали,

А также крыс, всегда, везде,

Им спуска не дают нигде,

И в гневе бешеном своем

Их душат ночью, душат днем.

Меж тем на сборище собак

Участники решили так:

Двух псов отправить в Рим опять,

Чтоб снова грамоту достать,

Раз мыши прежнюю сожрали.

Послы немедля побежали,

С собой взяв денег на еду.

А было жарко, как в аду.

Когда в Италию пришли,

Послы в харчевню забрели

И так винцом наугощались,

Что как собаки налакались

И стали лапами скрести

И мордой яростно трясти, —

Гав, гав, — и уши навострили,

И зубы яростно вонзили

Друг в друга пьяные собаки,

И кувырком в ужасной драке

Они летят с горы крутой,

Шагов с полсотни высотой,

Так что почтенным псам в овраге,

При всей их доблестной отваге,

Пришлось, увы, лишиться жизни.

Меж тем, собаки в их отчизне

Послов и ныне поджидают.

Все на дорогу выбегают.

С тех пор, лишь пес сойдется с псом,

Нюхнуть собрата под хвостом

Он норовит: быть может, тот

Домой ту грамоту несет —

И затевает с ним вражду,

Бумаги не сыскав в заду;

И вот про этот стыд и срам

Ганс Сакс поведал в шутку вам.

234

Во Франкфурте не позабыты

Еще монахи-кармелиты,235

Чья братья святостью кичилась.

С одним из них беда случилась.

Когда в великую субботу236

Святили куличи, заботу

Паписты эту очень чтут,

Монашек юный тоже тут

Искал с мальчишкою вдвоем,

Где позажиточнее дом,

Чтоб куличи святить мирянам

И яйца. Он, не будь болваном,

К богатым бюргерам237 зашел,

А в доме том обильный стол

Был, соответственно приличью,

Уставлен курами и дичью,

Еще дымящейся, и дух

Весь воздух насыщал вокруг.

Монашек, проглотив слюну,

Подумал только: «Ну и ну,

Вот если мне бы стол такой!»

И когда мальчик вдруг спиной

К нему случайно повернулся,

Монах с опаской оглянулся

И тут же, не боясь греха,

Зажаренного петуха

Рукой проворною схватил

И между ног под рясой скрыл.

Затем занялся куличами:

Сперва благословил речами,

Затем кропил святой водой.

Когда ж он уходил домой,

Мальчишке дали два яйца

И проводили до крыльца.

Монашек, очутившись дома,

Два хлебца взял у эконома,

Сумел еще винца достать

И все припрятал под кровать.

Он, видно, чаял объеденья

После полунощного бденья,

Но, как читатель здесь прочтет,

Случилось все наоборот.

Во время службы в нетерпенье

Считал он каждое мгновенье.

Ну вот и ей пришел конец,

Домой торопится хитрец.

Но не успел он под кровать

Залезть и петуха достать,

Как постучали в дверь у кельи.

И тут, забывши о веселье

И о приверженности к мясу,

Он сунул петуха под рясу.

Вошел монах, его приятель,

И сообщил, что настоятель

Зовет монашка тут же в храм.

«Ты будешь нынче в ночь к мощам

Приставлен, охранять святыни,

Носительницы благостыни,

Да отпущенья продавать,

И до заутрени давать

Для поцелуя «агнец божий»238

Тому, кто платит подороже».

Беднягу пот прошиб от страха —

Не выдал бы петух монаха!

Но все-таки поплелся в храм

И сел, как велено, к мощам.

Но дверь открыта у собора,

И вот бежит собачья свора,

Почуявшая запах мяса,

Что издает монашья ряса.

Монаха довели до дрожи,

У бедного мороз по коже.

Он проклинает песью свору

И мыслит в страхе: «Быть позору!»

Он их попробовал прогнать,

Те скалить зубы да рычать!

Еще тесней сомкнулась стая.

Монашек, голову теряя,

Испытывал мученья ада…

А тут вдруг всенощную надо

Ему служить, его ждут там.

Другой монах присел к мощам,

А наш прошел в алтарь… тогда

И разразилася беда —

За ним немедля по пятам

Псы ринулись чрез божий храм,

И когда он напялил ризу,

Его обнюхивало снизу,

Расположась в священном месте,

Кольцо из ненасытных бестий;

Когда он надевал стихарь,239

То, как обычно это встарь