Как богатыри на Москву ходили [СИ] - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
Разозлились богатырешки и вдогонку!
Только пыль забилась под иконку
у старичка-лесовичка,
да и то не на века.
* * *
Волен мужик, не волен,
а богатырь тем более.
Бежит дружина
(дрожит аж Инна),
бабу Ягу проклинают,
московских князей вспоминают
недобрым словом:
— Обяжут ль пловом?
Дошли, наконец, до полянки,
где разбойничье гульбище-пьянка:
Кыш, Хлыщ и Малыш ростом с гору
едят, пьют день который.
Замочки с харчей богатырских скинули,
с вином бочоночки выпили,
и жуткие песни поют.
— Погоди, не спеши, уснут, —
Муромец тормозит дружину. —
А спящих с земельки сдвинем
и быстро опустим в ад.
Час прошёл, и воры спят,
лишь баба Яга у костра
сидит, сторожит сама.
Но с бабой проклятой тягаться —
каково это, знают братцы.
Тут кот-коточек, котофей
вдруг прыгнул к бабке: «Мне налей,
хозяйка, чарочку вина;
сбежал я от богатыря,
устал, замучился совсем,
он бил меня, налей скорей!»
— Черныш нашёлся! — бабка плачет. —
Иди скорей ко мне, мой мальчик,
(а сама совсем уж пьяна)
попей, лохматушка, дурмана, —
и чарку подносит коту.
Лакает кот, плюёт в еду
какой-то слюной нехорошей.
Яга ест вместе с ним: «Ох сложно
тягаться с духом мужицким!
Напущу на них чёрта побиться», —
вымолвила ведьма, уснула.
Фыркнула кошка и дунула
обратно к своей дружине:
— Берите воров, былинные!
Богатыри, богатыри, богатыречочки,
нет, не хилы они, яки мужичочки!
И у них хорошо всё вышло:
берут они спящих за дышло,
раскручивают да под землю кидают
прямо в котлы, где варят
черти грешников лютых:
— Пусть и эти уснут тут!
А Муромец бабу Ягу
берёт да сжимает в дугу,
и расправив плечи былинные,
размяв ручонки аршинные,
закинул ведьму на Луну.
Там и жить ей посему.
Но об этом другая сказка,
«Яга на Луне» — подсказка.
Глава 10. Сон Микулы Селяновича
Устремились воины к коням!
Лишь Селянович Микула прямиком к харчам
да к бочоночкам своим винным,
потрогал, пощупал и вынул
чарочку, выпил остатки,
упал наземь, уснул сладко-сладко.
И приснилась ему родная деревня
с полями, пашнями, с селью
да кобыла своя соловая
и соха любимая, кленовая.
Будто идёт он, пашет,
а народ ему издали машет.
Ой да кудри у Микулы качаются,
а земля под сапогами прогибается.
Вдруг навстречу ему богатырь идёт,
оборотень Вольга вострый меч несёт,
тормозит возле пашни да спрашивает:
— Зачем муравушку скашиваешь?
Эй ты, мерзкое оратаюшко,
пошто пашешь от края до краюшка
нашу Русь такую раздольную?
Ты мужицкую душу привольную
не паши, оратай, не распахивай,
ты сохою своей не размахивай,
дай пожить нам пока что на воле,
погулять на конях в чистом поле!
Вздохнул Микулушка тяжко,
пот холодный утёр бедняжка,
кивает башкой аршинной:
— Эх, богатырь былинный,
пока ты на коне катаешься,
шляешься да прохлаждаешься,
плачет земля, загибается,
без мужика задыхается! —
и дальше пошёл пахать
от края до края Русь-мать.
Оборотень Вольга задумался:
— Землю нужно пахать, но не думал я,
что от края до края надо её испохабить.
Ах, ты пахарь-похабник! —
и пошёл мечом на оратая.
Осталась лишь горка крутая
от нашего оратаюшки.
— Так пахать или не пахать, как вы считаете? —
голос с неба спросил задумчиво.
Микула в ответ: «Дык умер я», —
и проснулся в поту холодном
пьяный, злой и голодный.
А как наелся, задумался крепко:
— Порубаю тебя, чи репку,
сын змеиный Вольга Святославович!
— Ты чего там расселся, Селянович? —
машет ему дружина. —
Собирайся, в путь уж двинем!
Глава 11. Последний бой Микулы Селяновича и Вольги Святославовича
Запрягли коней богатыри,
кота с собой взяли, пошли.
Идут, о подвигах богатырских гутарят,
о Москве-красавице мечтают.
Вдруг кони фыркают, останавливаются.
Войску нашему сие, ой, не нравится!
А там, в ракитовых кустах,
на змеиных тех холмах,
отдыхает, кашу варит, веселится
Вольга со змеёй сестрицей.
Та ругает вольную волю,
обещает спалить все сёла
да великие грады, а церкви
в пепел-дым обратить, на вертел
надеть стариков, жён и деток,
а мужей полонить да в клетку!
Ой да раздулись ноздри богатырские:
Микула Селянович фыркнул,
меч булатен достал и с размаху
отрубил башку змеище сразу!
Покатилась голова в костёр-кострище.
Озверел тут Вольга, матерится
на Селяновича лютым матом:
— Не мужик ты, не казак, а чёрт горбатый!
Закипела кровушка богатырская
у обоих разом, и биться
они пошли друг на друга!
У лошадок стонала подпруга.
Ой как бились они, махались:
три дня и три ночи дрались,
три дня и три ночи не спавши,
не одно копьё поломавши,
три дня и три ночи не евши
секлись, рубились, похудевши.
Устали дружиннички ждать
чья победит тут стать?
Плюнул Добрыня, поднялся:
— Давно я, братцы, не дрался
в боях кулачных, перекрёстных
(забаву помню на пирах почёстных).
И пошёл, как бык, на оборотня:
подмял под себя он Вольгу,
тот лежит ни дых, ни пых.
Завалил змея на чих!
И взмолился тут Вольга Святославович:
— Отпусти меня, Добрыня, славить буду
твоё имя я по селениям,
по городам. А со временем
породу змеиную забуду,
киевским богатырём отныне буду,
в дальние походы ходить стану.
Хошь луну? А и её достану!
— Ты не трогай луну, дружище,
там баба Яга томится,
пущай она там и будет.
А породу твою забудем.
Так и быть посему, будь нам братом.
Лишь Селянович хмурится: «Ладно,
посмотрим на его поведение», —
и набравшись терпения,
попыхтел тихонечко рядом.
Маленьким, но могучим отрядом
богатыри на Московию двинули.
Кота Вольге за пазуху кинули:
пущай оборотень добреет!
Месяц на небе звереет,
красно солнышко умирает,
дружина на Кремль шагает.
А в Кремле наши ёлки и ели
на века, казалось, засели
и вылазить не хотят,
греют пихтой медвежат.
Глава 12. О том как Чурило Пленкович без нас женился
Пришла дружина на место.
Сели, ждут: мож, созреет тесто?
Что же делать, куда плыть?
Нужно елочки пилить.
Тащат пилы мужики:
— Айда, былиннички, руби!
Но злые ёлки, ели
заговор узрели,
кличут ряженых баб:
— Надо киевских брать!
А бабы ряжены,
рты напомажены,
в могучий выстроились ряд,
гутарят песни все подряд
да поговорки приговаривают,
дружинничков привораживают.
Вот дева красна выходит вперёд
да грудью на Чурилу прёт,
говорит слова каверзные,
а сама самостью, самостью:
— Ты
