Новогодние настроение - Марина Сергеевна Воложакина
Семья, как и все в лихие девяностые, жила очень скромно. Несколько раз они ездили к папиным друзьям на обкомовские дачи, за город, но Степан замечал, что в восторге от этих поездок только маленькая Зина, а Ирочка стесняется важных обкомовских работников и их жён. Радовали женскую половину семьи простые вылазки на реку и в лес. Даже в городском бору, все вместе весело резвились, взяв с собой корзинку с нехитрой снедью и мячик.
В 1993 году, вернувшись из Москвы, с курсов повышения квалификации, Степан очень сильно заболел. В общежитии, где он ночевал во время учёбы, было жутко холодно, щитовое здание продувалось всеми ветрами. Даже не доехав до дома, он попал в больницу с пневмонией. И когда вернулся домой, Ирина не узнала в изможденном сгорбленном мужчине своего Степана. Выматывающий кашель мешал спать даже соседям и за два месяца буквально превратил его в другого человека. Часто, срываясь на близких, он позже просил прощения, даже плакал, но, буквально через пару дней, ситуация повторялась.
Сказки Зиночки стали печальные: её герои теперь или засыпали вечным сном, или уходили жить к лесным гномам. Ей даже не хотелось идти домой после школы и по вечерам, только жалко было своих родных людей, и она просто не знала, чем может им помочь. Девочка подолгу стояла на ступенях у красивого храма, проходя мимо него со школы, и про себя просила Боженьку вернуть им прежнего доброго и весёлого папу. Положение семьи усугубилось тем, что в квартиру стали наведываться бывшие сотрудники Степана, давно потерявшие работу и человеческий облик. Сначала Ирина даже поддерживала мужа, а вдруг ему «полегчает», это же настойки, и даже не успела оглянуться, как сама втянулась в алкогольный омут. Полгода на «больничном» пробыл Степан, а потом его сократили с работы. Конечно, он мог бы оформить инвалидность, но даже вставать с кровати уже было очень трудно, не говоря о походах по кабинетам и комиссиям. В пьяном шуме и вечном табачном смоге, Ирина, которая когда-то кормила всех деток вокруг, теперь забывала про собственную дочь.
И, как ни странно это показалось всем окружающим, девочку часто оставляла у себя Ирэна Ивановна. «Ничего, не плачь, Зинка, прорвёмся», — успокаивала она и рассказывала истории о детях в войну, какие они были смелые, не боялись трудностей, и помогали взрослым бить фашистов.
Иногда «Мамырлик» вдруг вспоминала про то, что у неё есть дочь. Выбегала на улицу и кричала: «Зинка, давай домой, отец зовёт, шарашишься по чужим углам!», но, слыша зов из своей квартиры, быстро забегала обратно. Тем временем, приближался Новый 1994 год. Ещё один праздник надежды на лучшее, на то, что, наконец, закончатся трудности, тем более, что Зиночке уже исполнялось 10 лет. 31го декабря она шла в квартиру Ирэны Ивановны, даже ни на что не надеясь, и вдруг, ещё подходя к двери старой соседки, ощутила знакомый и в то же время забытый запах сладостей своей бабы Иды. Войдя, Зина попала в сказку: цветные шары и яркие игрушки были в комнате повсюду, а на кухне — вкусно накрытый стол, как много лет назад у них дома. «С днём рожденья!», — в один голос прокричали двое ребят из соседней квартиры, протягивая ей свои подарочки: незамысловатые детские рисунки.
«Молодец твоя бабушка, позвонила мне накануне, узнала, в чём причина, посылки её возвращаются, и попросила через меня связь с тобой держать. Вот ведь, как хорошо там люди даже в домах престарелых живут, она и тебе помогать собирается. Дороги жизни бы нам с ней теперь подлиннее, ради тебя и я задержаться на этом свете решила. Вот полдня продумала-прогадала, что бы тебе такое подарить, ты ведь так хорошо на свирельке играла, а у меня губная гармошка есть: всё, что от Федора моего осталось, попробуй, может и на ней получится!», — сказала Ирэна Ивановна, вручая девочке самую ценную вещь в её доме.
«Спасиибо вам огромное, у меня давно такого славного дня рождения не было», — сквозь слёзы прошептала Зина.
А душа старой партизанки ликовала от детского смеха и радости от простых человеческих удовольствий: вареной картошечки, винегрета и квашеных яблочек, да от заморских сладостей с душистым чаем. Зина, правда, всё поглядывала на дверь, в надежде, что горе-родители вспомнят о ней, и очень хотела хотя бы сбегать за своей свирелькой, но бабушка строго запретила ей даже нос сунуть в этот «гадюшник», слыша какой там стоит шум и гам.
Хотя, и к губной гармошке приноровилась Зина: под её красивые мелодии даже поплясали и ребятишки и старая Ирэна. Отлично прошёл день рождения, а наутро, пока бабушка спустилась в подвал за картошкой, Зина всё-таки не выдержала, побежала в родную квартиру, надеясь на то, что родители хоть сегодня вспомнят про её праздник, да и свирельку забрать хотелось, это тоже был памятный подарочек от бабушки Иды. Она так и представляла, как научит кого-нибудь играть на одном инструменте, а сама будет на другом, и получится отличный дуэт! А ещё интересней, если играть будет кто-то, а она дирижировать!
Забежав в квартиру, Зина тихо прошмыгнула в свой закуток и, пройдя мимо кухни, где слышался пока ещё тихий звон стаканов, но уже нетрезвый разговор родителей и какого-то спящего на её кровати дядьки, она нагнулась над своим сундучком, где хранились её игрушки. И вдруг, у самого своего лица почувствовала жуткий запах перегара и услышала:
«Давай поиграем». Тут же вскрикнула мать, которая с ножом и матюками накинулась на дядьку, и рухнул на пол отец в коридоре…
Дальше девочка помнила только, как крепко вцепилась в неё мать, и как бабушка Ирэна уговаривала милиционеров оставить ребёнка ей. «Что же ты наделала, Ирка, и себе и девке жизнь погубила!», — судачили соседки, а бедная Ирэна Ивановна надолго загремела в больницу с инфарктом.
Вот так началась Зинина жизнь в детском доме. Из случайно услышанных пересудов «добрых» воспитателей о ней, узнала Зина о том, что отец тогда скончался, ударившись грудной клеткой о табурет, а мать посадили на восемь лет за убийство. Девочка нашла себе укромное местечко в саду и часто пряталась там от всех, потихоньку играя на губной гармошке.
«Ааа, вот где эта новенькая цыпочка, а ну-ка, отдай свою игрушку. Здесь всё моё, и эти только мне подчиняются, поняла? Не отдашь, отлупят, так что и через десять лет мама не узнает!» — громко кричала девочка года на три старше, управляющая целой
