Евгений Долматовский - Последний поцелуй
День победы в Бомбее
Вновь испытанье добром и злом.Над храмом, над лавкою частника,Всюду знакомый паучий излом —Свастика, свастика, свастика.Она была нами как символ и врагВ атаках растоптана намертво,Но свастика здесь — плодородия знак,Простая основа орнамента. …Сейчас на Красной площади парад, Знаменами пылает боль былая, Радиоволны яростно трещат, Перебираясь через Гималаи.В клубе со свастикой на стенеСегодня мое выступление:Москва в сорок первом,Европа в огне, Берлинское наступление.Смуглые парни сидят вокруг,Всё в белых одеждах собрание,Всё в белых одеждах… Мне кажется вдруг,Что я выступаю у раненых. Сейчас ты вспоминаешь там, в Москве, И эти двадцать лет, и те четыре, Как жизнь твоя была на волоске, Как «фокке-вульфы» свастику чертили.Арийцы не просто шли на восток,Их планы историки выдали:Когда мы сердцами легли поперек,Путь их был в Индию, в Индию.В обществе дружбы кончаю речь,Слушают миндалеглазые,Как удалось от беды уберечьМирные свастики Азии. Прохлада с океана наплыла, Седое небо стало голубее. Ты и не знаешь, что со мной была На Дне Победы в городе Бомбее.
1965Отпечатки ладошек
Бангалор, Бангалор, навсегда он запомнился мнеОтпечатками детских ладошек на белой стене.На беленой стене, очень четко видны при луне,Отпечатки ладошек горят — пятерня к пятерне.Замарашки мальчишки, чумазые озорники,Для чего оставлять на стене отпечаток руки?Это черная глина со дна обмелевшей реки —Отпечатки ладошек, как будто цветов лепестки.И никто не смывает веселых следов озорства.Это к счастью намазано — так утверждает молва,Вековая молва большей частью бывает права,Заявил о себе бангалорский сорвиголова!Отпечатки ладошек пускай сохраняет стена —То ли черные звезды, то ль огненные письмена.В них таинственный смысл, и его расшифровка трудна,Надо знать этот мир, все события и племена.Отпечатки пылают при плоской восточной луне,И немножечко грустно, что в детстве не выпало мнеОтпечатка ладошки оставить на белой стенеИ себя утвердить в растопыренной пятерне.
1965Южный Крест
Над горизонтом низко Южный Крест,Холодное созвездье этих мест.
А ночь, как печь, и призрачно далекСозвездия бесстрастный холодок.
Из края вьюг я пролетел сюда,Где грела нас Полярная звезда.
1965Рикша
Я, к порядкам чужим не привыкший,С чемоданом тяжелым в руках,Растерявшись, стою перед рикшей,Не могу объясниться никак.
Он пытался схватить мою ношу,Подкатил экипажик к ногам.Чемодан? Лучше я его брошу,Только вам его в руки не дам.
Не считайте такое загибом —Кипячусь в исступленье святом:Не могу я быть белым сагибом,У меня воспитанье не то.
А обратное быть не могло б ли?Убеждайтесь, что я не шучу,Дайте в узкие впрячься оглобли,По Калькутте я вас прокачу!
Голый рикша — лишь кожа да ребра,Исполняющий должность коня,С удивленьем, с ухмылкой недобройИсподлобья глядит на меня.
Не прозренье, а только презреньеВ перезрелых, как вишни, глазах,Подозренье под маской смиренья,Как сто лет и как двести назад.
1965Предшественник
На белом камне Тадж-Махала,Дворца, хранящего века,Следы невежды и нахала —Кривые росчерки штыка.Солдат Британии великойРешетки древние рубил:Он принял сумрак сердоликаЗа ослепительный рубин.И, выковыривая камниИз инкрустаций на стене,Он ослеплял цветы штыками,Не думая о судном дне.Ах, мальчик Томми, добрый Томми,Над Темзой в свете мокрых лунОн в чопорном отцовском домеБыл паинька или шалун.Из Агры он писал, что жарко,Что не оправдан мамин страх,Что могут дома ждать подаркаИ повышения в чинах.…Я в Индию приехал позже,Мне Томми встретить не пришлось.Но вспомнить не могу без дрожаВека, пронзенные насквозь.Я видел на других широтах,Пусть сыновей других отцов,В карательных баварских ротахТаких, как Томми, молодцов.Он их предшественник законный,Хотя и вырастал вдалиЗавоеватель тех колоний,Что нынче вольность обрели.Все плиты мрамора, как в оспе,Штыком осквернены века.Знакомая, однако, роспись,И так похожи почерка!
1965Жара
Температура крови — тридцать семьПо Цельсию у ночи колдовской,А днем пылающих деревьев сеньНе оградит от влажности морской.
Все вверх ползет безжалостная ртуть:Вот сорок, сорок два и сорок пять…Соленый этот кипяток вдохнуть —Как будто самого себя распять.
Шары жары катит в меня Бомбей,И пот стекает струйками со щек.Сейчас взмолюсь я: только не убей,Мне дочку надо вырастить еще.
Но не услышит зной моей мольбы,Не установит для меня лимит.Печатью солнца выжигая лбы,Он поровну, всех поровну клеймит,
А эти боги с лицами людей,И эти люди с лицами боговЖивут, благословляя свой удел,На жарких землях пятьдесят веков.
И три недели жалкие мои,Мой испытательный короткий срок,Твердят: о снисхожденье не моли,Узнай, пойми и полюби Восток.
1965«Как просто объявить себя святым…»
Как просто объявить себя святым,Тряпицу вывесив, как флаг, на жердиНад глинобитным домиком своим,И размышлять о жизни и о смерти;Уйдя от всех трудов, тревог, забот,Накрыв худые плечи мешковиной,Скрестить колени, восседать, как бог,Потряхивая шевелюрой львиной.Ты в мире гость и в каждом доме гость.Вставай, иди топчи свою дорожку.Голодные отсыплют рису горсть,Бедняк отдаст последнюю лепешку.Постой! Ответь мне на вопрос простой:Они святые или ты святой?
1965Система йогов
Изучать систему йогов не хочу,К огорчению факиров и ученых.В детстве было: руку на свечу —Прослывешь героем у девчонок.
Многоликий, многоногий богСмотрит, кто это к нему приехал в гости;Смог бы иностранец иль не смогДля проверки воли лечь на гвозди?
Я сумел бы, да не стану напоказПротыкать себя отточенным стилетом.Признаюсь, что пробовал не раз,Правда, оставался цел при этом.
У себя я снисхожденья не просил —Будет страшно, будет больно, ну и ладно!Ревности горящий керосинЯ глотал отчаянно и жадно;
Если сердце обвивала мне змея,И сжимала, и сжимала, и сжимала,Слишком громко, но смеялся я.Пусть считают — мне и горя мало.
Между ребер мне вонзали клевету,Заставляли выгибаться, я не гнулся,И мерзавили мою мечту,Чтобы рухнул и уснул без пульса.
Было на ухабах всех моих дорогСтолько случаев для испытанья воли,Что могу, как настоящий йог,Демонстрировать пренебреженье к боли.
1965«В Европе есть страна — красива, аккуратна…»
