Антон Дельвиг - Стихотворения, не вошедшие в сборник 1829 года
В столице роскоши блистая,
Меня не позабудь!
‹1815›
17. ТЛЕННОСТЬ
Здесь фиалка на лугах
С зеленью пестреет,
В свежих Флоры волосах
На венке краснеет.
Юноша, весна пройдет,
И фиалка опадет.
Розой, дева, украшай
Груди молодые,
Другу милому венчай
Кудри золотые.
Скоро лету пролететь,
Розе скоро не алеть.
Под фиалкою журчит
Здесь ручей сребристый,
С ранним днем ее живит
Он струею чистой.
Но от солнечных лучей
Летом высохнет ручей.
Тут, за розовым кустом,
Пастушок с пастушкой,
И Амур, грозя перстом:
"Тут пастух с пастушкой!
Не пугайте! – говорит. -
Миг – и осень прилетит!"
Там фиалку, наклонясь,
Девица срывает,
Зефир, в волосы вплетясь,
Локоном играет, -
Юноша! краса летит,
Деву старость посетит.
Кто фиалку с розой пел
В радостны досуги
И всегда любить умел
Вас, мои подруги, -
Скоро молодой певец
Набредет на свой конец!
‹1815›
18. К Т-ВУЕще в младые годы,
Бренча струной не в лад,
За пиндарские оды
Я музами проклят.
Подняв печально руки,
С надеждою в очах,
Познаний от науки
Я требовал в слезах.
Наука возвратила
Мне счастье и покой
И чуть не примирила
С завистливой судьбой.
Но я, неблагодарный,
(Чем тихомолком жить!)
С улыбкою коварной
Стал дщерь ее бранить.
И, взявши посох в руки,
На цыпочках, тишком
Укрылся от науки
С затейливым божком.
Амур к младой Темире
Зажег во мне всю кровь,
И я на томной лире
Пел радость и любовь.
Простился я с мечтою,
В груди простыла кровь,
А все еще струною
Бренчу кой-как любовь -
И в песнях дышит холод,
В элегиях бомбаст;
Сатиров громкий хохот
Моя на Пинде часть,
‹1815›
19. ПОЛЯК
(Баллада)
Бородинские долины
Осребрялися луной,
Громы на холмах немели,
И вдали шатры белели
Омраченной полосой!
Быстро мчалися поляки
Вдоль лесистых берегов,
Ива листьями шептала,
И в пещерах завывала
Стая дикая волков.
Вот в развалинах деревня
На проталине лежит.
Бурные, ночлег почуя,
Гривы по ветру волнуя,
Искры сыпали с копыт.
И стучит поляк в избушку:
"Есть ли, есть ли тут жилой?"
Кто-то в окнах шевелится,
И громчей поляк стучится:
"Есть ли, есть ли тут жилой?"
– "Кто там?" – всадника спросила
Робко девица-краса. -
"Эй, пусти в избу погреться,
Буря свищет, дождик льется,
Тьмой покрыты небеса!"
– "Сжалься надо мной, служивый!
Девица ему в ответ. -
Мать моя, отец убиты,
Здесь одна я без защиты,
Страшно двери отпереть!"
– "Что красавице бояться?
Ведь поляк не людоед!
Стойла конь не искусает,
Сбруя стопку не сломает,
Стол под ранцем не падет".
Дверь со скрыпом отскочила,
Озирается герой;
Сняв большую рукавицу,
Треплет красную девицу
Он могучею рукой.
"Сколько лет тебе, голубка?"
– "Вот семнадцатый к концу"!
– "А! так скоро со свечами,
Поменявшися кольцами,
С суженым пойдешь к венцу!
Дай же выпить на здоровье
Мне невесты с женихом.
До краев наполнись, чаша,
Будь так жизнь приятна ваша!
Будь так полон здешний дом!"
И под мокрой епанчею
Задремал он над ковшом.
Вьюга ставнями стучала,
И в молчании летала
Стража польская кругом.
За гремящей самопрялкой
Страшно девице одной,
Страшно в тишине глубокой
Без родных и одинокой
Ей беседовать с тоской.
Но забылась – сон невольно
В деве побеждает страх;
Колесо чуть-чуть вертится,
Голова к плечу клонится,
И томленье на очах.
С треском вспыхнула лучина,
Тень мелькнула на стене,
В уголку без покрывала
Дева юная лежала,
Улыбаясь в тихом сне.
Глядь поляк – прелестной груди
Тихим трепетом дышат:
Он невольно взоры мещет,
Взор его желаньем блещет,
Щеки пламенем горят.
Цвет невинности непрочен,
Как в долине василек:
Часто светлыми косами
Меж шумящими снопами
Вянет скошенный цветок.
Но злодей! чу! треск булата -
Слышь: "К ружью!" – знакомый глас,
Настежь дверь – как вихрь влетает
В избу русский: меч сверкает -
Дерзкий, близок мститель-час!
Дева трепетна, смятенна,
Пробудясь, кидает взгляд;
Зрит: у ног поляк сраженный
Из груди окровавленной
Тащит с скрежетом булат.
Зрит, сама себе не верит -
Взор восторгом запылал:
"Ты ль, мой милый?" – восклицает,
Русский меч в ножны бросает,
Девицу жених обнял!
‹1815›
20. К К‹НЯЗЮ› Г‹ОРЧАКОВУ›
Здравия полный фиал Игея сокрыла в тумане,
Резвый Эрот и хариты с тоскою бегут от тебя:
Бледная тихо болезнь на ложе твое наклонилась,
Сон сменяется стоном, моленьем друзей – тишина.
Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,
Тщетно! – не внемлет Игея, молчит, свой целительный взор
Облаком мрачным затмила, и Скорбь на тебя изливает
С колкой улыбкою злобы болезни и скуки сосуд.
Юноша! что не сзовешь веселий и острого Мома?
С ними Эрот и хариты к тебе возвратятся толпой;
Лирой, звенящею радость, отгонят болезни и скуки
И опрокинут со смехом целебный фиал на тебя.
Дружба даст помощи руку; Вакх оживит твои силы;
Лила невольно промолвится, скажет, краснея, "люблю",
С трепетом тайным к тебе прижимаясь невинною грудью,
И поцелуй увенчает блаженное время любви.
1815
21. ТИХАЯ ЖИЗНЬБлажен, кто за рубеж наследственных полей
Ногою не шагнет, мечтой не унесется;
Кто с доброй совестью и с милою своей
Как весело заснет, так весело проснется;
Кто молоко от стад, хлеб с нивы золотой
И мягкую волну с своих овец сбирает
И для кого свой дуб в огне горит зимой
И сон прохладою в день летний навевает.
Спокойно целый век проводит он в трудах,
Полета быстрого часов не примечая,
И смерть к нему придет с улыбкой на устах,
Как лучших, новых дней пророчица благая.
Так жизнь и Дельвигу тихонько провести.
Умру – и скоро все забудут о поэте!
Что нужды? я блажен, я мог себе найти
В безвестности покой и счастие в Лилете!
‹1816›
22. К ЛИЛЕТЕ(Зимой)
Так, все исчезло с тобой! Брожу по колено в сугробах,
Завернувшись плащом, по опустелым лугам;
Грустный стою над рекой, смотрю на угрюмую сосну,
Вслушиваюсь в водопад, но он во льдинах висит,
Грозной зимой пригвожденный к диким, безмолвным гранитам;
Вижу пустое гнездо, ветром зарытое в снег,
И напрасно ищу певицы веселого мая.
"Где ты, дева любви? – я восклицаю в лесах, -
Где, о Лилета! иль позабыла ты друга, как эхо
Здесь позабыло меня голосом милыя звать.
Вечно ли слезы мне лить и мучиться в тяжкой разлуке
Мыслию: все ль ты моя? Или мне встретить весну,
Как встречает к земле семейством привязанный узник,
После всех милых надежд, день, обреченный на казнь?
Нет, не страшися зимы! Я писал, не слушаясь сердца,
Много есть прелестей в ней, я ожидаю тебя!
Наша любовь оживит все радости юной природы,
В воспоминаньи, в мечтах, в страстном сжимании рук
Мы не услышим с тобой порывистых свистов метели!
В холод согреешься ты в жарких объятьях моих
И поцелуем тоску от несчастного друга отгонишь,
Мрачную, с бледным лицом, с думою тихой в очах,
Скрытых развитыми кудрями, впалых глубоко под брови, -
Спутницу жизни моей, страсти несчастливой дочь".
‹1816›
23. ДИФИРАМБ
(1816. 15 апреля)
Либер, Либер! я шатаюсь,
Все вертится предо мной;
Дай мне руку – и с землей
Я надолго распрощаюсь!
Милый бог, подай бокал,
Не пустой и не с водою, -
Нет, с той влагой золотою,
Чем я горе запивал!
Зол Амур, клянусь богами!
Зол, я сам то испытал:
Святотатец, разбавлял
Он вино мое слезами!
Говорят: проказник сам Лишь вино в бокал польется -
Присмиреет, засмеется
И хорош бывает к нам!
Так пои его ты вечно
Соком радостным твоим,
Царствуй, царствуй в дружбе с ним,
Возврати нам мир сердечный!
Как в то время я напьюсь,
В честь твою, о краснощекой!
Как я весело с жестокой,
Как я сладко обнимусь!
15 апреля 1816
24. НА СМЕРТЬ ДЕРЖАВИНАДержавин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!
О Пушкин, нет уж великого! Музы над прахом рыдают!
Их кудри упали развитые в беспорядке на груди,
Их персты по лирам не движутся, голос в устах исчезает!
Амура забыли печальные, с цепью цветочною скрылся
Он в диком кустарнике, слезы катятся по длинным ресницам,
Забросил он лук и в молчаньи стрелу об колено ломает;
Мохнатой ногой растоптал свирель семиствольную бог Пан.
Венчан осокою ручей убежал от повергнутой урны,
Где Бахус на тигре, с толпою вакханок и древним Силеном,