Евгений Евтушенко - Братская ГЭС
Братская ГЭС продолжает:
Пирамида,тебя расцарапало?Ты очнись —все это вдали,а в подъятом ковше экскаваторалишь горстища русской земли.Но рокочет,неистребимое,среди царства тайги и зверьяповторяемое турбинамиэхо Стенькиного«Не зазря…».Погляди —на моих лопастях,пузырясь,мерцаяи лопаясь,совмещаясь,друг друга толкая,исчезая и возникая,среди брызгв голубом гуденьеза виденьемлетитвиденье…Вижу в пенной могучей музыкеАнгарыда и моря Братского —Спартака,Яна Гуса,Мюнцера,и Марата,и Джорджа Брауна.Катерами швыряясьи лодками,волны валятся,волочаи рябую улыбку Болотникова,и цыганский оскал Пугача.Проступают сквозь шиверадекабристские кивера.Я всю душу России вытащу,я всажу в столетиябур.Я из прошлогосветом выхвачузапурженныйПетербург.
ДЕКАБРИСТЫ
Над петербургскими домами,над воспаленными умамицаря и царского врага,над мешаниной свистов, матов,церквей, борделей, казематовкликушей корчилась пурга.Пургу лохматили копыта.Все было снегом шито-крыто.Над белой зыбью мостовыхлуна издерганно, испито,как блюдце в пальцах у спирита,дрожала в струях снеговых.Какой-то ревностный служака,солдат гоняя среди мрака,учил их фрунту до утра,учил «ура!» орать поротно,решив, что сущность патриота —преподавание «ура!».Булгарин в дом спешил с морозцуи сразу — к новому доносцуна частных лиц и на печать.Живописал не без полета,решив, что сущность патриота —как заяц лапами стучать.Корпели цензоры-бедняги.По вольномыслящей бумаге,потея, ползали носы,Носы выискивали что-то,решив, что сущность патриота —искать, как в шерсти ищут псы.Но где-то вновь под пунш и свечивовсю крамольничали речи,предвестьем вольности дразня.Вбегал, в снегу и строчках, Пушкин…В глазах друзей и в чашах с пуншемплясали чертики огня,И Пушкин, воздевая руку,а в ней — трепещущую муку,как дрожь невидимой трубы,в незабываемом наитьечитал: «…мужайтесь и внемлите,восстаньте, падшие рабы!»Они еще мальчишки были,из чубуков дымы клубили,в мазурках вихрились легко.Так жить бы им — сквозь поцелуи,сквозь переплеעь бренчащей сбруи,и струи снега, и «Клико»!Но шпор заманчивые звоныне заглушали чьи-то стоныв их опозоренной стране.И гневно мальчики мужали,и по-мужски глаза сужали,и шпагу шарили во сне.А их в измене обвинялаи смрадной грязью обливалатупая свора стукачей.О, всех булгариных наивность!Не в этих мальчиках таиласьизмена родине своей.В сенате сыто и надменносидела подлая измена,произнося за речью речь,ублюдков милостью дарила,крестьян ласкающе давила,чтобы потуже их запречь.Измена тискала указы,боялась правды, как проказы.Боялась тех, кто нищ и сир.Боялась тех, кто просто юны.Страшась, прикручивала струныу всех опасно громких лир.О, только те благословенны,кто, как изменники измены,не поворачивая вспять,идут на доски эшафота,поняв, что сущность патриота —во имя вольности восстать!
ПЕТРАШЕВЦЫ
Барабаны,барабаны…Петрашевцев казнят!Балахоны,балахоны,словно саваны,до пят.Холод адский,строй солдатский,и ОНИ —плечом к плечу.Пахнет площадью Сенатскойна Семеновском плацу.Тот же снегпластом слепящим,и пурги все той же свист.В каждом русском настоящемгде-то спрятан декабрист.Барабаны,барабаны…Нечет-чет,нечет-чет…Еще будут баррикады,а пока чтоэшафот.А пока что —всполошенно,мглоюсвет Руси казня,капюшоны,капюшонынадвигают на глаза.Но один,пургой обвитый,молчалив и отрешен,тайно всю Россию видитсквозь бессильный капюшон.В ней, разодран,перекошен,среди призраков,огней,плача,буйствует Рогожин.Мышкин мечется по ней.Среди банков и лабазов,среди тюрем и сиротв ней Алеша Карамазовтихим иноком бредет.Палачи, —неукоснимоне дает понять вам страх,что у вас —не у казнимых —капюшоны на глазах.Вы не видите России,ее голи,босоты,ее боли,ее силы,ее воли,красоты…Кони в мыле,кони в мыле!Скачет царский указ!Казнь короткую сменилина пожизненную казнь…Но лишь кто-тожалко-жалков унизительном пылу,балахон срывая жадно,прокричал царю хвалу.Торопился обалдело,рвал крючки и петли он,но, навек приросший к телу,не снимался балахон.Барабаны,барабаны…Тем, чья воля не тверда,быть рабами,быть рабами,быть рабами навсегда!Барабаны,барабаны…и чины высокие…Ах, какие балаганына Русивеселые!
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
И когда, с возка сошедший,над тобою встал, толпа,честь России — Чернышевскийу позорного столба,ты подавленно глядела,а ему была видна,как огромное «Что делать?»,с эшафота вся страна.И когда ломали шпагу,то в бездейственном стыдеты молчала, будто паклюв рот засунули тебе.И когда солдат, потупясь,неумелый, молодой,«Государственный преступник»прикрепил к груди худой,что же ты, смиряя ропот,не смогла доску сорвать?Преступленьем стало — противпреступлений восставать.Но светло и обреченноиз толпы наискосокчья-то хрупкая ручонкаему бросила цветок.Он увидел чьи-то косыи ручонку различилс золотым пушком на коже,в блеклых пятнышках чернил.После худенькие плечи,бедный ситцевый наряди глаза, в которых свечидекабристские горят.И с отцовской тайной больюон подумал: будет срок,и неловко бросит бомбута, что бросила цветок.И, тревожен и задумчив,видел он в тот самый деньтени Фигнер и Засуличи халтуринскую тень.Он предвидел перед строем,глядя в сумрачную высь:бомба мир не перестроит,только мысль — и только мысль!Встанет кто-то, яснолобый, —он уже невдалеке! —с мыслью — самой страшной бомбойв гневно поднятой руке!
ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ
Ярмарка!В Симбирске ярмарка!Почище Гамбурга!Держи карман!Шарманки шамкают,а шали шаркают,и глотки гаркают:«К нам,к нам!»В руках приказчиковпод сказки-присказкивоздушны соболи,парча тяжка,а глаз у приставакосится пристальнои на «селедочке»[1] —перчаточка.Но та перчаточкав момент с улыбочкойвзлетает рыбочкойпод козырек,когда в пролеточкес какой-то цыпочкой,икая,катитикорный бог.И богу нравится,как расступаютсяплатки,треухии картузы,и, намалеваныикрою паюсной,под носом дамочкиблестят усы.А зазывалырокочут басом.Торгуют юфтью,шевром,атласом,прокисшим квасом,пречистым Спасом,протухшим мясоми Салиасом.[2]И, продав свою картошкуда хвативши первача,баба ходит под гармошку,еле ноги волочаИ поет она,предерзостная,все захмелевбя,шаль за кончики придерживая,будто молодая:«Я была у Оки,ела я-бо-ло-ки,с виду золоченые —в слезыньках моченые.Я почапала на Каму.Я в котле сварила кашу.Каша с Камою горька.Кама — слезная река.Я поехала на Яик,села с миленьким на ялик.По верхам да по низам —все мы плыли по слезам.Я пошла на тихий Дон.Я купила себе дом.Чем для бабы не уют?А сквозь крышу слезы льют…»Баба крутит головой,все в глазах качается.Хочет быть молодой,а не получается.И гармошка то зальется,то вопьется,как репей…Пей, Россия,ежли пьется,только душу не пропей!..Ярмарка!В Симбирке ярмарка!Гуляй,кому гуляется!А баба пьянаяв грязи валяется.В тумане плавая,царь похваляется…А баба пьянаяв грязи валяется.Корпя над планами,министры маются…А баба пьянаяв грязи валяется.Кому-то памятникподготовляется…А баба пьянаяв грязи валяется.И мещаночки,ресницы приспустив,мимо,мимо:«Просто ужас!Просто стыд!»И лабазник стороною,мимо,а из бороды:«Вот лежит…А кто виною?Все студентыда жиды…»И философ-горемыканиже шляпу на лоби, страдая гордо, —мимо:«Грязь —твоя судьба, народ!»Значит, жизнь такая подлая —лежии в грязь встывай?!Но кто-то бабу под локотьи тихо ей:«Вставай…»Ярмарка!В Симбирске ярмарка!Качели в сини,и визг,и свист,и, как гусыни,купчихи яростно:«Мальчишка с бабою…Гимназист!»Он ее бережно ведет за локоть,он и не думает, что на виду.«Храни Христос тебя,яснолобый,а я уж как-нибудь сама дойду…»И он уходит,идет вдоль барокнад вешней Волгой,и, вслед грустя,его тихонечко крестит баба,как бы крестила свое дитя.Он долго бродит…Вокруг все пасмурней…Охранка — белкою в колесе.Но как ей вынюхать,кто опаснейший,когда опасны в России все!Охранка, бедная,послушай, милая:всегда опасней, пожалуй, тот,кто остановится,кто просто мимочужой растоптанностине пройдет.А Волга мечется,хрипя,постанывая.Березки светятсянад ней во мгле,как свечки робкие,землей поставленные,за настрадавшихся на земле.Ярмарка!В России ярмарка!Торгуют совестью,стыдом,людьми,суют стекляшки, как будто яхонты,и зазываютна все лады.Тебя, Россия,вконец растрачивалии околпачивали в кабаках,но те, кто врали и одурачивали,еще останутся в дураках!Тебя, Россия,вконец опутывали,но не для рабства ты родилась.Россию Разина,Россию Пушкина,Россию Герценане втопчут в грязь!Нет,ты, Россия,не баба пьяная!Тебе великая дана судьба,и если даже ты стонешь,падая,то поднимаешь сама себя!Ярмарка!В России ярмарка!В России рай,а слез — по край,но будет мальчик —он снова явится —и скажет праведное:«Вставай…»
Братская ГЭС обращается к пирамиде:
