Арcений Тарковский - Избранные стихи

Французам в дудочках, с владимирским акцентом,

Рабочим молодым, жрецам различных муз

И ловким служащим, бежавшим брачных уз?

Но дворник с номером косится исподлобья,

Пока троллейбусы проходят, как надгробья,

И я бегу в метро, где, у Москвы в плену,

Огромный базилевс залег во всю длину.

Там нет ни времени, ни смерти, ни апреля,

Там дышит ровное забвение без хмеля,

И ровное тепло подземных городов,

И ровный узкий свист летучих поездов.

МАЛЮТКА-ЖИЗНЬ

Я жизнь люблю и умереть боюсь.

Взглянули бы, как я под током бьюсь

И гнусь, как язь в руках у рыболова,

Когда я перевоплощаюсь в слово.

Но я не рыба и не рыболов.

И я из обитателей углов,

Похожий на Раскольникова с виду.

Как скрипку, я держу свою обиду.

Терзай меня - не изменюсь в лице.

Жизнь хороша, особенно в конце,

Хоть под дождем и без гроша в кармане,

Хоть в Судный день - с иголкою в гортани.

А! Этот сон! Малютка-жизнь, дыши,

Возьми мои последние гроши,

Не отпускай меня вниз головою

В пространство мировое, шаровое!

1958

зимой

Куда меня ведет подруга

Моя судьба, моя судьба?

Бредем, теряя кромку круга

И спотыкаясь о гроба.

Не видно месяца над нами,

В сугробах вязнут костыли,

И души белыми глазами

Глядят вослед поверх земли.

Ты помнишь ли, скажи, старуха,

Как проходили мы с тобой

Под этой каменной стеной

Зимой студеной, в час ночной,

Давным-давно, и так же глухо,

Вполголоса и в четверть слуха,

Гудело эхо за спиной?

1958

x x x

Над черно-сизой ямою

И жухлым снегом в яме

Заплакала душа моя

Прощальными слезами.

Со скрежетом подъемные

Ворочаются краны

И сыплют шлак в огромные

Расхристанные раны,

Губастые бульдозеры,

Дрожа по-человечьи,

Асфальтовое озеро

Гребут себе под плечи.

Безбровая, безбольная,

Еще в родильной глине,

Встает прямоугольная

Бетонная богиня.

Здесь будет сад с эстрадами

Для скрипок и кларнетов,

Цветной бассейн с наядами

И музы для поэтов.

А ты, душа-чердачница,

О чем затосковала?

Тебе ли, неудачница,

Твоей удачи мало?

Прощай, житье Московское,

Где ты любить училась,

Петровско-Разумовское,

Прощайте, ваша милость!

Истцы, купцы, повытчики,

И что в вас было б толку,

Когда 6 не снег на ситчике,

Накинутом на челку.

Эх, маков цвет, мещанское

Житьишко за заставой!

Я по линейке странствую,

И правый и неправый.

1958

УТРО В ВЕНЕ

Где ветер бросает ножи

В стекло министерств и музеев,

С насмешливым свистом стрижи

Стригут комаров-ротозеев.

Оттуда на город забот,

Работ и вечерней зевоты,

На роботов Моцарт ведет

Свои насекомые ноты.

Живи, дорогая свирель!

Под праздник мы пол натирали,

И в окна посыпался хмель

На каждого по сто спиралей.

И если уж смысла искать

В таком суматошном концерте,

То молодость, правду сказать,

Под старость опаснее смерти.

1958

ГОЛУБИ

Семь голубей - семь дней недели

Склевали корм и улетели,

На смену этим голубям

Другие прилетают к нам.

Живем, считаем по семерке,

В последней стае только пять,

И наши старые задворки

На небо жалко променять:

Тут наши сизари воркуют,

По кругу ходят и жалкуют,

Асфальт крупичатый клюют

И на поминках дождик пьют.

1958

ДОМ НАПРОТИВ

Ломали старый деревянный дом.

Уехали жильцы со всем добром

С диванами, кастрюлями, цветами,

Косыми зеркалами и котами.

Старик взглянул на дом с грузовика,

И время подхватило старика,

И все осталось навсегда, как было.

Но обнажились между тем стропила,

Забрезжила в проемах без стекла

Сухая пыль, и выступила мгла.

Остались в доме сны, воспоминанья,

Забытые надежды и желанья.

Сруб разобрали, бревна увезли.

Но ни на шаг от милой им земли

Не отходили призраки былого,

И про рябину песню пели снова,

На свадьбах пили белое вино,

Ходили на работу и в кино,

Гробы на полотенцах выносили,

И друг у друга денег в долг просили,

И спали парами в пуховиках,

И первенцев держали на руках,

Пока железная десна машины

Не выгрызла их шелудивой глины,

Пока над ними кран, как буква "Г",

Не повернулся на одной ноге.

1958

поэты

Мы звезды меняем на птичьи кларнеты

И флейты, пока еще живы поэты,

И флейты -. на синие щетки цветов,

Трещотки стрекоз и кнуты пастухов.

Как странно подумать, что мы променяли

На рифмы, в которых так много печали,

На голос, в котором и присвист и жесть,

Свою корневую, подземную честь.

А вы нас любили, а вы нас хвалили,

Так что ж вы лежите могила к могиле

И молча плывете, в ладьях накренясь,

Косарь и псалтырщик, и плотничий князь?

1958

x x x

Пускай меня простит Винсент Ван-Гог

За то, что я помочь ему не мог,

За то, что я травы ему под ноги

Не постелил на выжженной дороге,

За то, что я не развязал шнурков

Его крестьянских пыльных башмаков,

За то, что в зной не дал ему напиться,

Не помешал в больнице застрелиться.

Стою себе, а надо мной навис

Закрученный, как пламя, кипарис.

Лимонный крон и темно-голубое,

Без них не стал бы я самим собою;

Унизил бы я собственную речь,

Когда б чужую ношу сбросил с плеч.

А эта грубость ангела, с какою

Он свой мазок роднит с моей строкою,

Ведет и вас через его зрачок

Туда, где дышит звездами Ван-Гог.

1958

ТИТАНИЯ

Прямых стволов благословение

И млечный пар над головой,

И я ложусь в листву осеннюю,

Дышу подспудицей грибной.

Мне грешная моя, невинная

Земля моя передает

Свое терпенье муравьиное

И душу крепкую, как йод.

Кончаются мои скитания.

Я в лабиринт корней войду

И твой престол найду, Титания,

В твоей державе пропаду.

Что мне в моем погибшем имени?

Твой ржавый лист - моя броня.

Кляни меня, но не гони меня,

Убей, но не гони меня.

1958

ТЕМНЕЕТ

Какое счастье у меня украли!

Когда бы ты пришла в тот страшный год,

В орлянку бы тебя не проиграли,

Души бы не пустили в оборот.

Мне девочка с венгерскою шарманкой

Поет с надсадной хрипотой о том,

Как вывернуло время вверх изнанкой

Твою судьбу под проливным дождем,

И старческой рукою моет стекла

Сентябрьский ветер, и уходит прочь,

И челка у шарманщицы намокла,

И вот уже у нас в предместье - ночь.

1958

x x x

Т. О.-Т.

Вечерний, сизокрылый,

Благословенный свет!

Я словно из могилы

Смотрю тебе вослед,

Благодарю за каждый

Глоток воды живой,

В часы последней жажды

Подаренный тобой.

За каждое движенье

Твоих прохладных рук,

За то, что утешенья

Не нахожу вокруг.

За то, что ты надежды

Уводишь, уходя,

И ткань твоей одежды

Из ветра и дождя.

1958

ОЛИВЫ

Марине Т.

Дорога ведет под обрыв,

Где стала трава на колени

И призраки диких олив,

На камни рога положив,

Застыли, как стадо оленей.

Мне странно, что я еще жив

Средь стольких могил и видений.

Я сторож вечерних часов

И серой листвы надо мною.

Осеннее небо мой кров.

Не помню я собственных снов

И слез твоих поздних не стою.

Давно у меня за спиною

Задвинут железный засов.

А где-то судьба моя прячет

Ключи у степного костра,

И спутник ее до утра

В багровой рубахе маячит.

Ключи она прячет и плачет

О том, что ей песня сестра

И в путь собираться пора.

Седые оливы, рога мне

Кладите на плечи теперь,

Кладите рога, как на камни:

Святой колыбелью была мне

Земля похорон и потерь.

1958

x x x

На черной трубе погорелого дома

Орел отдыхает в безлюдной степи.

Так вот, что мне с детства так горько знакомо:

Видение цеэарианского Рима

Горбатый орел, и ни дома, ни дыма...

А ты, мое сердце, и это стерпи.

1958

КОРА

Когда я вечную разлуку

Хлебну, как ледяную ртуть,

Не уходи, но дай мне руку

И проводи в последний путь.

Постой у смертного порога

До темноты, как луч дневной,

Побудь со мной еще немного

Хоть в трех аршинах надо мной.

Ужасный рот царицы Коры

Улыбкой привечает нас,

И душу обнажают взоры

Ее слепых загробных глаз.

1958

АКТЕР

Все кончается, как по звонку,

На убогой театральной сцене

Дранкой вверх несут мою тоску

Душные лиловые сирени.

Я стою хмелен и одинок,

Будто нищий над своею шапкой,

А моя любимая со щек

Маков цвет стирает сальной тряпкой.

Я искусство ваше презирал.

С чем еще мне жизнь сравнить, скажите,

Если кто-то роль мою сыграл