Аполлон Григорьев - Избранные произведения

<1845>

Город («Да, я люблю его громадный, гордый град…»)

Да, я люблю его громадный, гордый градНо не за то, за что другие;Не здания его, не пышный блеск палатИ не граниты вековыеЯ в нем люблю, о нет! Скорбящею душойЯ прозреваю в нем иное, —Его страдание под ледяной корой,Его страдание больное.

Пусть почву шаткую он заковал в гранитИ защитил ее от моря,И пусть сурово он в самом себе таитВолненье радости и горя,И пусть его река к стопам его несетИ роскоши и неги дани, —На них отпечатлен тяжелый след забот,Людского пота и страданий.

И пусть горят светло огни его палат,Пусть слышны в них веселья звуки —Обман, один обман! Они не заглушатБезумно-страшных стонов муки!Страдание одно привык я подмечать,В окне ль с богатою гардиной,Иль в темном уголку, — везде его печать!Страданья уровень единой!

И в те часы, когда на город гордый мойЛожится ночь без тьмы и тени,Когда прозрачно всё мелькает предо мнойРой отвратительных видений…Пусть ночь ясна, как день, пусть тихо всё вокруг,Пусть всё прозрачно и спокойно, —В покое том затих на время злой недуг,И то прозрачность язвы гнойной.

1845, январь, 1

«Когда в душе твоей, сомнением больной…»

Que celui a qui on a fait tort te salue.[1]

Когда в душе твоей, сомнением больной,  Проснется память дней минувших,Надежд, отринутых без трепета тобой  Иль сердце горько обманувших,И снова встанет ряд первоначальных снов,  Забвенью тщетно обреченных,Далеких от тебя, как небо от духов,  На небеса ожесточенных,И вновь страдающий меж ними и тобой  Возникнет в памяти случайноСмутивший некогда их призрак роковой,  Запечатленный грустной тайной, —Не проклинай его… Но сожалей о них,  О снах, погибших без возврата.Кто знает, — света луч, быть может, уж проник  Во тьму страданья и разврата!О, верь! Ты спасена, когда любила ты…  И в час всеобщего восстанья,Восстановления начальной чистоты  Глубоко падшего созданья, —Тебе любовию с ним слиться суждено,  В его сияньи возвращенном,В час озарения, как будут два одно,  Одним божественным законом…

Апрель 1845

Героям нашего времени

Нет, нет — наш путь иной… И дик, и страшен вам,Чернильных жарких битв, копеечным бойцам,Подъятый факел Немезиды;Вам низость по душе, вам страх страшнее зла,Вы сердцем любите лишь лай из-за углаДа бой петуший за обиды!И где же вам любить, и где же вам страдатьСтраданием любви распятого за братий?И где же вам чело бестрепетно подъятьПред взмахом топора общественных понятий?Нет, нет — наш путь иной, и крест не вам нести:Тяжел, не по плечам, и вы на полпутиСробеете пред общим криком,Зане на трапезе божественной любвиВы не причастники, не ратоборцы выО благородном и великом.И жребий жалкий ваш, до пошлости смешной,Пророки ваши вам воспели…За сплетни праздные, за эгоизм больной,В скотско́м бесстрастии и с гордостью немой,Без сожаления и цели,Безумно погибать и завещать друзьямВсю пустоту души и весь печальный хламПустых и детских грез, да шаткое безверье;Иль целый век звонить досужим языкомО чуждом вовсе вам великом и святомС богохуленьем лицемерья!..Нет, нет — наш путь иной! Вы не видали их,Египта древнего живущих изваяний,С очами тихими, недвижных и немых,С челом, сияющим от царственных венчаний.Вы не видали их, — в недвижных их чертахВы жизни страшных тайн бесстрашного сознаньяС надеждой не прочли: им книга упованьяПо воле вечного начертана в звездах.Но вы не зрели их, не видели меж намиИ теми сфинксами таинственную связь…Иль, если б видели, — нечистыми рукамиС подножий совлекли б, чтоб уравнять ихС вами,В демагогическую грязь!

(22 мая 1845)

Песня духа над Хризалидой

Ты веришь ли в силу страданья,Ты веришь ли в право святого восстанья,Ты веришь ли в счастье и в небо, дитя?О, если ты веришь — со мною, за мною!Я дам тебе муки и счастья, хотяОт тебя я не скрою,Что не дам я покою,Что тебя я страданьем измучу, дитя!..

Ты ждешь ли от сна пробужденья,Ты ждешь ли рассвета, души откровенья,Ты чуешь ли душу живую, дитя?О, если ты чуешь — со мною, — за мною!Сведу тебе с неба я душу, — хотяОт тебя я не скрою,Что безумной тоскоюПо отчизне я душу наполню, дитя.

Меня ль одного ты любила,Моя ль в тебе воля, моя ль в тебе сила,Мое ли дыханье пила ты, дитя?О если мое, — то со мною, — за мною!Во мне ты исчезнешь любовью, — хотяОт тебя я не скрою,Что тобой не одноюВозвращусь я к покою и свету, дитя.

1845, июль

Призрак

Проходят годы длинной полосою,Однообразной цепью ежедневныхЗабот, и нужд, и тягостных вопросов;От них желаний жажда замирает,И гуще кровь становится, и сердце,Больное сердце, привыкает к боли;Грубеет сердце: многое, что преждеВ нем чуткое страданье пробуждало,Теперь проходит мимо незаметно;И то, что грудь давило прежде сильноИ что стряхнуть она приподнималась,Теперь легло на дно тяжелым камнем;И то, что было ропотом надежды,Нетерпеливым ропотом, то сталоОдною злобой, гордой и суровой,Одним лишь мятежом упорным, грустным,Одной борьбой без мысли о победе;И злобный ум безжалостно смеетсяНад прежними, над светлыми мечтами,Зане вполне, глубоко понимает,Как были те мечты несообразныС течением вещей обыкновенным.

Но между тем с одним лишь не могу яКак с истиной разумной помириться,Тем примиреньем ненависти вечной,В груди замкнутой ненависти… — ЭтоПотеря без надежды, без возврата,Потеря, от которой стон невольныйИз сердца вырывается и треплетОбъемлет тело, — судорожный трепет!..

Есть призрак… В ночь бессонную ль, во сне лиМучительно-тревожным он предстанет,Он — будто свет зловещей, но прекраснойКометы — сердце тягостно сжимаетИ между тем влечет неотразимо,Как будто есть меж ним этим сердцемНеведомая связь, как будто былоВозможно им когда соединенье.

Еще вчера явился мне тот призрак,Страдающий, болезненный… Его яНе назову по имени; бываютМгновенья, когда зову я этимЛюбимым именем все муки жизни,Всю жизнь… Готов поверить я, что демон,Мой демон внутренний, то имя принялИ образ тот… Его вчера я видел…

Она была бледна, желта, печальна,И на ланитах впалых лихорадкаРумянцем жарким разыгралась; очиСияли блеском ярким, но холодным,Безжизненным и неподвижным блеском…Она была страшна…была прекрасна…«О, вы ли это?», — я сказал ей. ТихоЕе уста зашевелились, речиЯ не слыхал, — то было лишь движеньеБез звука, то не жизнь была, то былоИной и внешней силе подчиненье —Не жизнь, но смерть, подъятая из прахаМогущественной волей чуждой силы.

Мне было бесконечно грустно… СтоныИз груди вырвались, — то были стоныПроклятья и хулы безумно-страшной,Хулы на жизнь…Хотел я смерти бледнойСвое дыханье передать, и страстноСлились мои уста с ее устами…И мне казалось, что мое дыханьеЕе на сквозь проникло, — очи в очиУ нас гляделись, зажигались жизньюЕе глаза, я видел…Смертный холодЯ чувствовал…И целый час тоскоюТерзался я, и тягостный вопросЗапал мне в душу: для чего болезненСопутник мой, неотразимый призрак?Иль для чего в душе он возникаетНе иначе…Иль для чего люблю яНе светлое, воздушное виденье,Но тот больной, печальный, бледный призрак…

Август 1845