Уильям Йейтс - Тайная роза
– Живя в стране очень далекой отсюда, я был одним из рыцарей Св. Иоанна, – начал старик, – но я всегда принадлежал к той части братьев Ордена, что жаждали еще более ревностного служения Всевышнему. Однажды явился к нам один рыцарь из Палестины, которому истина истин была открыта Самим Богом. Он узрел великую Огненную Розу, и Глас из недр ее сказал ему, что люди могут отвернуться от света своих сердец и склониться перед иным законом и иной основой, и что если свет погаснет, никто не избежит осуждения, кроме доброго глупца, не способного, и страстного негодяя, не готового мыслить. Уже и сейчас, говорил Голос, путеводный свет сердца, сияющий над миром, даруя ему жизнь, становится менее чистым, и пока он тускнеет, странная зараза поражает звезды, холмы, траву и деревья своей порчей; и никто из видевших ясно Истину и старые пути не сможет войти в Царствие Небесное, кое находится в Сердце Розы, если останется добровольно в испорченном мире; и они могут доказать свое неприятие Сил Разложения, если погибнут на службе Божьей Розе. Когда рыцарь из Палестины говорил пред нами, нам виделось, что мы зрим красную розу, распростершуюся над ним, так что он как бы вещал из ее сердца, и воздух полнился ароматом. Потому поняли мы, что это истинный Глас Господень вещает чрез того рыцаря, и мы сошлись к нему и побуждали вести нас и научить, как повиноваться Гласу. Тогда он связал нас клятвой, и дал знаки и слова, по которым мы могли бы узнавать друг друга в любое время, и назначил места встреч, и послал нас отрядами в мир, искать подходящие случаи, дабы умереть в сражениях за наше дело. Мы посчитали вначале, что проще и правильнее всего поститься до смерти во славу какого-либо святого; но он сказал, что в этом зло, ибо мы умирали бы ради самой смерти, и тем отнимали бы из Рук Божьих право решать время и способ нашей кончины, умаляя тем его силу. Мы должны служить Его величию, и только ему одному, и оставить на волю Бога выбор времени и способа нашего вознаграждения. И еще он призвал нас всегда вдвоем садиться за трапезу, дабы наблюдать друг за другом – не прилепился ли кто к недолжному, потому что кто-то из нас тогда снова сказал, что если запоститься ради любви и благости святого, то такая смерть будет одобрена.
И прошли годы, один за другим мои соратники погибли в Святой Земле, или в войнах против дурных правителей, или очищая дороги от разбойников; между ними умер и рыцарь из Палестины, и я остался один. Я сражался там, где малое число билось против множества, и волосы мои побелели, и ужасный страх – не попал ли я в немилость у Господа – охватил меня. Но, услышав, что этот западный остров полон войн и насилия более всех земель, я явился сюда, и здесь обрел искомое, и смотри! я умираю с великой радостью!
Тут он запел латинские гимны, и голос его слабел все более. Потом веки его сомкнулись, губы замерли, и парень понял, что старик умер. "Хорош был его рассказ, – сказал он себе, – ибо в нем говорилось о многих битвах, но я почти ничего не понял, и не смогу запомнить историю столь длинную". И, взяв рыцарский меч, он начал копать могилу в мягкой глине. Он усердно трудился и, когда первый луч зари коснулся его волос, работа была почти завершена; но тут петух пропел в долине внизу. "Ах, – воскликнул парень, – я должен заполучить эту птицу!" – и он поспешил вниз в долину по узкой тропке.
Мудрость Короля
Ее Величество королева Лесного Острова умерла родами, и дитя ее было отдано на воспитание кормилице, жившей на лесной опушке в хижине, построенной из ветвей и глины. Однажды ночью та женщина сидела, качая колыбель и восхищаясь красотою ребенка, моля, чтобы боги даровали ему мудрость, сравнимую с красотою. Тут раздался стук в дверь, и она встала, немало удивленная – ведь ближайшие люди жили в миле отсюда, в замке Короля, и к тому же стояла глубокая ночь. – Кто стучит? – спросила она, и в ответ раздался тонкий голосок: – Открой! Ибо я – старуха из рода Серого Ястреба, явилась к тебе из тьмы Великого леса! – В ужасе женщина отворила дверь, и дряхлая старуха, ростом много выше положенного людям и одетая во все серое, вошла и встала у изголовья колыбели. Кормилица прижалась к стене, не в силах отвести взгляда от карги, потому что в неверном свете очага разглядела, что голова той покрыта не волосами, но серыми ястребиными перьями. Однако дитя спало, а пламя плясало на углях – одно было слишком неразумным, другое – слишком веселым и беззаботным, чтобы сознавать, какое ужасное создание явилось к ним. – Открой! – послышался новый голос, – Ибо я старуха из рода Серого Ястреба, и я храню его гнездо во тьме Великого леса. – Снова открыла дверь кормилица, хотя ее дрожащие пальцы едва смогли нащупать засов; и вторая старуха, еще дряхлее первой, также одетая в серое и покрытая перьями ястреба вместо волос, вошла внутрь. Вскоре явилась и третья карга, и еще одна, и еще, и еще, пока хижина не заполнилась их огромными телами. Долгое время они стояли в полном молчании, будучи из рода, который не тревожит падение песчинок; но наконец одна пробормотала тихим и тонким голосом: – Сестры, я различила издали красноту сердца его под серебром кожи; – и другая заговорила: – Сестры, я узнала его, потому что сердце его бьется, словно птица в серебряной сети; – и потом сказала третья: – Сестры, я узнала его, ибо его сердце поет подобно птице, счастливой в серебряной клетке, – и после сих слов они хором запели; ближайшие к колыбели стали качать ее своими тонкими высохшими пальцами; голоса их стали нежными и баюкающими, словно шум ветра в Великом лесу; и вот что пели они:
С глаз долой – и в ум нейдет.Род мужской и женский родПозабыли нас давно,Не приносят в дар зерно,Древний расколов алтарь;Всюду холод, дождь и хмарь,Стали серыми сердца,Чаем Времени конца.
Когда умолкли звуки песни, первая из старух сказала: – Нам нужно всего лишь влить каплю нашей крови в его кровь. – И она оцарапала свою руку острым концом веретена, приказав принести его кормилице, и позволила капле крови, серой как туман, упасть на уста ребенка, а потом вышла в ночь. Молча ушли все они; а дитя продолжало спать, и пламя плясало на углях – одно было слишком неразумным, другое – слишком веселым и беззаботным, чтобы сознавать, какие великие существа склонялись над ними.
Когда старухи ушли, кормилица осмелела и поспешила к королевскому замку, и при всем собрании крикнула, что Сиды – добрые или злые, она не ведает – склонялись над ребенком этой ночью; и Король и его поэты, и законники, и охотники, и воеводы поспешили за ней к хижине, и столпились у колыбели, шумя как сороки; тогда дитя проснулось и смотрело на них.
Два года минуло, Король погиб в битве с Фер Болг; поэты и законники правили от имени его сына, но ожидали, что вскоре мальчик войдет в разумение, ибо никто еще не видывал столь мудрого ребенка, и рассказы о его нескончаемых вопросах про владения богов и про начало мира ходили даже между жилищ простого народа. Все было хорошо; но некое диво тревожило всех, и женщины толковали о нем беспрестанно: на голове ребенка росли серые ястребиные перья, и хотя кормилица все время подстригала их, перья нарастали в еще большем числе. Это мало кого бы волновало, ибо чудеса были привычными в те времена; но по старинному закону Эри не мог воссесть на трон имеющий телесные пороки; и поскольку ястребы – дикие птицы, парящие в воздушных потоках, и никто не видел их сидящими на скамьях у теплых очагов и слушающими песни бардов, никто не мог думать о носящем серые перья вместо волос иначе, как о твари проклятой и поганой; и не умел народ отделить восторг перед его растущей мудростью от страха перед его нечеловеческой кровью. Но все же люди полагали, что он может править – так устали они от дурных королей и свар между собою; все тревожились лишь, что его мудрость заставит его повиноваться Закону и призвать кого-либо другого править вместо себя.
Когда ребенок достиг возраста семи лет, главный поэт созвал всех поэтов и законников, и они взвесили и обсудили эти вопросы. Ребенок уже заметил, что все кругом имеют на головах не перья, а волосы, и хотя придворные уверяли его, что тоже имели перья, но лишились их за грехи отцов, они понимали, что принц откроет истину, когда начнет странствовать по своим землям. После многих совещаний они издали указ, по которому смерти подлежал всякий, кто не вплетет перья ястреба в свои волосы; и были посланы охотники с сетями и луками и стрелами, чтобы обеспечить потребное количество перьев. Также они указали, что тот, кто расскажет принцу правду, будет сброшен в море с утеса.
Прошли еще годы, и ребенок стал отроком, а отрок – зрелым мужем; перестал он спрашивать обо всем подряд и стал задумываться о различиях вещей, казавшихся прежде одинаковыми, и о сходстве вещей, казавшихся прежде разными; и тревожили его странные и возвышенные думы, приходившие во сне. Множество народа приходило из всех стран увидеть его и попросить совета; но стража на границе заставляла всех вплетать серые ястребиные перья в волосы. Когда люди слушали Короля, его слова, казалось им, освещали тьму и наполняли сердца музыкой; но увы, как только они возвращались в свои земли, слова его становились далекими, а все, что они могли припомнить, звучало слишком странно и возвышенно для их торопливых дней. Многие, действительно, начинали новую жизнь, но эта новая жизнь была хуже старой: некоторые прежде бились за правое дело, но, выслушав от юного Короля похвалы их делам и трудам и возвратившись домой, они находили возлюбленные цели менее желанными и достойными любви, и руки их слабели – ведь он научил их, что лишь волосок отделяет истинное от ложного; иные, напротив, не служили ничему, но укрепляли достаток своих семей; и когда он разъяснял им сущность их жизней, они слабели и теряли волю к труду – ведь он открывал им цели более великие; и многие юноши, выслушав рассуждения обо всех подобных предметах, запоминали его слова – те пылали в их сердцах, превращая в ничто все радости общения и дружбы – и искали иных путей, но чувствуя смутную тревогу.
