Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1. Песни.1961–1970

Шестнадцатого июля Высоцкий в последний раз выступает перед аудиторией в подмосковном Калининграде (ныне – город Королев), завершает концерт своей «коронной» песней «Я не люблю». Восемнадцатого июля в последний раз играет Гамлета на таганской сцене (следующий спектакль должен был состояться двадцать седьмого, ни один из проданных билетов не был потом возвращен в кассу).

Под утро двадцать пятого июля Владимир Высоцкий скончался в своей квартире на Малой Грузинской. В доме находились врач Анатолий Федотов и Оксана Афанасьева.

Двадцать восьмого июля десятки тысяч людей пришли проститься с любимым поэтом и артистом к Театру на Таганке. Его похоронили на Ваганьковском кладбище. В 1985 году на могиле был воздвигнут памятник. А двадцать пятого июля 1995 года еще один монумент был установлен в том месте, которое упомянул сам Высоцкий в одной из ранних песен:

Не поставят мне памятник в сквереГде-нибудь у Петровских ворот.

Потомки поняли поэта правильно: поставили. У Петровских ворот, в конце Страстного бульвара. Поблизости – Большой Каретный, Самотека (ее он назвал в анкете как «любимое место в любимом городе»). По Бульварному кольцу далее следуют памятники Пушкину, Есенину. Немного в стороне – Блок, недалеко и Маяковский. Все, кто кончили жизнь трагически. Все – истинные поэты.

Время Высоцкого продолжается. О нем написаны десятки книг, сотни статей. Его помнят, поют, постоянно цитируют. Афоризмы Высоцкого, его точные социальные диагнозы и прогнозы, его емкие аналитические формулы прочно вошли в язык, постоянно выносятся в газетные заголовки, используются при обсуждении самых насущных и запутанных вопросов. В словарях «крылатых слов» Высоцкий– среди первых, в компании с Пушкиным, с Грибоедовым, с Ильфом и Петровым.

Постепенно меняется сам характер восприятия поэзии Высоцкого: в его текстах обнаруживается глубина, не всегда ощутимая на слух, нагляднее становится роль языка, словесной игры. Отчетливее проступает богатый культурный фон стихов и песен, пародийные подтексты, переклички с русской и мировой классикой. Когда-то Высоцкого слушали вместе, в больших аудиториях, в дружеских компаниях. Теперь все чаще он предстает один на один с каждым читателем. Именно при таком контакте лучше всего осуществляется передача заветных мыслей и чувств поэта.

Продолжаются споры о Высоцком. Его в первую очередь ценят те, кто готов, как он, терзать в клочья «душу и рубаху», ходить «по канату, натянутому, как нерв», постоянно ощущать недопроявленность собственной личности, отчаянно спрашивать себя и мир: «По чьей вине?»… Отнюдь не все к этому склонны. У Высоцкого есть (и, наверное, всегда будут) принципиальные противники. Это не только старорежимные догматики или ханжи. Снобистскую дистанцию по отношению к поэту нередко сохраняют люди вполне образованные и даже профессионально причастные к культуре, но природно лишенные чувства «вертикали», а потому отвергающие Высоцкого при помощи эстетских придирок. Это, в общем, нормально и психологически объяснимо. Да и полноценному бытованию произведений Высоцкого полемическая атмосфера вокруг них только на пользу.

Собрания сочинений бывают у многих авторов, но не всегда количество переходит в качество. Только в счастливых случаях произведения одного автора образуют своего рода библию («библиа» по-гречески – «книги»). В случае с Высоцким это получилось. Мы еще не раз откроем его четырехтомник, чтобы искать ответы на вопросы третьего тысячелетия – нравственно-этические, социальные, геополитические, философские. И чтобы при этом еще подзаряжаться духовной энергией, вырываться из пут обыденности, обновлять свое ощущение родной речи.

Вл. Новиков

ПЕСНИ

1961-1970

Не делили мы тебя и не ласкали,А что любили – так это позади, —Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,А Леша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,Я тебя до гроба помнить обещал, —Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!».«А я – тем более!» – мне Леша отвечал.

И теперь реши, кому из нас с ним хуже,И кому трудней – попробуй разбери:У него – твой профиль выколот снаружи.А у меня – душа исколота снутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, —Пусть слова мои тебя не оскорбят, —Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху,И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,Он беду мою искусством поборол:Он скопировал тебя с груди у ЛешиИ на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,Но ты мне ближе и роднее оттого,Что моя – верней, твоя – татуировкаМного лучше и красивше, чем его!

Красное, зеленое, желтое, лиловое,Самое красивое – на твои бока!А если что дешевое – то новое, фартовое, —А ты мне – только водку, ну и реже – коньяка.

Бабу ненасытную, стерьву неприкрытую,Сколько раз я спрашивал: «Хватит ли, мой свет?»А ты – всегда испитая, здоровая, небитая —Давала мине водку и кричала: «Еще нет!»

На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались —Крупными купюрами, «займом золотым», —Но однажды – всыпались, и сколько мы ни рыпались —Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым.

Бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвоюО том, что будешь ждать меня ты долгие года, —А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою!Живи себе как хочешь – я уехал навсегда!

Я был душой дурного общества,И я могу сказать тебе:Мою фамилью-имя-отчествоПрекрасно знали в КГБ.

В меня влюблялася вся улицаИ весь Савеловский вокзал.Я знал, что мной интересуются,Но все равно пренебрегал.

Свой человек я был у скóкарей,Свой человек – у щипачей, —И гражданин начальник ТокаревИз-за меня не спал ночей.

Ни разу в жизни я не мучилсяИ не скучал без крупных дел, —Но кто-то там однажды скурвился, ссучился —Шепнул, навел – и я сгорел.

Начальник вел себя не въедливо,Но на допросы вызывал, —А я всегда ему приветливоИ очень скромно отвечал:

«Не брал я на душу покойниковИ не испытывал судьбу, —И я, начальник, спал спокойненькоИ весь ваш МУР видал в гробу!»

И дело не было отложено,И огласили приговор, —И дали всё, что мне положено,Плюс пять мне сделал прокурор.

Мой адвокат хотел по совестиЗа мой такой веселый нрав, —А прокурор просил всей строгости —И был, по-моему, неправ.

С тех пор заглохло мое творчество,Я стал скучающий субъект, —Зачем мне быть душою общества,Когда души в нем вовсе нет!

Я вырос в ленинградскую блокаду,Но я тогда не пил и не гулял.Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,В очередях за хлебушком стоял.

Граждане смелые,а что ж тогда вы делали,Когда наш город счет не вел смертям?Ели хлеб с икоркою, —а я считал махоркоюОкурок с-под платформы черт-те с чем напополам.

От стужи даже птицы не летали,И вору было нечего украсть.Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,А я боялся – только б не упасть!

Было здесь до фигаголодных и дистрофиков —Все голодали, даже прокурор, —А вы в эвакуациичитали информацииИ слушали по радио «От Совинформбюро».

Блокада затянулась, даже слишком,Но наш народ врагов своих разбил, —И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой,Но только вот мешает бригадмил.

Я скажу вам ласково,граждане с повязками,В душу ко мне лапою не лезь!Про жизню вашу личнуюи непатриотичнуюЗнают уже органы и ВЦСПС!

Ты уехала на короткий срок,Снова свидеться нам – не дай бог, —А меня в товарный – и на восток,И на прииски в Бодайбо.

Не заплачешь ты и не станешь ждать,Навещать не станешь родных, —Ну а мне плевать – я здесь добыватьБуду золото для страны.

Все закончилось: смолкнул стук колес,Шпалы кончились, рельсов нет…Эх бы взвыть сейчас! – жалко нету слез —Слезы кончились на семь лет.

Ты не жди меня – ладно, бог с тобой, —А что туго мне – ты не грусти.Только помни – не дай бог тебе со мнойСнова встретиться на пути!

Срок закончится – я уж вытерплю,И на волю выйду как пить, —Но пока я в зоне на нарах сплю,Я постараюсь все позабыть.

Здесь леса кругом гнутся по ветру.Синева кругом – как не выть!Позади – семь тысяч километров,Впереди – семь лет синевы…

Город уши заткнул и уснуть захотел.И все граждане спрятались в норы.А у меня в этот час еще тысячи дел, —Задерни шторыи проверь запоры!

Только зря: не спасет тебя крепкий замок,Ты не уснешь спокойно в своем доме, —Потому что я вышел сегодня на скок,А Колька Дёмин —на углу на стрёме.

И пускай сторожит тебя ночью лифтерИ ты свет не гасил по привычке —Я давно уже гвоздик к замочку притер,Попил водичкии забрал вещички.

Ты увидел, услышал – как листья дрожатТвои тощие, хилые мощи, —Дело сделал свое я – и тут же назад,А вещи – тещев Марьиной Роще.

А потом – до утра можно пить и гулять.Чтоб звенели и пели гитары,И спокойно уснуть, чтобы не увидатьВо сне кошмары,мусорбв и нары.

Когда город уснул, когда город затих —Для меня лишь начало работы…Спите, граждане, в теплых квартирках своих

Спокойной ночи,до будущей субботы!

Что же ты, зараза, бровь себе подбрила,Для чего надела, падла, синий свой берет!И куда ты, стерва, лыжи навострила —От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет!

Знаешь ты, что я души в тебе не чаю,Для тебя готов я днем и ночью воровать, —Но в последне время чтой-то замечаю,Что ты стала мине слишком часто изменять.

Если это Колька или даже Славка —Супротив товарищев не стану возражать,Но если это Витька с Первой Перьяславки —Я ж те ноги обломаю, в бога душу мать!

Рыжая шалава, от тебя не скрою:Если ты и дальше будешь свой берет носить —Я тебя не трону, а в душе зароюИ прикажу залить цементом, чтобы не разрыть.

А настанет лето – ты еще вернешься,Ну а я себе такую бабу отхвачу,Что тогда ты, стервь, от зависти загнешься,Скажешь мне: «Прости!» – а я плевать не захочу!

Позабыв про дела и тревогиИ не в силах себя удержать,Так люблю я стоять у дороги —Запоздалых прохожих пугать!

«Гражданин, разрешите папироску!»«Не курю. Извините, пока!»И тогда я так просто, без спросуОтбираю у дяди бока.

Сделав вид, что уж все позабыто,Отбежав на полсотни шагов,Обзовет меня дядя бандитом,Хулиганом – и будет таков.

Если ж женщину я повстречаю —У нее не прошу закурить,А спокойно ей так замечаю,Что ей некуда больше спешить…

Позабыв про дела и тревогиИ не в силах себя удержать,Так люблю я стоять у дороги!..Только лучше б мне баб не встречать!

У меня гитара есть – расступитесь, стены!Век свободы не видать из-за злой фортуны!Перережьте горло мне, перережьте вены —Только не порвите серебряные струны!

Я зароюсь в землю, сгину в одночасье —Кто бы заступился за мой возраст юный!Влезли ко мне в душу, рвут ее на части —Только б не порвали серебряные струны!

Но гитару унесли, с нею – и свободу, —Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды!Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду —Только не порвите серебряные струны!»

Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!Загубили душу мне, отобрали волю, —А теперь порвали серебряные струны…

В тот вечер я не пил, не пел —Я на нее вовсю глядел,Как смотрят дети, как смотрят дети.Но тот, кто раньше с нею был,Сказал мне, чтоб я уходил,Сказал мне, чтоб я уходил,Что мне не светит.

И тот, кто раньше с нею был, —Он мне грубил, он мне грозил.А я все помню – я был не пьяный.Когда ж я уходить решил,Она сказала: «Не спеши!»Она сказала: «Не спеши,Ведь слишком рано!»

Но тот, кто раньше с нею был,Меня, как видно, не забыл, —И как-то в осень, и как-то в осень —Иду с дружком, гляжу – стоят, —Они стояли молча в ряд,Они стояли молча в ряд —Их было восемь.

Со мною – нож, решил я: что ж,Меня так просто не возьмешь, —Держитесь, гады! Держитесь, гады!К чему задаром пропадать,Ударил первым я тогда,Ударил первым я тогда —Так было надо.

Но тот, кто раньше с нею был, —Он эту кашу заварилВполне серьезно, вполне серьезно.Мне кто-то на плечи повис, —Валюха крикнул: «Берегись!»Валюха крикнул: «Берегись!» —Но было поздно.

За восемь бед – один ответ.В тюрьме есть тоже лазарет, —Я там валялся, я там валялся.Врач резал вдоль и поперек,Он мне сказал: «Держись, браток!»Он мне сказал: «Держись, браток!» —И я держался.

Разлука мигом пронеслась,Она меня не дождалась,Но я прощаю, ее – прощаю.Ее, как водится, простил,Того ж, кто раньше с нею был,Того, кто раньше с нею был, —Не извиняю.

Ее, конечно, я простил,Того ж, кто раньше с нею был,Того, кто раньше с нею был, —Я повстречаю!

У тебя глаза – как нож:Если прямо ты взглянешь —Я забываю, кто я есть и где мой дом;А если косо ты взглянешь —Как по сердцу полоснешьТы холодным, острым серым тесаком.

Я здоров – к чему скрывать, —Я пятаки могу ломать,Я недавно головой быка убил, —Но с тобой жизнь коротать —Не подковы разгибать,А прибить тебя – морально нету сил.

Вспомни, было ль хоть разок,Чтоб я из дому убег, —Ну когда же надоест тебе гулять!С грабежу я прихожу —Язык за спину заложуИ бежу тебя по городу шукать.

Я все ноги исходил —Велисипед себе купил,Чтоб в страданьях облегчения была, —Но налетел на самосвал —К Склифосовскому попал, —Навестить меня ты даже не пришла.

И хирург – седой старик, —Он весь обмяк и как-то сник:Он шесть суток мою рану зашивал!А когда кончился наркоз,Стало больно мне до слез:Для кого ж я своей жистью рисковал!

Ты не радуйся, змея, —Скоро выпишут меня —Отомщу тебе тогда без всяких схем:Я тебе точно говорю,Востру бритву навострю —И обрею тебя наголо совсем!

Я в деле, и со мною нож —И в этот миг меня не трожь,А после – я всегда иду в кабак, —И кто бы что ни говорил,Я сам добыл – и сам пропил, —И дальше буду делать точно так.

Ко мне подходит человекИ говорит: «В наш трудный векТаких, как ты, хочу уничтожать!»А я парнишку наколол —Не толковал, а запорол, —И дальше буду так же поступать.

А хочешь просто говорить —Садись со мной и будем пить, —Мы всё с тобой обсудим и решим.Но если хочешь так, как он, —У нас для всех один закон,И дальше он останется таким.

Весна еще в начале,Еще не загуляли,Но уж душа рвалася из груди, —И вдруг приходят двоеС конвоем, с конвоем:«Оденься, – говорят, – и выходи!»

Я так тогда просил у старшины:«Не уводите меня из Весны!»

До мая пропотели —Всё расколоть хотели, —Но – нате вам – темню я сорок дней.И вдруг – как нож мне в спину —Забрали Катерину, —И следователь стал меня главней.

Я понял, я понял, что тону, —Покажьте мне хоть в форточку Весну!

И вот опять – вагоны,Перегоны, перегоны,И стыки рельс отсчитывают путь, —А за окном – в зеленомБерезки и клены, —Как будто говорят: «Не позабудь!»

А с насыпи мне машут пацаны, —Зачем меня увозят из Весны!..

Спросил я Катю взглядом:«Уходим?» – «Не надо!»«Нет, хватит, – без Весны я не могу!»И мне сказала Катя:«Что ж, хватит так хватит», —И в ту же ночь мы с ней ушли тайгу.

Как ласково нас встретила она!Так вот, так вот какая ты, Весна!

А на вторые суткиНа след напали суки —Как псы на след напали и нашли, —И завязали сукиИ ноги, и руки —Как падаль по грязи поволокли.

Я понял: мне не видеть больше сны —Совсем меня убрали из Весны…

У меня было сорок фамилий,У меня было семь паспортов,Меня семьдесят женщин любили,У меня было двести врагов.Ноя не жалею!

Сколько я ни старался,Сколько я ни стремился —Все равно, чтоб подраться,Кто-нибудь находился.

И хоть путь мой и длинен, и долог,И хоть я заслужил похвалу —Обо мне не напишут некрологНа последней странице в углу.Но я не жалею!

Сколько я ни стремился,Сколько я ни старался, —Кто-нибудь находился —И я с ним напивался.

И хотя во все светлое верил —Например, в наш советский народ, —Не поставят мне памятник в сквереГде-нибудь у Петровских ворот.Но я не жалею!

Сколько я ни старался,Сколько я ни стремился —Все равно я спивался,Все равно я катился.

Сочиняю я песни о драмахИ о жизни карманных воров, —Мое имя не встретишь в рекламахПопулярных эстрадных певцов.Но я не жалею!

Сколько я ни старался,Сколько я ни стремился, —Я всегда попадался —И все время садился.

Говорят, что на место все встанет.Бросить пить?… Видно, мне не судьба, —Все равно меня не отчеканятНа монетах заместо герба.Но я не жалею!

Так зачем мне стараться?Так зачем мне стремиться?Чтоб во всем разобраться —Нужно сильно напиться!

Артуру Макарову