Александр Пушкин - Том 1. Стихотворения 1813-1820

1814

К другу стихотворцу*

Арист! и ты в толпе служителей Парнаса!Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;За лаврами спешишь опасною стезейИ с строгой критикой вступаешь смело в бой!

Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,Забудь ручьи, леса, унылые могилы,В холодных песенках любовью не пылай;Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!Довольно без тебя поэтов есть и будет;Их напечатают — и целый свет забудет.Быть может, и теперь, от шума удалясьИ с глупой музою навек соединясь,Под сенью мирною Минервиной эгиды[2]Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды»*.Страшися участи бессмысленных певцов,Нас убивающих громадою стихов!Потомков поздних дань поэтам справедлива;На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.Страшись бесславия! — Что, если Аполлон,Услышав, что и ты полез на Геликон,С презреньем покачав кудрявой головою,Твой гений наградит — спасительной лозою?

Но что? ты хмуришься и отвечать готов;«Пожалуй, — скажешь мне, — не трать излишних слов;Когда на что решусь, уж я не отступаю,И знай, мой жребий пал, я лиру избираю,Пусть судит обо мне как хочет целый свет,Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт».

Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеетИ, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.Хорошие стихи не так легко писать,Как Витгенштеину французов побеждать,Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,Певцы бессмертные, и честь и слава россов,Питают здравый ум и вместе учат нас,Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!Творенья громкие Рифматова, Графова*С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова;Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,И Фебова на них проклятия печать.

Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,Поэтом можешь ты назваться справедливо:Все с удовольствием тогда тебя прочтут.Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текутЗа то, что ты поэт, несметные богатства,Что ты уже берешь на откуп государства,В железных сундуках червонцы хоронишьИ, лежа на боку, покойно ешь и спишь?Не так, любезный друг, писатели богаты;Судьбой им не даны ни мраморны палаты,Ни чистым золотом набиты сундуки:Лачужка под землей, высоки чердаки —Вот пышны их дворцы, великолепны залы.Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы;Катится мимо их Фортуны колесо;Родился наг и наг ступает в гроб Руссо*;Камоэнс с нищими постелю разделяет;Костров на чердаке безвестно умирает,Руками чуждыми могиле продан он:Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.

Ты, кажется, теперь задумался немного.«Да что же, — говоришь, — судя о всех так строго,Перебирая всё, как новый Ювенал,Ты о поэзии со мною толковал;А сам, поссорившись с парнасскими сестрами,Мне проповедовать пришел сюда стихами?Что сделалось с тобой? В уме ли ты иль нет?»Арист, без дальних слов, вот мой тебе ответ:

В деревне, помнится, с мирянами простыми,Священник пожилой и с кудрями седыми,В миру с соседями, в чести, довольстве жилИ первым мудрецом у всех издавна слыл.Однажды, осушив бутылки и стаканы,Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;Попалися ему навстречу мужики.«Послушай, батюшка, — сказали простяки,—Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь,Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…»— «Послушайте, — сказал священник мужикам,—Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,Живите хорошо, а мне — не подражайте».

И мне то самое пришлося отвечать;Я не хочу себя нимало оправдать:Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,Проводит тихий век без горя, без заботы,Своими одами журналы не тягчитИ над экспромтами недели не сидит!Не любит он гулять по высотам Парнаса,Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;Его с пером в руке Рамаков не страшит*;Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.

Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучитьИ сатирическим пером тебя замучить.Теперь, любезный друг, я дал тебе совет,Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет?..Подумай обо всем и выбери любое:Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.

Кольна*

(Фингал послал Тоскара воздвигнуть на берегах источника Кроны памятник победы, одержанной им некогда на сем месте. Между тем как он занимался сим трудом, Карул, соседственный государь, пригласил его к пиршеству; Тоскар влюбился в дочь его Кольну; нечаянный случай открыл взаимные их чувства и осчастливил Тоскара).

Источник быстрый Каломоны,Бегущий к дальным берегам,Я зрю, твои взмущенны волныПотоком мутным по скаламПри блеске звезд ночных сверкаютСквозь дремлющий, пустынный лес,Шумят и корни орошаютСплетенных в темный кров древес.Твой мшистый брег любила Кольна,Когда по небу тень лилась;Ты зрел, когда, в любви невольна,Здесь другу Кольна отдалась.

В чертогах Сельмы царь могущихТоскару юному вещал:«Гряди во мрак лесов дремучих,Где Крона катит черный вал,Шумящей прохлажден осиной.Там ряд является могил;Там с верной, храброю дружинойПолки врагов я расточил,И много, много сильных пало;Их гробы черный вран стрежет.Гряди — и там, где их не стало,Воздвигни памятник побед!»Он рек, и в путь безвестный, дальныйПустился с бардами Тоскар,Идет во мгле ночи печальной,В вечерний хлад, в полдневный жар.Денница красная выводитЗлатое утро в небеса,И вот уже Тоскар подходитК местам, где в темные лесаЛежит седой источник КроныИ кроется в долины сонны.Воспели барды гимн святой;Тоскар обломок гор кремнистыхУсильно мощною рукойВлечет из бездны волн сребристыхИ с шумом на высокий брегВ густой и дикий злак поверг;На нем повесил черны латы,Покрытый кровью предков меч,И круглый щит, и шлем пернатый,И обратил он к камню речь:

«Вещай, сын шумного потока,О храбрых поздним временам!Да в страшный час, как ночь глубокаВ тумане ляжет по лесам,Пришлец, дорогой утомленный,Возлегши под надежный кров,Воспомнит веки отдаленныВ мечтанье сладком легких снов!С рассветом алыя денницы,Лучами солнца пробужден,Он узрит мрачные гробницы…И, грозным видом поражен,Вопросит сын иноплеменный:„Кто памятник воздвиг надменный?“И старец, летами согбен,Речет: „Тоскар наш незабвенный,Герой умчавшихся времен!“»

Небес сокрылся вечный житель,Заря потухла в небесах;Луна в воздушную обительСпешит на темных облаках;Уж ночь на холме — берег КроныС окрестной рощею заснул:Владыка сильный Каломоны,Иноплеменных друг, КарулПризвал Морвенского герояВ жилище Кольны молодойВкусить приятности покояИ пить из чаши круговой.. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .Близ пепелища все воссели;Веселья барды песнь воспели;И в пене кубок золотойКругом несется чередой.Печален лишь пришелец Лоры,Главу ко груди преклонил;Задумчиво он страстны взорыНа нежну Кольну устремил —И тяжко грудь его вздыхает,В очах веселья блеск потух,То огнь по членам пробегает,То негою томится дух;Тоскует, втайне ощущаяВолненье сильное в крови,На юны прелести взирая,Он полну чашу пьет любви.

Но вот уж дуб престал дымиться,И тень мрачнее становится,Чернеет тусклый небосклон,И царствует в чертогах сон.. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .Редеет ночь — заря багрянаЛучами солнца возжена;Пред ней златится твердь румяна:Тоскар покинул ложе сна;Быстротекущей КаломоныИдет по влажным берегам,Спешит узреть долины КроныИ внемлет плещущим волнам.И вдруг из сени темной рощи,Как в час весенней полунощиИз облак месяц золотой,Выходит ратник молодой.Меч острый на бедре сияет,Копье десницу воружает;Надвинут на чело шелом,И гибкий стал покрыт щитом;Зарею латы серебрятсяСквозь утренний в долине пар.

«О юный ратник! — рек Тоскар,—С каким врагом тебе сражаться?Ужель и в сей стране войнаБагрит ручьев струисты волны?Но всё спокойно — тишинаОкрест жилища нежной Кольны»— «Спокойны дебри Каломоны,Цветет отчизны край златой;Но Кольна там не обитает,И ныне по стезе глухойПустыню с милым протекает,Пленившим сердце красотой».— «Что рек ты мне, младой воитель?Куда сокрылся похититель?Подай мне щит твой!» И ТоскарПриемлет щит, пылая мщеньем.Но вдруг исчез геройства жар;Что зрит он с сладким восхищеньем?Не в силах в страсти воздохнуть,Пылая вдруг восторгом новым…Лилейна обнажилась грудь,Под грозным дышуща покровом…«Ты ль это?..» — возопил герой,И трепетно рукой дрожащейС главы снимает шлем блестящий —И Кольну видит пред собой.

Эвлега*