Эдуард Багрицкий - Стихотворения и поэмы
Стремление к соучастию выражено в самом заглавии — «Весна, ветеринар и я». Одновременно с поэтизацией прозаического у Багрицкого этого периода встречаются случаи как бы нарочитой дсэстетизацни природы, пейзажа. Он как бы мстит старой традиционной красивости:
Но время движется. И на дорогеГниют доисторические дроги,Булыжником разъедена трава.Электротехник на столбы вылазит, —И вот ползет по укрощенной грязи,Покачивая бедрами, трамвай.
«Время движется», — объясняет Багрицкий причины изменений в его поэзии. Поэтизация прозаического и нарочитое снижение привычно красивого предстают как две стороны одного процесса — рождения нового романтического стиля. Эт. ч сознательная прозаизация была своего рода болезнью роста, ей на смену идет чистая и сильная романтическая струя, берущая свое начало в повседневной реальности, трудовых буднях страны. Ощутив перемены, происходящие в романтической поэзии тех лет, критика не сразу уловила закономерность и плодотворность этих тенденций. «Багрицкий романтик, начавший линять», — сокрушался один из критиков, сетуя на «кризис в современной поэзии», на «утрату поэтического мироощущения» [Октябрь, 1930, № 1, с. 204]. В своем «Ответе критику» (так называлось стихотворение «Вмешательство поэта» в его журнальной публикации) Багрицкий едко иронизирует над предъявленными ему претензиями:
Прошу, скажите за контрабандистов,Чтоб были страсти, чтоб огонь, чтоб гром.Чтоб жеребец, чтоб кровь, чтоб клубы дыма, —Ах, для здоровья мне необходимыРомантика, слабительное, бром!
Подчеркивая сознательное начало в изменении своего поэтического «оперения», он восклицает, прямо отвечая на замечание критика: «Я вылинял! Да здравствует победа!» И дальше весьма образно, с неизменной иронией в свой адрес, описывает рождение нового романтического стиля:
Приходит время зрелости суровой,Я пух теряю, как петух здоровый.Разносит ветер пестрые клочки.Неумолимо, с болью напряженья,Вылазят кровянистые стручки,Колючие ошметки и крючки —Начало будущего оперенья.
С чувством гордости и глубокого удовлетворения поэт постигает романтику бытия миллионов своих сограждан. И чувство товарищества с ними придает ему нравственную силу. В «Стихах о себе», представляя возможную встречу с читателем, свой разговор с ним, Багрицкий улавливает в характере и облике героя свои черты и горд этим сходством:
Сутуловат,Обветрен,Запылен,А мне казалось,Что моложе он…И скажет он,Стряхая пыль травы:«А мне казалось,Что моложе вы!»Так, вытерев ладони о штаны,Встречаются работники страны.
Поэт не мог перейти к большому разговору от имени своего поколения, не ощутив своего «я» неотделимой частицей слитого с народом «мы». Поэзия Эдуарда Багрицкого запечатлела мужественный и строгий лирический характер. Его герой сдержан в проявлении чувств, но за этой сдержанностью ощущается энергия, способная проявиться в нужный момент со всей решительностью. Его «победителю» как бы неведомы сомнения и колебания. Страстная, почти фанатическая убежденность ведет и вдохновляет его. Он постиг высшую правду века в суровой революционной необходимости.
О мать революция! НелегкаТрехгранная откровенность штыка, —
признается главный герой книги «Победители» Ф. Э. Дзержинский, на диалоге с которым построено стихотворение «ТБС», обращенное к вопросам социалистической морали и пролетарского гуманизма.
История постучала в окно:Так распахни же его, —
читаем в одной из черновых рукописей стихотворения «Итак — бумаге терпеть невмочь…». Ощутив себя победителем, постигнув суть романтики новой действительности, Багрицкий обращается в виде поэм «Последняя ночь» к лирико-философскому осмыслению коренных проблем человеческого бытия, к вопросам становления новой, социалистической нравственности. Книга «Последняя ночь» состоит из трех поэм («Последняя ночь», «Человек предместья», «Смерть пионерки»). «Последняя ночь» задумывалась Багрицким как трилогия о судьбах интеллигенции в революции. Согласно замыслу предполагалось прочертить «три разных маршрута вдаль», рассказать о трех представителях одного поколения. Замысел этот осуществлен не был. Багрицкого увлекли иные дела и планы. Он успел написать лишь первую часть и эпилог. Эпилог поэмы — мужественная лирическая декларация. В лирическом образе повествователя узнается сам поэт, умудренный опытом революции, гражданской войны, пятилеток, прекрасно знающий цену слова, «подвластного ему»:
Но если, строчки не дописав,Бессильно падет рука,И взгляд остановится, и губаОтвалится к бороде,И наши товарищи, поплевавНа руки, стащат насВ клуб, чтоб мы прокисали тамСредь лампочек и цветов, —Пусть юноша (вузовец, иль поэт,Иль слесарь — мне все равно)Придет и встанет на караул,Не вытирая слезы.
Здесь и спокойное мужество, и горечь тяжелобольного, и неизменная ирония в свой адрес, снижающая патетику первых строк эпилога, и главное обращение к бессмертной юности, которой передается эстафета борьбы и жизни. В книге поэм «Последняя ночь» рассказ о грандиозных событиях, потрясающих мир, ведется от лица лирического героя, лирического «я» поэта. Это рассказ «о времени и о себе». О небывалом героическом времени, о своей выстраданной, насущной потребности разделить его участь рассказывает поэт. И время, пришедшее провозгласить конец старого мира в «Человеке предместья», обнаруживает черты внешнего сходства с поэтом:
И в блеск половиц, в промытую содойИ щелоком горницу, в плеск мытьяОно врывается непогодой,Такое ж сутуловатое, как я,Такое ж, как я, презревшее отдыхИ вдохновеньем потрясено,Глаза, промытые в сорока водах,Медленно поднимает оно.
Штурмуя бастион «человека предместья», последний оплот ненавистного мира собственничества, поэт ощущает плечом не только «веселых людей своих стихов» — «механиков, чекистов, рыбоводов». С ним теперь заодно и само Время. «Человек предместья» и «Смерть пионерки» связаны единым сюжетом. Пионерка Валя вырывается из родительского «благодатного» мира. Как рассказывал сам Багрицкий, поводом к созданию поэмы «Смерть пионерки» явился реальный факт смерти дочери хозяина их дома в Кунцеве, Вали Дыко, соученицы и подружки сына Багрицкого — Всеволода. Большие морально-этические проблемы времени решаются Багрицким на локальном жизненном материале, не выходящем как то может показаться на первый взгляд, за пределы предместья. Но это было бы чисто внешнее, поверхностное восприятие. Мы видим, как постепенно эти рамки раздвигаются до вселенских масштабов. «Пылью мира» покрыты «походные сапоги» друзей поэта, таких же, как он, солдат, пришедших по его зову на борьбу с «человеком предместья». «В мир, открытый; настежь бешенству ветров» вырывается юность из стен больницы, в которой умирает тоненькая, как травинка, как молодой побег, Валя. И это вновь возвращает нас к «Последней ночи» — заглавной поэме трилогии. Здесь, как это свойственно поэтике Багрицкого, где природа и человек едины, свидетелем мировой трагедии предстает вся Вселенная. Вселенский масштаб голубизны и покоя сталкивается с конкретно-бытовым мирком «маленького человека», брошенного в империалистическую бойню:
Деревни скончались.Потоптан хлеб.И вечером — прямо в пыльПланеты стекают в крови густойДа смутно трубит горнист.Дымятся костры у больших дорог.Солдаты колотят вшей.Над Францией дым.Над Пруссией вихрь.И над Россией туман.
Поэма «Последняя ночь», как и «Февраль», исполнена антимилитаристского пафоса, обе они входят в современный контекст борьбы за мир, против империалистических войн и сопровождающей их дегуманизации личности.
Печальные дети, что знали мы,Когда у больших столовВрачи, постучав по впалой груди,«Годен!» — кричали нам… —
вспоминает Багрицкий о своих сверстниках, поставленных под ружье, после убийства в Сараеве эрцгерцога Франца-Фердинанда и начала первой мировой войны. От поэмы к поэме движется, вырастая из сложной метафоры в конкретные картины жизни, образ умирающего старого мира с его насилием и братоубийственными несправедливыми войнами. На обломках старого вырастает и утверждается новая система гуманистических ценностей:
