Артюр Рембо - Одно лето в аду
Спят крепко, сном любви объяты.
Вечерних пиршеств ароматы
Развеяны зарей.
Но там, где устремились ввысь
Громады возводимых зданий,
Там плотники уже взялись
За труд свой ранний.
Сняв куртки, и без лишних слов,
Они работают в пустыне,
Где в камне роскошь городов
С улыбкою застынет.
Покинь, Венера, ради них,
Покинь, хотя бы на мгновенье,
Счастливцев избранных твоих,
Вкусивших наслажденье.
Царица Пастухов! Вином
Ты тружеников подкрепи! И силы
Придай им, чтобы жарким днем
Потом их море освежило.
----
Поэтическое старье имело свою долю в моей алхимии слова.
Я приучил себя к обыкновенной галлюцинации: на месте завода перед моими глазами откровенно возникала мечеть, школа барабанщиков, построенная ангелами, коляски на дорогах неба, салон в глубине озера, чудовища, тайны; название водевиля порождало ужасы в моем сознанье.
Затем я стал объяснять свои магические софизмы с помощью галлюцинации слов.
Кончилось тем, что мое сознание оказалось в полном расстройстве. Я был праздным, меня мучила лихорадка: я начал завидовать безмятежности животных гусеницам, которые олицетворяют невинность преддверия рая, кротам, символизирующим девственный сон.
Мой характер стал желчным. Я прощался с миром, сочиняя что-то вроде романсов:
Песня самой высокой башни
Пусть наступит время,
Что любимо всеми.
Так терпел я много,
Что не помню сам;
Муки и тревога
Взмыли к небесам,
И от темной жажды
Вены мои страждут.
Пусть наступит время,
Что любимо всеми.
Брошенное поле
Так цветет порой
Ароматом воли,
Сорною травой
Под трезвон знакомый
Мерзких насекомых.
Пусть наступит время,
Что любимо всеми.
Я полюбил пустыню, сожженные сады, выцветшие лавки торговцев, тепловатые напитки. Я медленно брел по вонючим улочкам и, закрыв глаза, предлагал себя в жертву солнцу, этому богу огня.
"Генерал, если старая пушка еще осталась на твоих разрушенных укреплениях, бомбардируй нас глыбами засохшей земли. Беи по стеклам сверкающих магазинов, бей по Салонам! Вынуди город пожирать свою пыль. Окисью покрой желоба! Наполни будуары вспыхнувшим порохом!"
О мошка, опьяневшая от писсуара корчмы, влюбленная в сорные травы и растворившаяся в луче!
Голод
Уж если что я приемлю,
Так это лишь камни и землю,
На завтрак ем только скалы,
Воздух, уголь, металлы.
Голод, кружись! Приходи,
Голод великий!
И на луга приведи
Яд повилики.
Ешьте булыжников горы,
Старые камни собора,
Серых долин валуны
Ешьте в голодную нору.
----
Волк под деревом кричал,
И выплевывал он перья,
Пожирая дичь... А я,
Сам себя грызу теперь я.
Ждет салат и ждут плоды,
Чтоб срывать их стали снова.
А паук фиалки ест,
Ничего не ест другого.
Мне б кипеть, чтоб кипяток
Возле храма Соломона
Вдоль по ржавчине потек,
Слился с водами Кедрона.
Наконец-то - о, счастье! о, разум! - я раздвинул на небе лазурь, которая была черной, и зажил жизнью золотистой искры природного света. На радостях моя экспрессивность приняла шутовской и до предела туманный характер.
Ее обрели.
Что обрели?
Вечность! Слились
В ней море и солнце!
О дух мой бессмертный,
Обет свой храни,
На ночь не взирая
И пламя зари.
Ведь сбросил ты бремя
Людей одобренье,
Всеобщий порыв...
И воспарил.
Надежды ни тени,
Молитв ни на грош,
Ученье и бденье,
От мук не уйдешь.
Нет завтрашних дней!
Пылай же сильней,
Атласный костер:
Это твой долг.
Ее обрели.
Что обрели?
Вечность! Слились
В ней море и солнце!
----
Я превратился в баснословную оперу; я видел, что все существа подчинены фатальности счастья: действие - это не жизнь, а способ растрачивать силу, раздражение нервов. Мораль - это слабость мозгов.
Каждое живое создание, как мне казалось, должно иметь за собой еще несколько жизней. Этот господин не ведает, что творит: он ангел. Это семейство - собачий выводок. В присутствии многих людей я громко беседовал с одним из мгновений их прошлого существования. - Так, я однажды полюбил свинью.
Ни один из софизмов безумия - безумия, которое запирают, - не был мною забыт: я мог бы пересказать их все, я придерживаюсь определенной системы.
Угроза нависла над моим здоровьем. Ужас мной овладел. Я погружался в сон, который длился по нескольку дней, и когда просыпался, то снова видел печальные сны. Я созрел для кончины; по опасной дороге меня вела моя слабость к пределам мира и Киммерии, родине мрака и вихрей.
Я должен был путешествовать, чтобы развеять чары, нависшие над моими мозгами. Над морем, которое так я любил, - словно ему полагалось смыть с меня грязь - я видел в небе утешительный крест. Я проклят был радугой. Счастье было моим угрызением совести, роком, червем: всегда моя жизнь будет слишком безмерной, чтобы посвятить ее красоте и силе.
Счастье! Зуб его, сладкий для смерти, предупреждал меня под пение петуха - ad matutinum и Christus vonit {"ранний утром" и "пришел Христос" (лат.).} - в самых мрачных глухих городах.
О замки, о смена времен!
Недостатков кто не лишен?
Постигал я магию счастья,
В чем никто не избегнет участья.
Пусть же снова оно расцветет,
Когда галльский петух пропоет.
Больше нет у меня желаний:
Опекать мою жизнь оно станет.
Обрели эти чары плоть,
Все усилья смогли побороть.
О замки, о смена времен!
И когда оно скроется прочь,
Смерть придет и наступит ночь.
О замки, о смена времен!
----
VI
Невозможное
О, жизнь моего детства, большая дорога через все времена, и я сверхъестественно трезвый, бескорыстный, как лучший из нищих, гордый тем, что нет у меня ни страны, ни друзей... какою глупостью было все это. Только сейчас понимаю.
- Я был прав, презирая людишек, не упускавших возможности приобщиться к ласке, паразитов здоровья и чистоплотности наших женщин, которые сегодня так далеки от согласия с нами.
Я был прав во всех проявленьях моего презренья: потому что бегу от всего!
Я бегу от всего!
Я хочу объясниться.
Еще вчера я вздыхал: "Небо! Сколько нас проклятых на этом свете! Как много времени я среди них! Я знаю их всех. Мы всегда узнаем друг друга и надоели друг другу. Милосердие нам неизвестно. Но вежливы мы, и наши отношения с миром очень корректны". Что удивительного? Мир! Простаки и торговцы! - Нас не запятнало бесчестье. - Но избранники, как они встретили б нас? Есть злобные и веселые люди, они лжеизбранники, поскольку нужна нам смелость или приниженность, чтобы к ним подступиться. Они - единственные избранники. Благословлять нас они не станут.
Обзаведясь умом на два су - это происходит быстро! - я вижу причину моих затруднений: слишком поздно я осознал, что живем мы на Западе. О, болота этого Запада! Не то чтоб я думал, будто свет искажен, исчерпана форма, движение сбилось с пути... Да... Теперь мое сознание непременно желает постичь всю суровость развития, которое претерпело сознание после крушенья Востока. Так оно хочет, мое сознание!
...Но уже истрачены эти два су. Сознание - авторитет, который желает, чтоб я находился на Западе. Заставить бы его замолчать, и тогда можно сделать свой выбор.
Я послал к дьяволу пальмовые ветви мучеников, радужные лучи искусства, гордость изобретателей, рвение грабителей; я вернулся к Востоку и к мудрости, самой первой и вечной. - Возможно, это только мечта грубой лени?
Однако я вовсе не думал об удовольствии ускользнуть от современных страданий. Я не имел в виду поддельную мудрость Корана. - Но нет ли реальных мучений в том, что, после заявлений науки, христианство и человек играют с собой, доказывают очевидное, раздуваются от удовольствия, повторяя известные доводы, и только так и живут. Тонкая, но глупая пытка; источник моих возвышенных бредней. Природа, быть может, скучает. Месье Прюдом родился вместо с Христом.
Не потому ли так происходит, что мы культивируем сумрак тумана? С водянистыми овощами мы едим лихорадку. А пьянство! А табак! А невежество! А безграничная преданность! Разве не далеко это все от мудрой мысли Востока, от первоначальной родины нашей? При чем же тогда современный мир, если выдуманы такие отравы?
Служители церкви скажут: "Это понятно. Но вы рассуждаете об Эдеме. Нет для вас ничего в истории восточных народов". - Верно! Именно об Эдеме я думал. Чистота древних рас, что для моей мечты она значит?
Философы скажут: "Мир не имеет возраста. Просто человечество перемещается с места на место. Вы - на Западе, но свободно можете жить на вашем Востоке, настолько древнем, насколько вам это нужно, и при Этом жить там вполне хорошо. Не считайте себя побежденным". - Философы, на вас наложил отпечаток ваш Запад!
Мой разум, будь осторожен. Никаких необузданных, дерзких решений, ведущих к спасенью! Тренируйся! - Для нас никогда наука ае развивается достаточно быстро!
