Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология
Первое время встречались раз в месяц, но вскоре стали собираться дважды в неделю. По вторникам организовывались открытые вечера, на которые собиралась харбинская публика; исполнялись музыкальные произведения, поэты читали стихи. Зал всегда был полон. — Выступали с докладами А. Ачаир, Вс. Иванов, журналист Д. Сатовский-Ржевский. Побывал в «Чураевке» и живший некоторое время в Харбине Н. К. Рерих. По пятницам в узком кругу поэтической молодежи шла студийная работа, чтение, разбор и критика новых стихотворений чураевцев, обсуждение теоретических работ по стиховедению. Как некогда в гумилевском «Цехе поэтов», в «Чураевке» лейтмотивом студийной работы служил вопрос поэтического мастерства. В пятницах участвовали Андерсен, Волин, Обухов, Резникова, Светлов, Хаиндрова, Шмейссер, а также П. Лапикен (не поэт, позднее он проявил себя как критик и прозаик). Постепенно число участников росло, к кружку присоединились Ветлугин, Гранин, Иевлева, Ильнек, Коростовец, Недельская, Орлова, Перелешин, Петерец, Померанцев, Сергин, Соболева, Тельтофт, Виктория Янковская, жившая в Корее и бывавшая наездами в Харбине. Некоторые поэты приходили от случая к случаю: Андреева, Визи, Колосова, Копытова, Крузенштерн, Логинов, Несмелов, Рачинская, Г. Сатовский, Упшинский, Яшнов. Трудно назвать имена тех, кто не посетил в «Чураевку» ни разу. Перебывало на вторниках немало и стихотворцев, чей след в литературе остался едва различимым. Приходили и прозаики — исключительно талантливый Б. Юльский, А. Хейдок, В. Рамбаев. Избрали некий средний путь: в «Чураевке» исключались богемность, авангардизм, гражданская тема, политика, ориентация на литературную моду. «Характерной особенностью работы студии, — вспоминал В. Слободчиков, — было попеременное увлечение поэтами разных направлений»[22]. Увлечения сменялись: Блок, Брюсов, Белый, Пастернак, а также Г. Иванов, Ходасевич, Цветаева, Адамович и другие парижане. «Чураевка» заменяла собой настоящую воспитывающую литературную атмосферу, играла формирующую для молодежи роль.
Перемена произошла в начале 1933 г., когда Петерец и Щеголев надумали преобразовать «Чураевку» в «Круг поэтов». Хотя это общество и просуществовало очень непродолжительное время, его создание означало раскол, смещение Ачаира как руководителя, смену вех, политизацию. С упрочением власти японцев в Харбине «Чураевка» стала хиреть. ХСМЛ, при котором сформировался и собирался кружок, подвергся нападкам со стороны монархистов и фашистов за свое якобы западное влияние на русскую молодежь. Конец «Чураевки» обозначился внезапно — 6 декабря 1934 г. город облетела весть о двойном самоубийстве поэтов Сергина и Гранина. Регулярные встречи по пятницам прекратились. К тому времени многие чураевцы уже уехали из Харбина, закрылась и «Чураевка», единственная литературная газета русского Китая.
Кружок оставил после себя многообразное наследие. Он воспитал два поколения дальневосточных поэтов. В конечном счет ему обязана своим расцветом поэзия не только Харбина, но и Шанхая. За годы существования «Чураевки» в Харбине вышло более сорока поэтических сборников. Многие из них принадлежат перу связанных с «Чураевкой» поэтов старшего и среднего поколения: «Кровавый отблеск» и «Без России» Несмелова; «Створа триптиха» Логинова и его же «Харбин в стихах» (под псевдонимом Капитан Кук); «Беженская поэма», «Поэма еды» и «Сонеты» Вс. Иванова; «Стихотворения» М. Визи, «Ключи» Е. Рачинской; «Армия песен», «Господи, спаси Россию!», «Не покорюсь» и «На звон мечей» М. Колосовой. Из поэтов младшего поколения выпустили книги Скопиченко, Гроссе, Орлова, Светлов. Десять бывших чураевцев издали свои первые книги (а в некоторых случаях единственные) уже после закрытия кружка: Андерсен, Дмитриева, Недельская, Обухов, Перелешин, Резникова, Сатовский, Тельтофт, Хаиндрова, Энгельгардт. В их сборниках чувствуются атмосфера, настроения, интонации, усвоенные на чураевских встречах. Чураевцы много печатались в периодике, без них немыслим литературный облик журнала «Рубеж». Они участвовали в альманахах «Лестница в облака» и «Багульник», выпустили коллективные сборники «Семеро» и «Излучины», в которых представлены счастливые удачи тогда еще очень молодых поэтов.
«Китайская культура прошла мимо почти всех нас, выросших в Харбине», — вспоминала Н. Резникова[23]. Скорее всего, поэтесса имела в виду лишь свое ближайшее окружение. В действительности же далеко не все поэты оказались в такой степени изоляционистами. Интерес к приютившей их стране проявлялся в двух направлениях. Во-первых, осуществлен перевод на русский язык большого числа поэтических произведений разных периодов китайской литературы. Во-вторых, в оригинальных стихах многих поэтов присутствует местный колорит, образность, реалии. Первым по времени переводчиком был поэт Семен Степанов. Первую антологию китайской поэзии издал в 1926 г. Яков Аракин. Еще одна антология — «Цветы китайской поэзии» — вышла в 1938 г. под редакцией супругов А. и И. Серебренниковых. «Перед нами встает новый, незнакомый, прекрасный поэтический мир», — писал об этой антологии рецензент «Русских записок»[24]. Была издана еще одна антология — «Стихи на веере» Валерия Перелешина, но вышла в свет она, когда переводчик жил уже вне Китая. Книгу переводов издал в 1946 г. Н. Светлов (Ай Цин. К солнцу). Превосходно знал китайский язык и переводил древних поэтов Ф. Камышнюк. Среди других переводчиков китайской лирики — В. Март и М. Щербаков. Все эти и прочие переводы, собранные вместе, могли бы составить отдельный томик — ценный и сам по себе, и как особый жанр в творчестве наших дальневосточников, и как источник знакомства русских поэтов с лирической традицией страны их обитания.
Тысячи и тысячи раз дальневосточные реалии, мотивы, пейзажи входили в стихи русских поэтов Китая. Сопки Маньчжурии, желтая Сунгари, лица, виды, уличные сценки, китайские виньетки, музыка, праздники, заклинания, тайфуны, драконы, храмы, рикши и даосские боги — все это густо, цветисто, одушевленно впервые пропитало ткань русского стиха. Каждый поэт открывал свой заветный уголок «второй родины». Николай Шилов находит окрыляющее вдохновение в горах Хингана:
Молчи! И стой! И внемли тишинеИ эху дальнему Осанны.Когда нельзя молиться в глубине,Молись на паперти Хингана.
Т. Андреева репродуцирует старинный пейзажный свиток, которым она залюбовалась в храме Ми-Син:
Пейзаж китайский примитивно прост.Тут верная жена нашла блаженство.Чешуйчатый дракон свивает в кольца хвостИ тайных знаков страшно совершенство.
В одеждах длинных старец и монах.Безмолвные, о чем-то грозно спорят;Потоки золота в округлых облакахБросают свет на розовые горы…
В. Перелешин вдохновляется пением китайской скрипки хуцинь:
Чтоб накопить истому грустную,Я выхожу в ночную синь,Вдали заслыша неискуснуюИ безутешную хуцинь…
…Так сердце легкое изменится:Я слез невидимых напьюсьИ с музой, благодарной пленницей,Чужой печалью поделюсь.
Повезло в русских стихах Пекину. Русскими ритмами Перелешин прославляет храм Лазурных Облаков. В его же изображении встает перед нами тенистая пекинская улица, где вязы над головой срослись в сплошной навес:
Ночь, весна. От земли тепло.Эта улица — «чжи жу фа»:выпевается набелопоэтическая строфа.
Ностальгически вспоминает старый Пекин Мария Визи:
На закате побренчав гитарами,рано спать ложились старики;молодежь прогуливалась парами,и в садах пестрели цветники…
…А потом зарделось в небе зарево,донеслась до города беда —отобрали новые хозяеванажить многолетнего труда…
Для Марии Коростовец Пекин — самый странный город на свете; там
…задумчивые ивыВ зеркале озерНаблюдают сиротливоЛотосов ковер.
И
…влекут по глади четкой —Тсс… не надо слов…Ярко убранные лодкиВглубь восьми веков.
Из больших городов — на полустанки. В желтых маньчжурских равнинах находит Сатовский-Ржевский «русский печальный оазис» — станцию Аньда, где «в любом из домов здесь пришельца зовут /К бесконечному русскому чаю». Или станция Цицикар, там
…и тысячу лет назад:Шли они, опустив глаза,Наклонив над дорогой лбы,Человек и тяжелый бык.
А. Несмелов
А вот станция Барим в предгорьях Хингана:
