Коста Хетагуров - Повесть "Фатима"
Лоснится ленточкой. Пред ней
Волной прозрачной и студеной
Журчит и искрится ручей…
Она слегка к волнам склонилась,
Чуть-чуть их влагой оросилась,
И, сделав с камешка прыжок,
Перескочила на песок…
Взглянула весело назад
И побежала шаловливо
На луг… в кусты… к камням… на скат…
И под утесом, горделиво
Главой подпершим свод небес,
Мелькнув еще раз бледно, бледно,
Ушла совсем, ушла бесследно
В дремучий, вековечный лес…
VI
Как здесь легко, как здесь привольно!..
Как хочется прилечь, уснуть…
Как робость тайная невольно
Теснит, волнует сладко грудь!..
Мир сказок, мир теней, прохлады,
Волшебных грез… Везде кругом,
Густым увенчаны шатром,
Стоят столетние громады…
Вот липа… К ней склонился клен
И шепчет что-то… К груди белой
Чинары тянется несмелой
Рукой орешник… Он влюблен
В нее давно, но… что за пара!
Она, красавица чинара,
Царица леса, он пред ней -
Смешной, уродливый пигмей!
Вот старый дуб… Идет рассказ
О нем, излюбленный народом,
Большой, таинственный… Под сводом
Его могучий свой намаз1
Творят охотники – обычай
Бессменный исстари для всех;
Сюда же вечером с добычей
Они приходят на ночлег…
Лишь ночь – и ярко запылает
Костер… Польются песни, спор…
И долго, долго им внимает
В полудремоте черный бор…
Но не охотникам одним
Так дорог этот дуб заветный;
В минуты отдыха под ним
И дровосек мечтает бедный
Скорей укрыться от забот…
Вот и теперь из чащи леса
К нему выходят два черкеса,
Вступают под широкий свод
Гиганта и к его стопам
Бросают топоры небрежно…
– Нет, видно, не угнаться нам
За ним – он дьявольски прилежно
Работать стал…
– Разгадка в чем? -
Была б моей женой Фатима,
Тогда б под княжеским бичом
И я не меньше Ибрагима
Кичился рабским трудолюбьем-
Не будь ее, и он бы людям
Служил за вьючного оста,
Как я… Она его спасла
От нищеты и рабской лени. -
Жена его всему виной…
Лишь с нею он рука с рукой
Взобраться мог на те ступени,
Что незаслуженно сейчас
С холопом разделяют нас…
– Стыдись, товарищ! Ты до брани
Несправедлив… Из нищеты
Могли бы выйти, при желанье,
Как Ибрагим, и я и ты;
Но выбор сердца молодого
Княжны сказался лишь на нем
Не потому ли, что во всем
Ущелье не было другого,
Кто мог бы поравняться с ним
Неутомимостью в работе?
Как я, как ты, и Ибрагим
Родился в яслях… но к свободе
Никто из нас его любовью
В своей неволе не пылал…
Трудом, облитым потом, кровью,
Он раньше всех свободным стал…
И что ж? Награда по заслугам:
Фатима, вопреки людской
Молве, решилась быть женой
Его и неизменным другом -
И не ошиблась… До сих пор
Ничто их счастья не туманит;
Приветливо зовет и манит
Прохожего усталый взор
Их сакли прихотью воздушной.
Всегда готов прием радушный;
Всегда есть пенящийся рог
Густого пива и пирог.
Жизнь наша изменилась много:
Кто недоволен, а кто рад, -
Судить грешно, – ведь все от бога.
Но вот хотя бы Джамбулат…
Потомок княжеского рода…
Джигит, каких я не встречал,
Был славой, гордостью народа…
Попал к гяурам в плен… бежал…
Вернулся к нам – и наш он снова..
Но что застал он из былого?
Полуразрушенный аул
И башню без ребра и скул!..
С Наибом умерла и слава
Винтовок, шашек, скакунов…
Меж тем для княжеских сынков
Не по руке еще забава:
Соха, топор и наш ремень…
Холопов нет, трудиться лень,
А голод, говорят, не тетка, -
И вот, как старая подметка,
Вздымая пыль, сгущая грязь,
В народе топчется и князь,
Отцов наследье проживая…
И жалок он, да и смешон…
Равняться с нами не желая -
Ты посмотри, – чем занят он?
С винтовкой, на коне, весь год
Скитаясь по аулам дальним,
Воспоминанием печальным
Везде смущает лишь народ…
Везде, едва-едва терпим,
Подарки вымогает силой…
Таков и Джамбулат наш милый…
Боюсь, что бедный Ибрагим
С женой намыкаются с ним…
Боюсь, что очень, очень скоро
У них он будет на хлебах,
И предки князя от позора
Начнут ворочаться в гробах…
Но… посмотри… ужель под вечер
Меня обманывает глаз?
Там кто-то был… заметил нас
И скрылся…
– Нет… должно быть, ветер,
Играя стройною чинарой,
Встревожил трепетную тень…
Но полно… Подымайся, старый!
Пора и нам рассеять лень
И косточки промять от скуки…
Бор… темный бор… глубокий бор.
Бешмет промок… Немеют руки…
Все глуше падает топор,
И все больнее грудь вздымает
Тяжелый вздох… И кто узнает,
Как много сил и много дней
Здесь отнято у Ибрагима!
Но все же многих он бедней
В ауле… Что ж? Неумолимо
Его преследовал всегда
Жестокий рок. Ребенком глупым
Служил он, круглый сирота,
Забавой детям сытым, грубым…
Полунагой, полуголодный
Ходил за стадом… Жил и рос
В конюшне темной и холодной,
Доил коров, сгребал навоз…
За промах всякий, всякий вздор
Его ругали, били, драли…
А уходил на волю, – дали
Ему веревку и топор.
И как работал, как он бился!
Не знал покоя день и ночь…
Построил саклю и влюбился
На горе в княжескую дочь…
В борьбе с безумною мечтою
Жизнь стала пыткой… Видит бог,
Хотел покончить он с собою,
Но сердце побороть не мог.
Ползли без ласки и участья
За днями дни… Куда? Зачем?
Как вдруг, на удивленье всем,
Сама княжна, – какое счастье! -
Сама красавица княжна
Спасла его от этой муки:
Холопу первая она
С любовью протянула руки…
И он воспрянул… Снова грудь
Полна надежд… Свободен путь…
Силен, здоров, и, слава богу, -
Зачахнет бедность понемногу, -
Пусть только спорится работа!..
Сегодня дикая природа
Внимает с самого утра
Глухим ударам топора…
Здесь места нет тщедушной лени…
Но полно! Золотой каймой
Охвачен лес, густеют тени, -
Пора!.. Он грязною полой
Провел по смуглому лицу
И усмехнулся… «Ну, недаром, -
Пробормотал он, – знать, купцу
Я угожу своим товаром.
Однако надо торопиться…»
Он взял топор и зашагал
Между деревьев… Вот струится
Родник знакомый. Он припал
Устами жадными к воде…
Напился… Широко вздыхает…
На мягкой, темной бороде
Струя жемчужная играет…
Он снял ее и поднял взоры
К просвету… Снеговые горы
Прощались с солнцем, – близок час
Вечерний совершить намаз…
Он сел… разулся… снял бешмет
И начал мыться… «Помни бога
Всегда, везде…» – и как он строго
Хранит излюбленный завет
Своей Фатимы дорогой!..
«Бог милостив… В его лишь власти
И наша жизнь, и наше счастье».
Бедняжка, как она порой,
Его в дорогу провожая,
Чуть не в слезах, чуть не рыдая,
Советует беречь себя…
«Работать меньше?.. Чтоб другая
Была наряднее тебя…
Нет, нет!.. Еще не раз просила…»
И что-то чуть слегка сказило
Его лицо… но на устах
Тотчас улыбка зазмеилась, -
Он рассмеялся… Чу! в кустах
Вдруг что-то щелкнуло, сломилось…
«Должно быть, заяц… Ах, косой!
Отделался одним испугом, -
Ружья нет, жаль, а то с тобой
Была б расправа по заслугам».
Но все уж стихло… Он нагнулся
Опять к воде и улыбнулся…
«Должно быть, жутко ей одной, -
Боится темноты ночной…
Какой-то непонятный страх…»
И он слегка наморщил брови…
«С тех пор, как Джамбулат в горах.
Ужель она боится крови?..»
Но снова шелест под кустом!..
Раздался выстрел… Он, как гром,
По всем ущельям прокатился,
Гудел, трещал, шипел, дробился
И долго, долго не смолкал
В далеких отголосках скал…
«Быть может, голубок влюбленный
К своей подруженьке летел», -
Заслышав выстрел отдаленный,
Пастух заметил вдохновленный,
Вздохнул глубоко и запел:
«В гнезде молодая
Голубка тоскует, -
Дружка поджидая,
Все стонет, воркует…
Лети, голубочек,
Лети, дорогой!
Твой милый дружочек
Грустит день-деньской…
Увы, он моленьям
Ее не внимает.
Что скорбь и томленье,
Коль сам не страдает!
Не жди, дорогая! -
Сраженный стрелой,
Твой друг, умирая,
Простился с тобой…»
VII
Вершины гор в лучах заката
Огнем пылают золотым…
Ползет в аул лениво стадо…
Из очагов клубится дым…
Одела тень холмы, долины…
К реке спускаются толпой
Черкешенки… Давно водой
Налиты звонкие кувшины,
Но нет конца игре веселой,
Девичьим песням и речам, -
И пусть! В неволе их тяжелой
Пусть хоть безумолчным волнам
