Людмила Безусенко - Лучшие застольные песни

Мы бежали с тобою, опасаясь погони,

Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.

Лебединые стаи нам навстречу летели,

Нам на юг, им на север – всем по домам.

Эта тундра без края, эти редкие ели,

Этот день бесконечный и вдали лагеря.

Встретит мама сыночка, зарыдает родная,

Зарыдает родная – сын вернулся домой:

Это Клим Ворошилов и братишка Буденный

Даровали свободу, и их любит народ.

Припев .

Дождь нам капал на лица, им – на дула наганов.

Вохра нас окружила. «Руки вверх», – говорят.

Но они просчитались: окруженье пробито.

Кто на смерть смотрит прямо – пули брать не хотят.

Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,

Опасаясь погони и криков солдат.

Мы бежали, как волки, опасаясь погони.

Когда тундра надела свой зеленый наряд.

Припев .

Ветер хлещет по лицам, свищет в дуле нагана,

Лай овчарок все ближе, автоматы слышны.

Я тебя не увижу, моя родная мама,

Вохра нас окружила. «Руки вверх!» – и концы.

В черном северном небе ворон каркая кружит:

Не бывать нам на воле – жизнь прожита зазря.

Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:

У всех дети, как дети, а ее – в лагерях.

Припев .

Я сижу в уголочке и гляжу в потолочек:

Пред законом виновен, а пред Богом я чист.

Предо мной, как икона, вся запретная зона,

А на вышке с винтовкой озверелый чекист.

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона,

Мирно спит подуставший доходяга-марксист.

Предо мной, как икона, запретная зона

И на вышке все тот же ненавистный чекист.

Припев .

Рано утром проснешься – на поверку построят,

Вызывают: Васильев! И выходишь вперед.

Это Клим Ворошилов и братишка Буденный

Даровали свободу – их так любит народ.

Это было весною, зеленеющим маем,

Когда тундра проснулась, развернулась ковром.

Мы бежали с тобою, замочив вертухая,

Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.

На Колыме, где тундра и тайга кругом

На Колыме, где тундра и тайга кругом,

Среди замерзших елей и болот

Тебя я встретил с твоей подругою,

Сидевших у костра вдвоем.

Шел крупный снег и падал на ресницы вам;

Вы северным сияньем увлеклись.

Я подошел к вам и руку подал,

Вы встрепенулись, поднялись.

И я заметил блеск твоих прекрасных глаз,

И руку подал, предложив дружить.

Дала ты слово быть моею,

Навеки верность сохранить.

В любви и ласках время незаметно шло;

Пришла весна, и кончился твой срок.

Я провожал тебя тогда на пристань —

Мелькнул твой беленький платок.

С твоим отъездом началась болезнь моя,

Ночами я не спал и все страдал.

Я проклинаю тот день разлуки,

Когда на пристани стоял.

А годы шли, тоской себя замучил я.

Я встречи ждал с тобой, любовь моя!

По актировке, врачей путевке,

Я покидаю лагеря.

И вот я покидаю свой суровый край,

А поезд все быстрее мчит на юг.

И всю дорогу молю я Бога:

Приди встречать меня, мой друг!

Огни Ростова поезд захватил в пути;

Вагон к перрону тихо подходил.

Тебя больную, совсем седую,

Наш сын к вагону подводил.

Так здравствуй, поседевшая любовь моя!

Пусть кружится и падает снежок.

На берег Дона, на ветку клена,

На твой заплаканный платок.

Этап на север. Срока огромные…

Этап на север. Срока огромные,

Кого ни спросишь – у всех «указ»…

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,

Взгляни, быть может, в последний раз.

А завтра я покину Пресню,

Уйду этапом на Воркуту,

И под конвоем своей работой тяжкою,

Быть может, смерть свою найду.

Друзья укроют мой труп бушлатиком,

На холм высокий меня снесут,

И похоронят душу мою жиганскую,

А сами тихо запоют:

«Этап на север. Срока огромные,

Кого ни спросишь – у всех «указ»…

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,

Взгляни, быть может, в последний раз…»

Не знаю я, когда тебе, любимая,

О том напишет товарищ мой,

Не плачь, не плачь, подруга моя милая!

Я не вернусь уже домой.

А ты, сидя у подоконника,

Платком батистовым слезу утрешь.

Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,

Ты друга жизни еще найдешь.

А дети малые, судьбой оплаканы,

Той же дорогой пойдут искать меня;

Не страшны им срока огромные,

Не страшны им и лагеря.

Этап на север. Срока огромные,

Кого ни спросишь – у всех «указ»…

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,

Взгляни, быть может, в последний раз. [82]

С одесского кичмана

С одесского кичмана

Бежали два уркана,

Бежали два уркана да с конвоя.

На Сонькиной малине они остановились,

Они остановились отдохнуть.

Один – герой гражданский,

Махновец партизанский,

Добраться невредимым не успел.

Он весь в бинтах одетый и водкой подогретый.

И песенку такую он запел:

«Товарищ, товарищ, болят-таки мои раны,

Болят-таки мои раны в глубине.

Одна вот заживает,

Вторая нарывает,

А третья – засела в глубине.

Товарищ, товарищ, зарой ты мое тело,

Зарой ты мое тело в земле.

Покрой ты мне могилу,

Улыбку на уста мне,

Улыбку на уста мне сволоки.

Товарищ малохольный, скажи моей ты маме,

Что сын ее погиб на войне —

С винтовкою в руке

И с шашкою – в другой,

И с песней на веселой на губе».

С одесского кичмана

Бежали два уркана,

Бежали два уркана да с конвоя.

На Сонькиной малине они остановились,

Они остановились отдохнуть.

Помню, помню, помню я…

Помню, помню, помню я,

Как меня мать любила.

И не раз, и не два

Она мне так говорила:

«Не ходи на тот конец,

Не водись с ворами!

Рыжих не воруй колец —

Скуют кандалами!

Сбреют длинный волос твой,

Аж до самой шеи!

Поведет тебя конвой

По матушке Рассее!

Будут все тогда смеяться,

Над тобою хохотать,

Сердце – кровью обливаться,

И на нарах будешь спать!

Выдадут тебе халат,

Сумку с сухарями,

И зальешься ты тогда

Горючими слезами».

Я не крал, не воровал,

Я любил свободу!

Слишком много правды знал —

И сказал народу:

«Не забуду мать родную

И отца-духарика.

Целый день по нем тоскую,

Не дождусь сухарика».

А дождешься передачки —

За три дня ее сжуешь,

Слюну проглотив, заплачешь

И по новой запоешь:

«Помню, помню, помню я,

Как меня мать любила.

И не раз, и не два

Она мне так говорила:

«Не ходи на тот конец,

Не водись с ворами!

Рыжих не воруй колец —

Скуют кандалами!»

Не забуду мать родную

И Серегу-пахана!

Целый день по нем тоскую —

Предо мной стоит стена!

Эту стенку мне не скушать,

Сквозь нее не убежать.

Надо было мать мне слушать

И с ворами не гулять!

Помню, помню, помню я,

Как меня мать любила.

И не раз, и не два

Она мне так говорила… [83]

Поворую…

Мы школы стороною обходили.

Наворовали, прогуляли и пропили.

А кто не понял нас: душа моя кипела.

И хуже нету, но не в этом было дело!

Припев :

Ах, поворую, перестану!

Жду: вот-вот богатым стану.

Вот тогда начну опять я законы соблюдать!

Ведь вору тоже нужно как-то развлекаться:

В костюмчик фирменный любил я одеваться,

Пойти в кабак, где по ночам красотка пела,

Ее хотел я, но не в этом было дело!

Припев .

Дружки мои все по два срока отсидели.

Не обижали никого, мы всех жалели.

Судья, паскуда, чтоб она огнем горела!

Она сгорит, конечно, но не в этом дело!

Припев .

А дело в том, что житие наше блатное,

Порой опасное и скользкое такое!

И пусть при слове «вор» душа прохожих млела —

Нам наплевать! Да и не в этом вовсе дело!

Припев .

Как жаль, что пенсию ворам не выделяют

И по ночам работать жизнь нас заставляет!

И лишь проснувшись, чтобы сердце не болело,

Махну сто грамм – и не спеша пойду на дело!

Припев .

На Арсенальной улице

На Арсенальной улице

Я помню старый дом

С широкой темной лестницей,

С решетчатым окном.

Войти в тот домик стоит рубль,

А выйти – два рубля.

И если есть на роже дупель,

То будешь без дупля.

Веселые там мальчики,

Девчата хороши.

Не суй им в ротик пальчики,

Записку напиши.

Там ждут суда за табаши,

Шпиляют в преферанс.

А я привык у бабушек

Раскладывать пасьянс.

Разложишь – не разложится:

Все масти не туда.

У милой дамы рожица

Скривилась от стыда.

Все карты из газетины.

Наверно, дело в том,

Такие уж заветины

В старинном доме том.

Пока сыграешь партию,

Узнаешь: кто и где

Создал в подполье партию,

А кто сейчас в беде.

Я стал силен в политике,

А в картах стал гроза.

Эх, братцы, помогите-ка

Нажать на тормоза.

Прошли года по полюшку,

Собрал я два рубля.

Купил билет на волюшку —

И вот пред вами я.

На Арсенальной улице

Я помню старый дом

С широкой темной лестницей,